Подшивалов, Василий Сергеевич

Василий Сергеевич Подшивалов
Дата рождения:	2 (13) марта 1765(1765-03-13)
Место рождения:	Москва
Дата смерти:	31 июля (12 августа) 1813(1813-08-12) (48 лет)
Место смерти:	Владимир (город)

Васи́лий Серге́евич Подшива́лов (1765—1813) — русский писатель, поэт и переводчик.

Биография

Сын солдата, в 6 лет начал учиться у дьячка одной Московской церкви, затем, 9 января 1774 года, был принят на казённое содержание в Университетскую гимназию, и, наконец, — в Московский университет, откуда 25 ноября 1782 года вышел со званием студента и тогда же был назначен учителем российского стиля и логики в Университетский Благородный Пансион.

Ученик И. Г. Шварца, В. С. Подшивалов ещё будучи студентом начал заниматься литературой, принимая деятельное участие сперва как член, потом как секретарь (с 1789 года) и, наконец, как председатель «Собрания университетских питомцев». По окончании университета он сотрудничал в периодических изданиях: «Покоящийся трудолюбец» (Н. И. Новикова, 1784), «Магазин натуральной истории, физики и химии» (редактор А. А. Прокопович-Антонский, 1788—1790) и «Детское чтение для сердца и разума» (1785—1789).

22 января 1785 года В. С. Подшивалов перешёл на службу актуариусом в Московский Архив Коллегии Иностранных Дел и 11-го августа 1789 г., был произведен в переводчики.

25 ноября 1795 года Подшивалов занял должность цензора и помощника главного надзирателя Московского Воспитательного Дома, где он должен был наблюдать за физическим и нравственным воспитанием более 1800 питомцев, и произведенный в коллежские асессоры (12 марта 1797 года), вскоре был назначен инспекторским помощником в Демидовское коммерческое училище (1 января 1798 года). При переводе училища из Москвы (28 сентября 1800 года), он сопровождал воспитанников во время дороги в Петербург, 14 декабря 1800 года был произведён в надворные советники и вскоре (4 января 1801 года) получил место помощника обер-секретаря при Санкт-Петербургском Опекунском Совете, 19 февраля 1801 года получил от императрицы, за труды по Коммерческому Училищу, бриллиантовый перстень, а с увольнением от службы директора Коммерческого Училища Вегенера, был назначен (26 апреля 1801 года), на его место. Однако Подшивалов, заботившийся сначала о благоустройстве училища и получавший за это награды (19 февраля 1802 — бриллиантовый перстень от Александра I, 22 сентября 1802 — орден Владимира 4-й степени и в 1803 — чин коллежского советника), не отличался особенным уменьем в ведении хозяйственных дел, да и педагогическая часть была при нём далека от совершенства. Через 3 года после получения им чина статского советника (10 декабря 1807 года), он, будучи награждён орденом Анны 2-й степени, 30 ноября 1810 года был уволен от занимаемой им должности. Вслед за этим, 13 декабря 1810 года, он был назначен председателем Владимирской гражданской палаты.

Погребён В. С. Подшивалов в Успенском Княгинином женском монастыре.

Творчество

В 1786 году он издал в Москве перевод с немецкого языка: «Книга премудрости и добродетели, или состояния человеческой жизни; индейское нравоучение».

В 1787 году он напечатал свой перевод «Двух книг Аполлодоровой библиотеки о богах» (М. 1787 г.), сделанный им ещё в студенческие годы, и редактировал с M. M. Снегиревым сборник: «Распускающийся цветок», содержавший в себе сочинения и переводы питомцев Благородного Пансиона.

В 1789 году вышла в Москве, в переводе Подшивалова с немецкого языка, «Краткая психология, или учение о душе, для детей» И. Г. Кампе.

Издавал, в сотрудничестве с П. А. Сохацким, в переводе с немецкого языка, «Политический журнал, издаваемый в Гамбурге Обществом ученых мужей» (1790—1796).

В «Московском Журнале» Карамзина поместил (1791—1792) несколько переводов и оригинальных сочинений: «Нравственное удовольствие», «Мысли в день моего рождения», «Тит», «О русских книгах».

В 1792—1793 годах В. С. Подшивалов редактировал 8 частей (V—XII) «Чтения для вкуса, разума и чувствований», начавшего выходить в 1791 году в виде приложения к «Московским ведомостям». Здесь он поместил много своих переводов с немецкого языка, особенно из Мейснера (например, «Бианка Капелла», выходившая позже отдельным изданием: в 1793 и 1803 годах); сотрудниками Подшивалова были по большей части студенты Московского университета. В 1794 году он стал издавать журнал «Приятное и полезное препровождение времени»; в нём участвовали почти все известные писатели и писательницы нового, карамзинского, направления. Журнал этот стал как бы продолжением «Чтения для вкуса, разума и чувствований» и тоже издавался при «Московских ведомостях». Каждая из первых восьми частей, вышедших под редакцией Подшивалова (1794 и 795 годы), начиналась лирической статьей в прозе самого редактора, например: «К сердцу», «К жизни», «К уму», «К смерти», «Желание», «Предприимчивость» и т. п. Здесь же были помещены: переводы Подшивалова из Бернарден де Сен-Пьера, Мейснера и многих других немецких писателей; «Письмо к девице Ф. о российском стопосложении» и множество других мелких сочинений и переводов.

Им было написано также множество стихов: надгробных, любовных, сатирических… После его смерти в «Журнале для чтения воспитанников военно-учебных заведений» (1837, т. I) появилась его краткая автобиография: «Моим детям».

Как стилист и переводчик, особенно с немецкого языка, В. С. Подшивалов высоко ценился современниками. Так, Н. И. Греч, указывал, что:

Подшивалов заслуживает благодарное воспоминание потомства не за классические сочинения, а за усердное и успешное распространение вкуса и чистоты слога в нашей литературе… он по справедливости считался первым в своё время переводчиком; статьи собственного его сочинения, помещенные в изданных им журналах, отличаются остротой мыслей и нежностью чувствований, правильностью и приятной простотой слога

Жена Подшивалова, Александра, также была известна как переводчица: ей принадлежит перевод романов Бернардена де Сент-Пьера «Павел и Виргиния» и «Индейская хижина» (1812).

Литература

• Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.
• Подшивалов, Василий Сергеевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Подшивалов, Василий Сергеевич

«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.