Петров, Николай Иванович (учёный)

Николай Иванович Петров
Место рождения:	село Вознесенское, Макарьевский уезд, Костромская губерния, Российская империя
Научная сфера:	церковный историк, литературовед, этнограф, искусствовед
Известен как:
Известна как:

Никола́й Ива́нович Петро́в (12 апреля 1840, село Вознесенское, Макарьевский уезд, Костромская губерния, Российская империя — 20 июня 1921, Киев) — русский учёный, церковный историк, литературовед, этнограф, искусствовед, блюститель Музея Киевской духовной академии. Действительный член-корреспондент Санкт-Петербургской академии наук, член-корреспондент Русского археологического общества, c 1914 года — почетный член Казанской духовной академии, c 1916 года — почётный член Московской духовной академии, в 1918 году был избран академиком историко-филологического отделения Украинской академии наук.

Биография

Родился 12 апреля 1840 года в селе Вознесенское Макарьевского уезда Костромской губернии в семье церковнослужителя. В 1850—1856 годах учился в Макарьевском духовном училище, в 1856—1861 — в Костромской духовной семинарии, в 1861—1865 — в Киевской духовной академии. В 1865 году в «Трудах КДА» были опубликованы его исследования литературного наследия Феофана Прокоповича и преподавателя Киевской академии Митрофана Довгалевского. После окончании академии он был назначен преподавателем словесности и латинского языка Волынской духовной семинарии.

В 1866 году Н. И. Петров женился на Елизавете Ивановне Массальской.

13 января 1867 года он был утверждён в звании кандидата богословия, а в сентябре назначен преподавателем логики Волынской семинарии. 11 апреля 1868 года получил Евгениево-Румянцевскую премию за исследование, начатое в 1866 году: «О словесных науках и литературных занятиях в Киевской академии от начала её до преобразования в 1819 году». С 12 августа 1868 года — секретарь правления Волынской семинарии, а вскоре, 7 ноября 1868 года, утверждён в звании магистра богословия.

С 1870 года начал преподавать в Киевской духовной академии (КДА): с 24 апреля 1870 года — доцент, с 17 сентября 1871 года — экстраординарный профессор кафедры теории словесности и истории российской литературы. С 1872 года — секретарь Церковно-исторического и археологического общества при академии. В 1870—1873 годы преподавал также русский язык и словесность в Киевском пехотном юнкерском училище.

В 1873 году был избран членом Совета КДА; в том же году по его инициативе было открыто общество Нестора Летописца.

После защиты диссертации «О происхождении славяно-русского „Пролога“» 18 ноября 1875 года, получил учёную степень доктора богословия и, спустя год, 24 сентября 1876 года, избран на должность ординарного профессора.

В период 1884—1887 годов Н. И. Петров редактировал «Киевские епархиальные ведомости».

В 1890—1911 годах Н. И. Петров — член правления КДА.

В 1891 году стал крестным отцом М. А. Булгакова.

С 4 августа 1895 года — заслуженный ординарный профессор; с 1912 — почетный профессор КДА.

10 мая 1907 года Учёный совет Харьковского университета присвоил ему степень доктора русского языка и словесности.

29 декабря 1916 года Н. И. Петров был избран членом-корреспондентом Петроградской Академии наук; 23 декабря 1916 года утверждён в звании почётного члена Московской Духовной Академии; 14 сентября 1918 года избран академиком Украинской академии наук по историко-филологическому отделению.

Скончался 20 (или 21) июня 1921 года и похоронен в Киеве.

Награды

• 1873 — орден Св. Анны 3-й степени
• 1877 — орден Св. Станислава 2-й степени
• 1881 — орден Св. Анны 2-й степени
• 1886 — орден Св. Владимира 4-й степени
• 1886 — полная Макарьевская премия — за научные труды, опубликованные в академических изданиях в 1884—1885 годах
• 1886 — малая Уваровская премия — за «Очерки истории украинской литературы XIX века».
• 1892 — орден Св. Владимира 3-й степени
• 1895 — орден Св. Станислава 1-й степени
• 1895 — Макарьевская премия — за исследование «Киевская академия во второй половине XVII века».
• 1898 — большая золотая медаль Российского археологического общества — за сочинения: «Указатель Церковно-археологического музея при Киевской духовной академии», «Историко-топографические очерки древнего Киева» и «Описание рукописных собраний, находящихся в г. Киеве».
• 1906 — орден Св. Анны 1-й степени
• 1908 (?) — Макарьевская премия — за подготовку пяти томов «Актов и документов, относящихся к истории Киевской академии»
• 1913 — неполная Макарьевская премия — за «Очерки истории украинской литературы XVII и XVIII вв.»
• 1914 — большая золотая медаль Российского археологического общества — за «Альбом достопримечательностей Церковно-археологического общества при Киевской духовной академии»

Труды

• «О происхождении и составе славяно-русского печатного Пролога» (1875)
• «Очерки из истории украинской литературы XIX века» (1884)
• «Описание рукописных собраний, находящихся в городе Киеве. Собрание рукописей Московского митрополита Макария (Булгакова), Мелецкого монастыря на Волыни, Киево-Братского монастыря и Киевской духовной семинарии» (1892)
• «Киевская академия во второй половине XVII века» (1895)
• «Первый (малорусский) период жизни и научно-философского развития Григория Саввича Сковороды» (1902)
• «Очерки из истории украинской литературы XVII и XVIII веков» (1911)
• «Описание рукописных собраний, находящихся в городе Киеве» (1892—1904)

Источники

• [www.bogoslov.ru/persons/401224/ Биография] (с обширной библиографией)
• [www.rasl.ru/science/10_Exhibitions/Petrov_NI.php Биографическая справка]
• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-51713.ln-ru Профиль Николая Ивановича Петрова] на официальном сайте РАН
• Бухальска М. [www.archives.gov.ua/Publicat/Studii/Studii_2004.12_13.php Документи про життя та дiяльнiсть академiка Миколи Петрова в Iнситутi нацiональноi бiблiотеки Украiни iм. В. І. Вернадьского] (укр.)

Отрывок, характеризующий Петров, Николай Иванович (учёный)

Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.



Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.