Остен-Сакены
Поделись знанием:
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.
Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
(перенаправлено с «Остен-Сакен (дворянский род)»)
| Остен-Сакены | |
нем. Graf von der Osten genannt Sacken
 | |
 | |
|
Описание герба: см. текст | |
| Том и лист Общего гербовника: |
[gerbovnik.ru/arms/305 III, 5] |
|---|---|
| Титул: |
князья, графы, бароны |
| Часть родословной книги: |
V |
Подданство: | |
 Курляндия и Семигалия
| |
 Речь Посполитая
| |
 Королевство Швеция
| |
 Королевство Дания
| |
 Королевство Пруссия
| |
 Российская империя
| |
 Остен-Сакены на Викискладе | |
Эта статья — о дворянском роде. О носителях фамилии см. Остен-Сакен.
Остен-Сакен — княжеский, графский и баронский род, восходящий к началу XV века.
В XVI—XVII веках члены этого рода занимали высшие должности в Курляндии; многие из них служили в Польше, Швеции и Дании, а с первой половины XVIII века — в России.
Род Остен-Сакен внесён в дворянские матрикулы всех трёх прибалтийских губерний и острова Эзеля, а также в V часть родословной книги Орловской губернии (Общий Гербовник, III, 5; X, 8; XII, 15).
Содержание
Описание герба
В щите разделённом на четыре части посередине находится малый золотой щиток, в коем изображена чёрный двуглавый орёл в золотых на главах его коронах. Первая и четвёртая часть перерезаны перпендикулярно на два поля, из оных в крайних голубых частях по три золотые волнообразные перекладины положенные диагонально: в верхней слева направо, в нижней справа налево; во внутренних же красных полях перпендикулярно означено по одному серебряному ключу. Во второй и третьей части в голубом же поле по три шестиугольные золотые звезды в виде вниз обращённого треугольника.
На щит наложена графам свойственная корона с серебряным на ней шлемом, на поверхности которого между двух распростертых орлиных крыльев серебряного и красного цвета поставлен красный столб с двумя накрест лежащими ключами, и наверху сего столба виден выходящий павлиний хвост с золотой на нём шестиугольной звездой. Намёт на щите золотого и голубого цветов подложенный красным. Герб графа фон дер Остен-Сакена внесён в Часть 3 Общего гербовника дворянских родов Всероссийской империи, стр. 5.
Известные представители
- Карл Остен-Сакен (1724—1795) был прусским обер-камергером и военным министром и в 1786 получил княжеский титул.
- Русский посланник при датском дворе и воспитатель великого князя Константина Павловича, Карл Магнус Остен-Сакен (1733—1808), получил в 1797 от императора Павла I графское достоинство, распространенное в 1801 на его племянников.
- Христофор Иванович Остен-Сакен (Нач. 1750-х гг — 20 мая 1788), капитан 2-го ранга, окруженный несколькими турецкими кораблями, взорвал своё судно на воздух близ Кинбурнского лимана (1788).
- О графе с 22.04.1855 Дмитрии Ерофеевиче см. соотв. статью.
- граф Николай Дмитриевич (14.03.1831 — 22.05.1912), посол в Берлине, тайный советник, сын предыдущего.
- Николай Владимирович (17/29.01.1880 — 1948, Марокко) — полковник гвардии гусар, племянник предыдущего
- Софья Николаевна Остен-Сакен, урожденная Балашева (р. 20.04./2.05.1885), жена предыдущего
- граф Николай Дмитриевич (14.03.1831 — 22.05.1912), посол в Берлине, тайный советник, сын предыдущего.
- К ветви, поселившейся в начале XVIII века на острове Эзель, принадлежит барон Фёдор Романович Остен-Сакен.
- Остен-Сакен, Фабиан Вильгельмович (Фабиан Готлиб фон дер Остен-Сакен, 1752—1837) — российский генерал-фельдмаршал (с 1826 года), князь (с 1832 года).
- Остен-Сакен, Роберт Романович (1828, Санкт-Петербург — 1906) — энтомолог.
- Остен-Сакен, Роман Фёдорович (1791—1864) — российский государственный деятель, тайный советник.
- Остен-Сакен, Генрих Эмильевич (1908-1942) - пловец, трехкратный чемпион СССР[1].
- Остен-Сакен, Георгий Алексеевич - основатель первого спортивного общества Петрозаводска.
См. также
Напишите отзыв о статье "Остен-Сакены"
Литература
- Остен-Сакен, княжеский, графский и баронский род // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- Катин-Ярцев, Михаил Юрьевич. Некоторые проблемы родословной баронов фон дер Остен-Сакен. Доклад на семинаре Историко-Родословного Общества в Москве 17 января 2001 г.
- Катин-Ярцев, Михаил Юрьевич, П. Х. Гребельский. Князья фон дер Остен-Сакены //ДРРИ. — СПб., 95. Т. 2.
Ссылки
- [ru.rodovid.org/wk/Род:Остен-Сакен Род:Остен-Сакен] на Родоводе
- [osten-sacken.h1.ru/ Сайт рода Остен-Сакен] также здесь: zvaigznaju66.chat.ru/drevo01.htm
- [nr.genealogia.ru:2317/nr?lang=ru&m=NG&n=%F4%EE%ED+%CE%F1%F2%E5%ED-%D1%E0%EA%E5%ED&t=N Генеалогия]
- Долгоруков П. В. Российская родословная книга. — СПб.: Тип. Э. Веймара, 1855. — Т. 2. — С. 202.
- Дело Герольдмейстерской конторы: По Именному Указу о пожаловании действительного тайного советника барона фон дер Остен-Сакена в графское Российской Империи достоинство, 1797 РГАДА, [gerbovnik.ru/arms/305 ф.286, оп.2, д.67, стр.197 (кн.67, д.53)]
- [www.bbl-digital.de/eintrag// Osten-Sacken, von der Kurland] в словаре Baltisches Biographisches Lexikon digital (нем.)
- Gajl T. [gajl.wielcy.pl/herby_nazwiska.php?lang=en&herb=osten-saken Polish Armorial Middle Ages to 20th Century]. — Gdańsk: L&L, 2007. — ISBN 978-83-60597-10-1. (польск.)
Примечания
- ↑ [lesgaft.spb.ru/staff/1042 Остен-Сакен Генрих Эмильевич]
Отрывок, характеризующий Остен-Сакены
– Вишь ты! – сказал один из солдат.Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.
Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
