Памятник Николаю I (Киев)

Памятник Николаю I — не сохранившийся памятник императору Николаю I в Киеве. Находился в Университетском сквере напротив основанного Николаем I Киевского Императорского университета св. Владимира (ныне Киевский национальный университет). Памятник был установлен в 1896 году к столетней годовщине рождения императора. Снесён большевиками в 1920 году. В наше время на его месте стоит памятник Тарасу Шевченко.

Конкурс

Изначальная идея соорудить памятник императору Николаю I принадлежала городскому голове Павлу Демидову в 1872 году. Именно благодаря указам Николая I Киев в первой половине XIX века смог превратиться из провинциального населённого пункта в город европейского уровня. К 1885 году созданной Демидовым особой комиссией была разработана программа конкурса на проект памятника. От имени Санкт-Петербургского товарищества архитекторов был провозглашён конкурс, продлившийся до марта 1887 года. Его победителем стал петербургский скульптор Матвей Чижов, однако его первый проект оказался недостаточно подходящим для города. После этого, городские власти Киева организовали второй конкурс, на сей раз от имени Императорской академии художеств. По результатом второго конкурса, продлившегося до 1891 года, победу вновь одержал Чижов.

Сооружение

Наконец городская дума согласилась использовать работу Чижова и выделила на строительство 30 тысяч рублей. Ещё 36 тысяч собрали по подписке киевские предприниматели. Также усилиями генерал-губернатора Алексея Игнатьева у Военного ведомства удалось бесплатно получить две тысячи пудов меди, необходимых для отлива статуи. Внесли свой вклад в сооружение монумента и известные владельцы Гниванских каменоломен, предприниматели Ярошинские, безвозмездно передав 48 тысяч пудов гранита под будущий постамент памятника. Не остался в стороне и директор Юго-Западной железной дороги граф Бобринский, отдав распоряжение бесплатно доставить строительные материалы в Киев.

Закладка монумента состоялась в 1893 году, а 21 августа 1896 памятник, отлитый на петербургском заводе Гаврилова, к 100-летию со дня рождения Николая I открыли в Университетском сквере. Император был изображён в военном мундире, левой рукой он опирался на тумбу с планом Киева. С четырёх сторон постамента работы Владимира Николаева были барельефные изображения четырёх главных сооружений, появившихся в Киеве при Николае I — университета, Первой гимназии, Цепного моста и Кадетского корпуса. Со стороны университета постамент украшали императорский вензель, бронзовый двуглавый орёл и надпись «Императору Николаю I благодарный Киев».

Снос

Памятник Николаю I был снесён большевиками в 1920 году и, вопреки распространённой среди киевлян легенде, не спрятан во дворе Музея русского искусства, а переплавлен на заводе «Арсенал». Постамент памятника длительное время продолжал стоять, выполняя роль паркового украшения, однако в 1930-х годах убрали и его. В 1939 году на постаменте бывшего памятника Николаю I был открыт памятник Тарасу Шевченко, который и сейчас находится на этом месте.

Ссылки

• [www.oldkyiv.org.ua/data/mykola_mnmnt.php?lang=ru О памятнике Николаю I] на сайте Старый Киев
• [dt.ua/articles/38808 Сколько памятнику стоять?], Зеркало недели  (укр.)

Отрывок, характеризующий Памятник Николаю I (Киев)

О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.