Операция «Ганнибал»

Опера́ция «Ганниба́л» — операция по эвакуации властями нацистской Германии гражданского населения, в первую очередь женщин и детей, с территории Восточной Пруссии во время Второй мировой войны ввиду наступления Красной армии в период с 13 января по 25 апреля 1945 года в ходе Великой Отечественной войны.

На окружённой территории Восточной Пруссии оставалось около двух с половиной миллионов человек гражданского населения. Считается, что во время этой операции в течение четырёх месяцев были эвакуированы Балтийским морем в западные регионы Германии более двух миллионов человек. По количеству транспортировки населения и войск операция «Ганнибал» считается крупнейшей в мире эвакуацией морем.

Разработка и ход операции

Операция «Ганнибал» была разработана по инициативе командующего Военно-морских сил нацистской Германии Карла Дёница и началась 21 января 1945 года.

Эвакуация войск и населения была вызвана наступлением Красной армии на территорию Восточной Пруссии в период с 13 января по 25 апреля 1945 года в ходе Великой Отечественной войны и неспособностью германских войск удержать фронт. Германским морским ведомством через все корабли Германии передавалось закодированное сообщение «Операция „Ганнибал“», что означало эвакуацию кораблей, войск и мирного населения на запад Германии. В связи с паникой в Восточной Пруссии сотни тысяч человек мирного населения были эвакуированы на различных типах кораблей, часто намного превышая их возможности по грузоподъёмности. Несколько судов с беженцами, такие как «Вильгельм Густлофф» и «Генерал Штойбен», были атакованы советскими подводными лодками и потоплены в Балтийском море, что привело к гибели около сорока тысяч человек, главным образом, беженцев.

Эвакуация миллионов людей считается одной из заслуг адмирала Дёница, который, несмотря на службу в правительстве Гитлера, пользовался благосклонностью многих немцев после войны.

В связи с окружением Курляндской группировки вермахта и угрозой окружения немецких войск в Восточной Пруссии было решено вывезти в западную часть Германии часть подразделений, в первую очередь, школы подводников, боевые учебные флотилии 19-я, 20-я, 26-я (Пиллау; с 1946 года — Балтийск), 23-я, 25-я (Данциг; с 1945 года — Гданьск), 24-я, 27-я (Гдыня; в немецкой оккупации — Готенхафен), 70-80 укомплектованных и обученных экипажей подводных лодок, всего более трёх тысяч офицеров и курсантов. Для обеспечения эвакуации адмирал Оскар Кумметц удерживал контроль над Данцигской бухтой.

Операцию планировал командир 2-й учебной флотилии В. Шютце, курировал гауляйтер Данцига А. Форстер. По соображениям секретности, переброску осуществляли в массе беженцев: чиновников, партийных и государственных деятелей, чинов СС и СД и членов их семей. Тех и других предполагали разместить на двух крупных судах «Ганзе» и «Вильгельм Густлофф». «Вильгельм Густлофф» при выходе из бухты был торпедирован советской подводной лодкой «С-13» и затонул.

Отрывок, характеризующий Операция «Ганнибал»

– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.