Павлова, Галина Евгеньевна

Галина Евгеньевна Павлова
Дата рождения:	15 октября 1925(1925-10-15)
Место рождения:	Ленинград, СССР
Дата смерти:	20 июля 2000(2000-07-20) (74 года)
Место смерти:	Москва, Россия
Страна:	СССР СССР→Россия Россия
Научная сфера:	история науки, источниковедение
Место работы:	ИИЕТ РАН
Учёная степень:	кандидат исторических наук
Научный руководитель:	С.Н. Валк, С.Б. Окунь

Гали́на Евге́ньевна Па́влова (15 октября 1925 года, Ленинград — 20 июля 2000 года, Москва) — советский и российский историк науки, специалист в области источниковедения и истории Средних веков.

Биография

Родилась в семье рабочего-переплётчика высокой квалификации. До войны окончила 8 классов Второй Санкт-Петербургской гимназии. Житель блокадного Ленинграда. В 1943 г. окончила школу. После возвращения Ленинградского университета из эвакуации, поступила на Исторический факультет. Первоначально занималась по кафедре истории СССР под научным руководством С. Н. Валка.

Когда из-за обострившейся болезни С. Н. Валк временно отошёл от университетского преподавания, была перераспределена на кафедру Средних веков для занятий под руководством М. А. Гуковского. Таким образом, исследовательская деятельность сместилась с вопросов источниковедения Отечественной истории к проблемам итальянского Возрождения. При подготовке дипломного сочинения на тему «Народная струя в культуре Флоренции XIV—XV вв.» занималась итальянским языком на Филологическом факультете. Окончила истфак ЛГУ в 1949 году с отличием, была рекомендована в аспирантуру. Успешно сдав экзамены в аспирантуру, оказалась без научного руководителя, так как М. А. Гуковский был арестован по обвинению в расхищении государственного имущества. Перейти под своё научное руководство Г. Е. Павловой предложили одновременно специалист по истории средневековой Франции профессор А. Д. Люблинская и профессор русской истории С. Б. Окунь.

После долгих колебаний вернулась на кафедру Отечественной истории, поступив под руководство С. Б. Окуня; тема диссертационного исследования — жизнь и творчество декабриста Н. Бестужева. В 1953 г. материалы диссертации были опубликованы в виде монографии. К этому времени был издан также ряд публикаций по истории русской науки XVIII—XIX вв.

В 1954 г. принята на работу в Музей М. В. Ломоносова, а затем в Институт истории естествознания и техники Академии наук СССР. С этого времени исследовательская деятельность целиком сосредоточилась на разработке истории академической науки в России и, специально, на вопросах биографии и творчества М. В. Ломоносова. В 1957—1972 годах работала ученым секретарем Ленинградского отделения Института.

Основные работы

• Павлова Г. Е. Декабрист Н. Бестужев — историк русского флота. М., 1953.
• Павлова Г. Е. Проекты иллюминаций Ломоносова. Л., 1960.
• Павлова Г. Е. Степан Яковлевич Румовский, 1734—1812 / Отв. ред. З. К. Соколовская; Академия наук СССР. — М.: Наука, 1979. — 200 с. — (Научно-биографическая серия). — 12 500 экз. (обл.)
• Павлова Г. Е., Фёдоров А. С. Михаил Васильевич Ломоносов: Жизнь и творчество. М., 1980.
• Павлова Г. Е., Фёдоров А. С. Ломоносов: 1711—1765. М., 1988.

Отрывок, характеризующий Павлова, Галина Евгеньевна

Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.
Когда, купив кафтан (с целью только участвовать в народной защите Москвы), Пьер встретил Ростовых и Наташа сказала ему: «Вы остаетесь? Ах, как это хорошо!» – в голове его мелькнула мысль, что действительно хорошо бы было, даже ежели бы и взяли Москву, ему остаться в ней и исполнить то, что ему предопределено.
На другой день он, с одною мыслию не жалеть себя и не отставать ни в чем от них, ходил с народом за Трехгорную заставу. Но когда он вернулся домой, убедившись, что Москву защищать не будут, он вдруг почувствовал, что то, что ему прежде представлялось только возможностью, теперь сделалось необходимостью и неизбежностью. Он должен был, скрывая свое имя, остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его с тем, чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера, от одного Наполеона.
Пьер знал все подробности покушении немецкого студента на жизнь Бонапарта в Вене в 1809 м году и знал то, что студент этот был расстрелян. И та опасность, которой он подвергал свою жизнь при исполнении своего намерения, еще сильнее возбуждала его.
Два одинаково сильные чувства неотразимо привлекали Пьера к его намерению. Первое было чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия, то чувство, вследствие которого он 25 го поехал в Можайск и заехал в самый пыл сражения, теперь убежал из своего дома и, вместо привычной роскоши и удобств жизни, спал, не раздеваясь, на жестком диване и ел одну пищу с Герасимом; другое – было то неопределенное, исключительно русское чувство презрения ко всему условному, искусственному, человеческому, ко всему тому, что считается большинством людей высшим благом мира. В первый раз Пьер испытал это странное и обаятельное чувство в Слободском дворце, когда он вдруг почувствовал, что и богатство, и власть, и жизнь, все, что с таким старанием устроивают и берегут люди, – все это ежели и стоит чего нибудь, то только по тому наслаждению, с которым все это можно бросить.
Это было то чувство, вследствие которого охотник рекрут пропивает последнюю копейку, запивший человек перебивает зеркала и стекла без всякой видимой причины и зная, что это будет стоить ему его последних денег; то чувство, вследствие которого человек, совершая (в пошлом смысле) безумные дела, как бы пробует свою личную власть и силу, заявляя присутствие высшего, стоящего вне человеческих условий, суда над жизнью.
С самого того дня, как Пьер в первый раз испытал это чувство в Слободском дворце, он непрестанно находился под его влиянием, но теперь только нашел ему полное удовлетворение. Кроме того, в настоящую минуту Пьера поддерживало в его намерении и лишало возможности отречься от него то, что уже было им сделано на этом пути. И его бегство из дома, и его кафтан, и пистолет, и его заявление Ростовым, что он остается в Москве, – все потеряло бы не только смысл, но все это было бы презренно и смешно (к чему Пьер был чувствителен), ежели бы он после всего этого, так же как и другие, уехал из Москвы.