Носов, Георгий Никифорович

Георгий Никифорович Носов
Основная информация
Дата рождения	2 (15) апреля 1911(1911-04-15)
Место рождения	село Юдино, Петуховская волость, Ишимского уезда Тобольской губернии, Российская империя
Дата смерти	27 августа 1970(1970-08-27) (59 лет)
Место смерти	Ленинград, РСФСР, СССР
Страна	СССР
Профессии	композитор
Награды
[g-nosov.narod.ru .narod.ru]

Георгий Никифорович Носов (2 [15] апреля 1911 — 27 августа 1970) — советский композитор.

Биография

Георгий Носов родился 2 (15) апреля 1911 в селе Юдино Петуховской волости Ишимского уезда Тобольской губернии Российской империи в крестьянской семье переселенцев с Украины.

С детства чувствовал тяготение к музыке. В 1926 году, когда впервые появилась радиотрансляция, из радиопередач услышал о композиторах — людях, сочиняющих музыку. Решил учиться этому искусству.

С 1930 года Носов начал заниматься в Свердловском музыкальном техникуме у известных уральских композиторов — М. Фролова (проходившего с ним основы теории композиции) и В. Золотарёва.

В 1932 году переехал в Ленинград, где продолжил своё музыкальное образование на рабфаке, у профессора М. Чулаки, а затем поступил в консерваторию. Здесь он обучался в классе композиции профессора М. А. Юдина.

Творческая деятельность Носова началась в Свердловске, где он пробовал свои силы в области песенного творчества. После переезда в Ленинград — работал в различных музыкальных жанрах, вплоть до оперы («Варя Строева», 1939—1940). Но его по-прежнему больше всего влекло к песне.

Осенью 1939 года был призван в армию Октябрьским РВК г. Ленинграда, служил в ансамбле Ленинградского военного округа. Призванный в армию в период советско-финской войны, Г. Н. Носов написал несколько песен на военную тематику, из которых в армии приобрела популярность песня о дивизии, первой прорвавшей «линию Маннергейма». В годы Великой Отечественной войны Г. Н. Носов находился в рядах Красной армии, продолжая активную творческую работу. Песни Г. Н. Носова звучали в исполнении агитбригад, фронтовых ансамблей песни и пляски. Был художественным руководителем Ансамбля красноармейской песни и пляски 23-й армии Ленинградского фронта. Техник-интендант 1 ранга, беспартийный Носов Г. Н. командовал взводом снабжения 314-го стрелкового полка 92-й стрелковой дивизии, затем взводом 22-го стрелкового полка той же дивизии.

В 1943 году был демобилизован из армии для творческой работы в Ленинградском отделении союза композиторов. В послевоенный период он написал ряд лирических песен. В 1949 году песню «У рябины» записала под баян на артельную пластинку молодая Галина Вишневская. Большая часть песен написана на слова ленинградского поэта Александра Чуркина, с которым Г. Н. Носова связывало тесное творческое содружество.

Георгий Никифорович Носов умер 27 августа 1970 года в Ленинграде. Похоронен на Волковском кладбище.

Награды

• Заслуженный деятель искусств РСФСР (1957).
• Медаль «За боевые заслуги» (9 декабря 1942):

… Георгий Носов работает в тесном содружестве с ленинградскими поэтами Александром Прокофьевым, Решетовым и другими. Сейчас композитор-фронтовик занят созданием лирического цикла «Перед боем», в котором отразит думы и чаяния бойцов. Одна песня из цикла «Эх, вы, други», посвященная мести врагам нашей Родины, уже закончена им. На днях выходит сборник фронтовых песен, написанных Носовым в дни войны. Вчера командование соединения вручило фронтовому композитору тов. Носову медаль «За боевые заслуги».

— «Ленинградская правда» 15 декабря 1942 года

• В годы войны Г. Н. Носов написал героико-патриотическую кантату «Город на Неве» для солистов, хора, оркестра и чтеца, премированную на конкурсе Ленинградского отделения Союза советских композиторов СССР в 1945 году.

Семья

Сын — Константин Георгиевич Носов (1938—1984) — известный джазовый музыкант, трубач.

Известные сочинения

• Опера Варя Строева (по роману И. Эренбурга «Не переводя дыхания», неоконч.)
• Оперетта «Причуды ревности» (совм. с П. Э. Фельдтом, 1947)
• Кантата Город на Неве (сл. А. Решетова, В. Тогатова, Н. Глейзарова, Л. Васильевой, собств., 1944)
• Поэма Железный поток (по А. Серафимовичу, 1935)
• Баллада Могила неизвестного солдата (сл. Э. Вайнерта, 1935)
• Праздничная увертюра (к 20-летию Великого Октября, 1937)
• Русский пляс (1948)
• Лирические вариации (1936)
• Соната (1934)
• Три танца (1934)
• Украинский бальный (1950)
• Колыбельная (1930)
• Русский плавный (1953)
• Вок. цикл Песни любви (сл. А. Кольцова и собств., 1936)

Песни:

• Алтайская весна — Чуркин, А.
• Бал в Кремле — Фогельсон, С. (В зале кремлёвском огней водопад)
• Баллада о коммунарах — Бровка, П. (пер. Исаковский, М.) (Коммунары живут)
• Баллада о Ленине — Чуркин, А. (Проносятся волны в бушующей пене)
• Весенним вечером — Романов, Ю. (Под ногами чуть приметный)
• Возвращение в станицу
• Возле сада (из к/ф "Гвоздь программы") — Чуркин, А. (Над широкой над рекой, там где сад)
• Встречай, сибирская земля! — Чуркин, А. (Друзья, настало время нам проститься)
• Выйду за околицу — Кулаков, Р. (Выйду за околицу на луга росистые)
• Вьется тропка полевая — Хаустов, Л. (Замолкает песня в клубе)
• Гимн Ленину — текст народный
• Гимн Октябрю — Чуркин, А.
• Далеко—далеко — Чуркин, А.
• Два богатыря — Чуркин, А. (Сквозь туманы и сквозь тучи)
• Дорогое имя — Чуркин, А. (От предгорий Крыма)
• Есть любовь на свете — Хаустов, Л.
• Есть на свете страна — Чуркин, А.
• Ехал, да ехал — Чуркин, А.
• Ещё твой нежный светел взгляд — Чуркин, А.
• За водою шла я до криницы — Чуркин, А.
• За горами, за Карпатскими — Чуркин, А.
• За Дунаем синим — Чуркин, А. (За Дунаем синим в полдень жаркий)
• За здоровье молодых (Студенческая песня) — Чуркин, А. (Запоём, друзья)
• За Кубанью, за быстрою — Чуркин, А. (На лугу под ракитами)
• За мир и свободу — Фогельсон, С. (Ты помнишь дороги, товарищ)
• За рекой, в поле — Пагирев, Г.
• За родину! — Чуркин, А.
• За селом — Пагирев, Г.
• Заводская лирическая — Чуркин, А.
• Засверкали в море зори (Матросская песня) — Фогельсон, С. (Засверкали в море зори, братцы якорь поднимай)
• Здравствуй, страна! (Песня—марш бригад коммунистического труда) — Чуркин, А.
• Идут солдаты над рекою — Хаустов, Л.
• Ижорская—девичья — Чуркин, А. (Алые зори гаснут в Ижоре)
• Ижорские вечера — Марков, Д.
• Июльским вечером — Хаустов, Л.
• Клятва — Глейзаров, Н. (Ой вы, други)
• Когда поет моряк — Чуркин, А. (Близится вечер, затихает ветер)
• Когда шагаешь по тропе — Шошин, В.
• Колоски — Вяткина, Л.
• Колхозная песня о Сталине — Чуркин, А. (Не ветра поют звонким голосом)
• Коммунисты, вперед! Песня—марш — Пагирев, Г. Петроград. (В дыму ограды бой идет)
• Корабли уходят в море — Чуркин, А. (При весенних ярких зорях)
• Красноармейские запевки — Сурков, А.
• Ленинградская лирическая — Тогатов, В. (Милый мой товарищ, вспомним вечер)
• Ленинградские ребята — Фогельсон, С. (Ребята ленинградские)
• Лирическая песня о Сибири — Чуркин, А. (Над широкой тайгой)
• Любимой — Сурков, А.
• Любовь моя далекая — Чуркин, А. (Море в белой пене бьется)
• Люди, мы все на земле рождены — Авраменко, С.
• Марш летчиков — Гвоздев, Е.
• Марш молодых — Чуркин, А. (Ясное солнце светит над ширью полей)
• Мой город спит — Беликов, С. (Город спит)
• На родине нашей — Прокофьев, А. (От моря до моря — родная земля)
• На семи ветрах (Баллада) — Вольский, С.
• На улицах московских — Пагирев, Г. (Вся Москва озарена огнями)
• Над лесом зорька догорает — Чуркин, А. (В краю родном туманы проплывают)
• Не березка в поле белая — Чуркин, А.
• Не пой, соловушка — Решетов, Ю.
• О Родине песню пою — Чуркин, А. (На Земле много стран, где восход золотой)
• О Родине песню споем — Чуркин, А. (Где бы в мире ни был ты)
• Ой ты, Днепр широкий — Серман, Б.
• Осенняя песня — Хаустов, Л.
• Отслужу — к тебе приеду — Чуркин, А. (Посмотрю, погляжу)
• Память сердца — Вольский, С.
• Парень кудрявый — Чуркин, А. (Парень кудрявый, статный и бравый)
• Песня о красной звезде — Хаустов, Л.
• Песня о Ленинграде — Чуркин, А. (Алеет зорька молодая)
• Песня о Ленинграде — Глейзаров, Н. (В золотых лучах рассвета)
• Песня о милом друге — Лозин, В.
• Песня о моем городе (Песня о Пскове) — Виноградов, И.
• Песня о моем современнике — Чуркин, А. (Тихо ночь голубая плывет за окном)
• Песня о нас с тобой — Григорьев, В.
• Песня о радости — Чуркин, А.
• Песня о родном заводе — Чуркин, А.
• Песня о Сталинских стройках — Чуркин, А. (В старину по Волге—матушке родной)
• Песня о счастье — Чуркин, А. (Широко, без конца и без края)
• Песня славянского братства — Хаустов, Л.
• Плясовая — Чуркин, А. (На дубу меж ветвей)
• Полюбил я девушку простую — Чуркин, А.
• Помнишь сад над рекой — Чуркин, А. (Помнишь сад над рекой, вешние проталины)
• Праздник в Холмогорах — творческая группа Северного хора рус. песни
• Праздничный Ленинград — Чуркин, А.
• Приходит в город ночь — Пагирев, Г. (Приходит в город ночь, звенит гитара в сквере)
• Про любовь — Фогельсон, С. (На родимой на сторонке)
• Проходили комсомольцы — Чуркин, А. (Как на зорьке ранней)
• Пусть растут сыновья — Фогельсон, С.
• Родимый край — Чуркин, А. (Выйдем, родная)
• Родина — Чуркин, А. (Ой ты, Родина моя)
• С добрым днем, Московская застава — Чуркин, А. (Над Невой широкой)
• С именем Сталина — Чуркин, А.
• Северная баллада (Пел моряк) — Чуркин, А. (В море Северном, у скал)
• Сережа—тракторист — Фогельсон, С. (Трактористу молодому)
• Сестра — Чуркин, А.
• Сибирский вальс — Пухначев, В. (Над степью Алтая)
• Сказ о городе—герое — Решетов, Ю. (Нева моя темна, грозна)
• Славься в веках, вольный народ — Чуркин, А. (Да здравствуй и славься родная держава)
• Славься, Отчизна! — Чуркин, А. (Наша Отчизна растет величаво)
• Слушай, хорошая (из к/ф "Гвоздь программы") — Чуркин, А.
• Снежная пороша — Вольский, С.
• Солдат шел на побывку — Чуркин, А. (Издалека домой степной дорогой)
• Солдатская дума
• Солдатская песня — Чуркин, А. (Над раздольной, над родной сторонкой)
• Солдатская—лагерная — Чуркин, А. (Над степной травой шелковой)
• Спит мальчишка — Хаустов, Л.
• Спят города — Хаустов, Л.
• То не ветер — Чуркин, А. (В час любой на бой готовы)
• Ты мне пишешь опять (Песня—романс) — Хаустов, Л.
• У дуба—явора — Чуркин, А. (Над каменистым берегом)
• У рябины — Чуркин, А. (Над широкой рекой опустился задумчивый вечер)
• Утренняя песня — Хаустов, Л.
• Хорошо быть молодым (из к/ф "Гвоздь программы") — Чуркин, А. (Нам хорошо вставать с зарей, друзья)
• Что мне нужно для счастья — Хаустов, Л.
• Шел дорогой деревенскою — Чуркин, А. (Шел дорогой деревенскою на побывку)
• Шел я по жизни — Хаустов, Л.
• Это Родина светлоокая — Вольский, С.
• Это твой город, парень — Авраменко, С.
• Эх, вы, други — Г. Носов
• Юный товарищ, помни! — Беликов, С.
• Я иду в день весенний — Шошин, В.
• Я иду при зореньке — Чуркин, А.

Ссылки

• [sovmusic.ru/person.php?idperson=42 Георгий Никифорович Носов]
• [kkre-10.narod.ru/nosov.htm Георгий Никифорович Носов]

Отрывок, характеризующий Носов, Георгий Никифорович

Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.


Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.