Операция «Ганнерсайд»

Операция «Ганнерсайд» (англ. Operation Gunnerside) — повторная попытка уничтожить производство тяжёлой воды на заводе в Веморке в Норвегии в 1943 году в ходе Второй мировой войны.

Подготовка к повторной операции

Через несколько дней после неудачной операции под кодовым названием «Незнакомец» передовая группа получила радиограмму из Лондона. Руководитель группы Йенс Поульссон (норв. Jens-Anton Poulsson) и его люди были шокированы известием о гибели их товарищей. 20 ноября 1942 года группе было приказано не выходить на связь несколько недель и ждать следующую команду смельчаков. В Лондоне руководитель норвежского отдела управления специальных операций сказал, что управление специальных операций готовится к повторной операции по уничтожению объекта в Веморке. Полковник Уилсон обратился к офицеру норвежского отдела лейтенанту Иоахиму Рённебергу (норв. Joachim Rønneberg), дав ему указания готовить операцию. Все отобранные Рённебергом были добровольцами из военнослужащих Королевской Норвежской армии: лейтенанты Кнут Хаугланд и Каспер Идланд, сержанты Фредрик Кайзер (норв. Fredrik Kayser), Ханс Стурхауг (норв. Hans Storhaug) и Биргер Стрёмсхейм (норв. Birger Strømsheim). Все норвежские военнослужащие из состава управления специальных операций прошли общий курс подготовки пехотинца. Потом всю группу доставили в Лондон, где представители штаба проинструктировали их о важности выполнения предстоящей боевой задачи. Шестеро агентов были переведены в спецшколу № 17, все курсанты которой были отправлены в другие места.

Ход операции

Профессор Лейф Тронстад (норв. Leif Tronstad) и полковник Уилсон отправились из Лондона в школу, где жили шестеро диверсантов, для того чтобы в последний раз проинструктировать их. 14 января 1943 года шестеро норвежцев взлетели на бомбардировщике «Галифакс». Высадились они успешно. Всю ночь они собирали контейнеры от сброшенного имущества и стаскивали их в избу на берегу озера Скрикен (норв. Skrykken).

17 февраля группа замаскировала в снегу всё своё снаряжение и, далее, всю ночь и весь день шла на юго-запад. Каждый нёс на себе по 30 кг груза. В районе озера Каллунжа агенты встретились с передовой группой. Все вместе они отправились на базу передовой группы к озеру Сандвати. Там они все вместе стали обсуждать, как будут совершать диверсию. Предстояло дважды преодолеть заснеженные вершины, после чего часть группы попытается уйти в Швецию, а остальные будут двигаться по направлению к плато Хардангервидда.

В субботу, 27 февраля, в восемь часов вечера, они приступили к завершающему этапу операции. До Веморка вся группа добиралась на лыжах. Около 10 часов вечера группа подобралась к Веморку. Диверсанты перешли вброд мелкую речку на дне ущелья и начали подъём по склону холма высотой 150 м, на выступе которого был построен завод.

После отдыха, около 12:30, время было начинать операцию. Хьельструп ножницами прорезал цепочку на воротах и закрыл её за собой. Они вползли в здание. Установку зарядов закончили в час ночи. Ударная группа едва успела отбежать, как раздался взрыв. Цех высокой концентрации был полностью уничтожен.

Обе группы, ударная и прикрытия, начали отход вдоль железнодорожного пути. Диверсанты начали быстрый спуск на дно ущелья, далее взбирались по склону горы. Первым группу покинул Клаус Хельберг (норв. Claus Helberg): ему предстояло остаться и продолжить работу в Рьюкане. Остальные отправились в домик, откуда группа начала 400-километровый переход в Швецию.

Отражение в культуре

Операции посвящена песня "Saboteurs" из альбома "Coat of Arms" группы Sabaton.

См. также

• Немецкая ядерная программа
• Миссия «Алсос»
• Операция «Незнакомец»
• Тяжёлая вода
• Атака на Веморк
• «Рота Линге»

Литература

• Дэвид Ирвинг. Ядерное оружие третьего рейха.

Отрывок, характеризующий Операция «Ганнерсайд»

Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.