Облако-рай

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Облако-рай
Жанр

комедия

Режиссёр

Николай Досталь

Продюсер

Александр Михайлов

Автор
сценария

Георгий Николаев

В главных
ролях

Андрей Жигалов
Сергей Баталов
Ирина Розанова
Алла Клюка
Владимир Толоконников
Анна Овсянникова

Оператор

Юрий Невский
Пётр Серебряков

Композитор

Александр Гольдштейн

Кинокомпания

Filmstudio 12A
Мосфильм

Длительность

79 мин

Страна

СССР СССР

Год

1990

IMDb

ID 0102574

К:Фильмы 1990 года

«Облако-рай» — фильм 1990 года режиссёра Николая Досталя с Андреем Жигаловым в главной роли. Премьера состоялась в октябре 1991 года.





Сюжет

Маленький провинциальный городок, воскресенье, раннее утро. Слоняющийся от безделья Коля надоедает прохожим бестолковыми разговорами. Не найдя собеседников на улице, он заходит к своему другу Фёдору. Встречают его утомлённо и равнодушно. Желая привлечь внимание, Коля говорит, что собирается уезжать, якобы, к другу — на Дальний Восток. Это его решение находит всеобщую поддержку, Коля становится местным героем, все соседи участвуют в его сборах и проводах. Предприимчивые соседи скупают Колину мебель, под диктовку Фёдора он пишет заявление об увольнении.

За сильное решение оставить скучную однообразную жизнь Коля получает уважение и даже добрую зависть знакомых. А когда он сообщает, что история с отъездом — просто выдумка, ему уже никто не верит. Колю сажают в автобус и он покидает родной город и людей, ставших ему за этот день самыми близкими.

Съёмки фильма

Задумывая фильм «Облако-рай», Николай Досталь искал актёра, похожего на Юрия Никулина в молодости. Кандидатуру Андрея Жигалова подсказала Алла Клюка, снимавшаяся с ним в фильме Никиты Хубова «Тело»[1]. Премьера фильма состоялась в октябре 1991 года. Через 15 лет Николаем Досталем было снято продолжение фильма с тем же актёрским составом — «Коля — перекати поле»[2].

Место съёмок

Фильм снимался в Карелии — в Петрозаводске. Снят пятиэтажный жилой дом на улице Фрунзе, сараи на улице Пионеров, а также лесопильно-мебельный комбинат[3]

В ролях

Съёмочная группа

Музыка

Помимо музыки Александра Гольдштейна в фильме звучат песни, написанные и исполненные Андреем Жигаловым «Звёздочка» и «Облако-рай», давшая название фильму.

Награды и номинации

  • Приз «За разрушение барьера между фильмами для избранных и кино для всех» на первом кинофестивале «Кинотавр» в 1991 году.
  • Приз «Золотой Овен» 1992 года.
  • «Серебряный Леопард» специальный большой приз жюри и вторая премия города Локарно, приз экуменического жюри, приз молодёжного жюри, приз Международной конфедерации экспериментального кино в Локарно в 1991 году.
  • Гран-при II MFEC (Франция).
  • Специальный приз жюри актёрскому составу кинофестиваля молодых актёров в Женеве, 1991.
  • По опросу кинокритиков и журналистов признан лучшим фильмом года, роль Андрея Жигалова — лучшей мужской ролью.

Напишите отзыв о статье "Облако-рай"

Примечания

  1. [www.jigalov.de/kino.htm Актёрские работы Андрея Жигалова] (рус.). Сайт Андрея Жигалова. Проверено 16 апреля 2010. [www.webcitation.org/66IxkJUew Архивировано из первоисточника 20 марта 2012].
  2. [www.rep.ru/daily/2005/03/10/9595/ «Облако-рай» над нами] (рус.) // Карельская губерния. — 10 марта 2005. — № 11 (458).
  3. www.youtube.com/watch?v=_hGdaq61_xg&feature=related, see comments of user: leon11160.

Ссылки

В Викицитатнике есть страница по теме
Облако-рай
  • [www.youtube.com/watch?v=Vj2IQwus-dE&feature=related Песня «Облако-рай» из кинофильма в исполнении А. Жигалова] (рус.). youtube.com.
  • «Облако-рай» (англ.) на сайте Internet Movie Database

Отрывок, характеризующий Облако-рай

– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.