Ремезы (Ельский район)
Деревня
Показать/скрыть карты
|
Ремезы (белор. Рамязы) — деревня, центр Ремезовского сельсовета Ельского района Гомельской области Белоруссии.
На востоке и юге граничит с лесом. Поблизости есть месторождения железняка.
Содержание
География
Расположение
В 14 км на запад от районного центра и железнодорожной станции Ельск (на линии Калинковичи — Овруч), 191 км от Гомеля.
Гидрография
На правом берегу реки Чертень. На востоке и севере мелиоративные каналы.
Транспортная сеть
На автомобильной дороге Ельск — Махновичи. Планировка состоит из 2 улиц почти широтной ориентации, соединяющихся на востоке. Застроена двусторонне деревянными домами усадебного типа.
История
Обнаруженный археологами в 2 км на юг от деревни курган свидетельствует о деятельности человека в этих местах с давних времён. По письменным источникам известна с XVI века как село в Мозырском повете Минского воеводства Великого княжества Литовского. Работал рудник, на котором производилось железо для местных нужд. С середины XVI века находилась во владении западнорусского рода Ельцов — крупных киевских землевладельцев.
После 2-го раздела Речи Посполитой (1793 год) в составе Российской империи. Покровская церковь, в которой сохранялись метрические книги с 1814 года. Жители часто жаловались в высшие инстанции на большую барщину и издевательства владелицы поместья Ремезы Стоцкой — «Мозырской Салтычихи». Суд приговорил её к каторге. В 1862 году открыто народное училище, которое разместилось в наёмном доме, а в 1905 году для него построено собственное здание. Во владении помещика Шепеляра в деревне и окрестностях в 1876 году находилась 15 901 десятина земли, мельница и трактир. Большой участок земли имела здесь в 1880-х годах графиня Е. Л. Игнатьева. Согласно переписи 1897 года располагались: церковь, народное училище, молитвенный дом, хлебозапасный магазин, водяная мельница, сукновальня, трактир. В 1908 году в Мелешковичской волости Мозырского уезда.
27 июня 1920 года польские войска ограбили деревню и сожгли 36 дворов. В 1921 году построена узкоколейная железная дорога Ельск — Ремезы, которая использовалась главным образом для транспортировки леса. С 1924 года центр Ремезовского сельсовета Королинского, с 1931 года Ельского районов Мозырского (до 26 июля 1930 года и с 21 июня 1935 года до 20 февраля 1938 года) округа, с 20 февраля 1938 года Полесской, с 8 января 1954 года Гомельской области. Имелся кожевенный завод по изделию кож и овчин. В 1930 году организован колхоз «Большевик», работали конные круподробилка и кузница (с 1929 года).
Во время Великой Отечественной войны 16 июля 1942 года партизаны разгромили немецкий гарнизон, который размещался в деревне. В июле 1943 года оккупанты сожгли деревню и убили 87 жителей. В боях около деревни погибли 36 советских солдат и партизан (похоронены в братской могиле в центре деревни). На фронтах и в партизанской борьбе погибли 85 жителей. В 1959 году центр колхоза «Партизан». Действуют лесничество, лесопилка, мельница, ремонтная и швейная мастерские, средняя школа, Дом культуры, библиотека, фельдшерско-акушерский пункт, ветеринарный участок, отделение связи, столовая, 3 магазина, детский сад.
Население
Численность
- 2004 год — 211 хозяйств, 522 жителя.
Динамика
- 1798 год — 22 двора, 165 жителей.
- 1816 год — 23 двора.
- 1866 год — 46 дворов.
- 1897 год — 80 дворов, 399 жителей (согласно переписи).
- 1908 год — 90 дворов, 606 жителей.
- 1924 год — 187 дворов, 1038 жителей.
- 1940 год — 217 дворов.
- 1959 год — 890 жителей (согласно переписи).
- 2004 год — 211 хозяйств, 522 жителя.
Напишите отзыв о статье "Ремезы (Ельский район)"
Литература
- Гарады і вёскі Беларусі: Энцыклапедыя. Т.1, кн.1. Гомельская вобласць/С. В. Марцэлеў; Рэдкалегія: Г. П. Пашкоў (галоўны рэдактар) і інш. — Мн.: БелЭн, 2004. 632с.: іл. Тыраж 4000 экз. ISBN 985-11-0303-9 ISBN 985-11-0302-0
См. также
Примечания
Ссылки
| ||||||||||
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?: |
Отрывок, характеризующий Ремезы (Ельский район)
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.
M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
