Остромир

Остромир (в крещении Иосиф) — посадник Великого Новгорода в 1054—1057 годах, полководец и государственный деятель Древней Руси.

Остромир был родственником, свойственником («близоком») киевского князя Изяслава Ярославича и по сути его соправителем, начальствуя над столь значительной территорией Древней Руси, какой была Новгородская земля.

О том, в каких родственных отношениях Остромир состоял с правящими князьями, нет единого мнения. С XIX века распространена точка зрения, что он был внуком Добрыни, сыном Константина Добрынича и отцом Вышаты. Также существует гипотеза, что его супруга Феофана происходила из семьи Ярослава Мудрого. Однако, по скудости сохранившихся источников, каждая гипотеза строится на целом ряде допущений.

В первой Софийской летописи упоминается за 1054 год о «посажении» Остромира князем Изяславом в Новгороде и о его гибели в войне с чудью. Однако ещё Н. М. Карамзин обратил внимание, по свидетельству Послесловия к Евангелию, заказанного Остромиром (Остромирово Евангелие), он был в 1057 году жив.

Семья

По Д. Прозоровскому и Шахматову (сведения о своих предках дали авторам Начального свода Вышата и Ян Вышатич)

1. Малк Любчанин
   1. Малуша
   2. Добрыня (воевода)
      1. Константин Добрынич
         1. Остромир + Феофана
            1. Вышата
               1. Путята Вышатич
               2. Ян Вышатич + Мария
                  1. преп. Варлаам

Литература

• Рыбаков Б. А. «Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи», Москва 1963.

Отрывок, характеризующий Остромир

Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.