Помпоний Мела

Помпоний Мела
лат. Pomponius Mela
Дата рождения:	около 15
Дата смерти:	около 60
Научная сфера:	география
Место работы:	Тингентера или Сингентера, Испания
Известен как:	автор «Описательной географии»

Помпоний Мела (лат. Pomponius Mela; 15 - 60 гг. н.э.) — самый ранний римский географ, создавший свой труд «Описательная география» около 43 года н. э..

Биография

Об этом авторе мало что известно кроме его имени и места рождения — небольшой городок Тингентера или Сингентера на юге Испании, в заливе Альхесирас (Mela ii. 6, § 96; но текст в этом месте повреждён).

«Описательная география»

Содержание

Небольшой труд Помпония Мелы «Описательная география» («De Chorographia», её называли также «De situ orbis») представляет собой компиляцию, занимающую менее ста страниц обычным печатным шрифтом, для которой характерно суховатое изложение и методические ошибки, но чисто латинская манера письма, изредка оживляемая образными описаниями. «Описательная география» является единственным сохранившимся географическим трудом на классическом латинском языке (за исключением посвящённых географии частей «Естественной истории» Плиния, где Мела указан как авторитетный источник).

Дата написания этого труда может быть примерно вычислена благодаря упоминанию им (iii. 6 § 49) планируемой британской экспедиции правящего императора, которым почти наверняка является Клавдий, в 43 году. То, что это описание не может относиться к Юлию Цезарю, доказывают несколько ссылок на события времени правления Августа, особенно на некоторые новые названия, присвоенные испанским городам. Иногда Мелу идентифицировали с Л. Аннеем Мелой (L. Annaeus Mela) из Кордубы, сыном ритора Сенеки и братом великого Сенеки, но это неправдоподобно.

Воззрения автора «Описательной географии», в целом, согласуются со взглядами, которых придерживались греческие авторы от Эратосфена до Страбона: возможно, последний был неизвестен Меле. Но Помпоний Мела занимает уникальное место среди древних географов, поскольку, разделив Землю на пять зон, только две из которых обитаемые, он утверждает о существовании «антихтонов», обитателей южной умеренной зоны, недоступной для народов северных умеренных областей из-за невыносимой жары промежуточного засушливого пояса. Что касается территориального деления и границ Европы, Азии и Африки, он следует Эратосфену. Подобно всем классическим географам со времён Александра Великого (кроме Птолемея) он считал Каспийское море заливом Северного океана, в соответствии с Персидским и Арабским (Красное море) заливами на юге.

Его представление об Индии уступают представлениям некоторых более ранних греческих авторов: вслед за Эратосфеном он полагает, что эта страна занимает юго-восточный угол Азии, откуда побережье изгибается к северу к Скифии, а затем поворачивает на запад к Каспийскому морю. Как обычно, он помещает Рипейские горы (Rhipaean Mountains) и гипербореев у Скифского океана. В Западной Европе его познания (что было естественно для испанского подданного императорского Рима) были несколько впереди представлений греческих географов. Он определяет западную береговую линию Испании и Галлии и изрезанность береговой линии Бискайским заливом точнее Эратосфена и Страбона. Его представление о Британских островах и их положении также более чёткие по сравнению с его предшественниками. Он был первым географом, назвавшим Оркадские (Orcades) или Оркнейские острова, которые им определены и размещены довольно точно. Его знание Северной Европы было несовершенным, но он говорит о большом заливе («Коданос синус») севернее Германии, среди многочисленных островов которого выделяется остров «Кодановия» (Codanovia). Это название снова появляется в труде Плиния Старшего под именем «Скатинавия» (Scatinavia). И Кодановия и Скатинавия — латинизированные формы передачи протогерманского *Skaðinawio, германского имени для Скандинавии.

Описательная методика Мелы необычна и неудобна. Вместо описания каждого континента по отдельности он начинает описание с Гибралтарского пролива, описывает страны, прилегающие к южному побережью Средиземного моря, затем идёт по кругу мимо Сирии и Малой Азии к Чёрному морю, а затем возвращается к Испании вдоль северного берега Евксины, Пропонтиды, и т. д. После описания средиземноморских островов он переходит к океанской литорали — последовательно к западу, северу, востоку и югу — от Испании и Галлии по кругу к Индии, от Индии к Персии, Аравии и Эфиопии, а затем снова возвращается к Испании вокруг Южной Африки. Подобно большинству классических географов он считает, что этот континент окружён морем и не простирается далеко на юг.

Издания

Первое издание труда Мелы было опубликовано в Милане в 1471 году. Первым хорошим изданием было издание Вадиануса (Vadianus) (Базель, 1522), за которым последовали Фосс (Voss) (1658), И. Гроновий (J Gronovius) (1685 и 1696), А. Гроновий (A. Gronovius) (1722 и 1728), Tzschucke (1806—1807), в семи частях (Лейпциг; самое подробное из всех); самый лучший текст содержит издание Г. Пэйти (G. Paithey) (Берлин, 1867).

Переводы

Известен перевод на английский язык Артура Голдинга Arthur Golding (1585).

• Латинский текст и французский перевод в издании: «Macrobe (oeuvres complètes), Varron (De la langue latine), Pomponius Méla (oeuvres complètes); avec la traduction en français et publiées sous la direction de M. Nisard (1863)». P. 597—727.
• В серии «Collection Budé»: Pomponius Mela. Chorographie. Texte établi, traduit et annoté par A. Silberman. LXXIII, 442 p.

Русские переводы:

• Сведения о Скифии и Кавказе. // ВДИ. 1949. № 1. С.270-287.
• Помпоний Мела. / Пер. С. К. Апта. // Античная география. М.: 1953. С. 176—238.

Литература

• Эта статья (раздел) содержит текст, взятый (переведённый) из одиннадцатого издания энциклопедии «Британника», перешедшего в общественное достояние.
• Bunbury E. H. Ancient Geography, ii. 352—368.
• Detlefsen D. Quellen und Forschungen zur alten Gesch. und Geog. (1908).

Ссылки

• [www.russika.ru/termin.asp?ter=2406 Помпоний Мела]
• [www.thelatinlibrary.com/pomponius.html «De Chorographia». Латинский текст]
• [annales.info/ant_lit/mela/ «De Chorographia». Русский перевод С.К. Апта]
• [www.smoliy.ru/antique_maps.php#map_11 Карта Помпония Мела]

Отрывок, характеризующий Помпоний Мела

Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.