Переменные функции (музыка)
Переменные функции (также «вторичные функции», «местные функции»[1]) в русском учении о гармонии — тональные функции, противоречащие основной ладовой установке. Учение о переменных функциях выдвинул и разработал российский музыковед Ю.Н. Тюлин (1937).
Содержание
Краткая характеристика
Согласно Тюлину, «оценка воспринимаемых явлений, в частности аккордов, всё время изменяется в зависимости от создающегося контекста». В процессе развёртывания (тонального) лада всякий тон мажорного или минорного звукоряда (помимо тоники) способен стать самостоятельной тоникой и в некоторых условиях (например, благодаря особому положению в музыкальной форме и особенностям музыкальной метрики) может временно принимать на себя тоническую функцию. При этом нередко меняется и ладовый звукоряд, в котором появляются звуки, чуждые главной тональности, но входящие в новую (аккорд Fes-dur в Прелюдии es-moll из 1 тома ХТК И.С. Баха, привлекающий звуки fes и heses). Далее, возможно превращение тона, лежащего квинтой выше такой временной тоники, в доминанту, а квинтой ниже — в субдоминанту. Звуки, отстоящие от местной тоники на секунду вверх и/или вниз, способны восприниматься как тяготеющие к такой тонике неустойчивые ступени лада.
Например, в тональности C-dur тон c выполняет функцию основного ладового устоя (тоники). В процессе развёртывания лада он же может стать местной (переменной) субдоминантой для местной тоники g, либо местной (переменной) доминантой для местной тоники f.
Теория переменных функций расширяет и углубляет представление о связях аккордов и тональностей, даёт ключ к объяснению исторического процесса расширения тональности, которое наблюдается в романтической гармонии XIX — начала XX веков.
Учение о переменных функциях у других учёных
Истоки теории переменых функций восходят к Ж.Ф.Рамо, который выдвинул идею «имитации каденции». В типичной секвенции VI-II-V-I первый двухчлен (VI-II) «имитирует» оборот V-I, то есть автентическую каденцию. В начале XX века Г. Шенкер развивал теорию «тоникализации» (нем. Tonikalisierung) нетонического аккорда, то есть, наблюдаемую в музыке тенденцию к превращению каждой из ступеней лада (кроме тоники) в тонику:
Не только в начале пьесы, но и по ходу её развертывания каждая ступень обнаруживает непреодолимое стремление занять место тоники как сильнейшей по значению ступени.— Schenker H. Harmonielehre. Wien, 1906, S.337[2].
Аналогичные идеи высказывал в курсе гармонии И.В. Способин, который для толкования того же феномена использовал собственные термины «центральные» (тональные) функции и «местные» (тональные) функции[3]. О функциональной переменности (без этого термина) говорили и западные учёные, например, американец Ховард Хэнсон, в книге «Материалы по гармонии в современной музыке»[4].
Напишите отзыв о статье "Переменные функции (музыка)"
Примечания
- ↑ Термин И.В. Способина.
- ↑ Nicht nur aber am Anfang des Stückes, sondern auch mitten im Verlaufe desselben bekundet jede Stufe einen unwiderstehlichen Drang, sich den Wert der Tonika als der stärksten Stufe zu erobern.
- ↑ Способин И.В. Лекции по курсу гармонии. М.: Музыка, 1969, с.26-28.
- ↑ Hanson H. Harmonic Materials of Modern Music: Resources of the Tempered Scale. New York, 1960, pp.58.
См. также
Литература
- Тюлин Ю.Н. Учение о гармонии. Т.1. Л., 1937.
- Тюлин Ю.Н., Привано Н.Г. Теоретические основы гармонии. Л., 1956.
- Способин И.В. Лекции по курсу гармонии. М., 1969.
- Холопов Ю.Н. Переменные функции // Музыкальная энциклопедия. Т.4. М., 1980, стлб. 240-242.
- Холопов Ю.Н. Музыкально-теоретическая система Хайнриха Шенкера. М.: Композитор, 2006, с. 27-30.
Отрывок, характеризующий Переменные функции (музыка)
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
