Письмо Аристея
Поделись знанием:
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
Письмо Аристея Филократу — Аристей (псевдо-Аристей) — эллинизированный еврей, представляющийся в «Письме» греком, живший в III в. до н. э. Согласно сюжету его «Письма», Птолемей Филадельф поручил ему привезти из Иерусалима священные книги еврейской Библии и 72 учёных от 12 колен израилевых, чтобы перевести Ветхий Завет на греческий язык. Результат перевода известен как Септуагинта.
Иосиф Флавий пересказывает около двух пятых письма в своих работах.
Противоречия и анахронизмы автора, исследованные современными учеными, датируют письмо приблизительно 170—130 годами до нашей эры.
Содержание
Критика
В 2001 году Брюс Метцгер писал:
«Большинство ученых, которые проанализировали письмо пришли к выводу, что автор не мог быть человеком, которым он представлялся; это на самом деле был еврей, который написал фиктивное повествование в целях повышения важности Еврейских Писаний, создавая впечатление, что языческий царь узнал об их значении и поэтому организовал их перевод на греческий язык».[1]
Напишите отзыв о статье "Письмо Аристея"
Примечания
- ↑ Metzger, B., The Bible in Translation (Baker Academic, 2001), p. 15.
См. также
Издания
- Годи в «De bibliorum textu originali» (Оксф., 1705), далее в
- «Dissertatio super Aristea» (Амстер., 1705)
- Галландис — «Bibliotheca patrum» (2 т.) и
- Мерца в «Archiv» (1868, 3 тетр., т. I) с критическим примечанием Шмидта.
Литература
- Аристей, автор Послания Филократу // Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1908—1913.
- Аристей, грек // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- Библейские переводы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- Schürer, Geschichte des jüdischen Volkes im Zeitalter Jesu Christi, III2, 468 сл.;
- ст. «Bibelübersetzungen» Fritzsche и Eb. Nestle, в Herzog-Haugk, Realencyclopädie für protest. Theologie und Kirche, III, 2 сл. (1897; там же и более древняя литература);
- издание Wendland’a по собранному L. Mendelssohn’oм материалу (1900) с введением, критическим аппаратом и testimonia;
- нем. перевод того же Wendland’a с кратким, но очень содержательным введением y E. Kautzsch’a, Die Apokryphen und Pseudepigraphen des Alten Testaments, II, 1 сл. (1900).
- Н. А. Елеонский, «Свидетельства о происхождении перевода LXX и степень их достоверности», в «Чт. Общ. люб. дух. просв.», I (1875);
- Корсунский, «Перевод LXX и его значение в истории греч. яз. и словесности»;
- Ф. И. Успенский, «Константинопольский серальский кодекс Восьмикнижия»,
- «Известия Русского археологического института в Константинополе», XII (1907).
Ссылки
- [www.pravenc.ru/text/75976.html «АРИСТЕЯ ПОСЛАНИЕ К ФИЛОКРАТУ»] — «Православная Энциклопедия», 2008
При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).
|
Это заготовка статьи по библеистике. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Письмо Аристея
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
