Румянцевский музей
| Румянцевский музей | |
|---|---|
| Дата основания | 1828 (закрыт 1924) |
| Местонахождение |  Российская империя:Санкт-Петербург, Москва |
Румя́нцевский музе́й — крупное собрание книг, монет, рукописей, других этнографических и исторических материалов в Петербурге, а затем и Москве. Музей возник на основе частной коллекции, которую при жизни собрал, а частью унаследовал государственный канцлер Николай Петрович Румянцев. Долгое время был единственным в Москве общедоступным музеем.
История
На протяжении всей государственной деятельности Н. П. Румянцев занимался собиранием старинных рукописей, древних грамот на пергаменте, книг, списков с летописей. Главным увлечением его были рукописные древности, и поэтому самым значительным собранием коллекции графа Румянцева стала обширная библиотека — одна из самых известных в то время. В ней насчитывалось 28 тысяч томов. В её состав входила коллекция рукописей и старопечатных книг, в том числе кирилловского шрифта, 104 экземпляра инкунабул, издания XVI—XVII веков знаменитой голландской фирмы «Эльзевир», а также несколько сот различных географических карт (как их тогда называли — ландкарт). Рукописи и книги покупались в России и Европе. Покупались даже целые библиотеки, например, библиотека академика Лерберга.
Граф Н. П. Румянцев не был женат, и все его состояние было завещано младшему брату Сергею Петровичу Румянцеву, а всё собрание книг, рукописей, медалей и монет было завещано предоставить «на общую пользу». В 1826 году коллекции и библиотека были переданы С. П. Румянцевым Министерству народного просвещения. Для передачи коллекций была создана специальная комиссия. В её состав вошли представители Департамента народного просвещения, а также академики Ф. И. Круг, Г. К. Кёлер, Х. Д. Френ.
Император Николай I 22 марта (3 апреля) 1828 года подписал указ об учреждении Румянцевского музея[1] и рескрипт о правилах управления музеем[2].
В 1831 году музей был открыт в особняке Румянцева на Английской набережной в Санкт-Петербурге.
В 1861 году музей перевели в Москву. К этому времени обнаружилось, что коллекция Румянцева не вписывалась в структуру петербургских учреждений культуры и влачила убогое существование. Попечитель московского учебного округа Н. В. Исаков взялся на основе библиотеки Румянцева, как писал В. В. Стасов, «создать в Москве публичную библиотеку наподобие петербургской, приводившей его тогда в восторг, как вообще и всё русское общество»[3].
При передаче Румянцевского музея в 1861 году А. Х. Востоков составил «Опись вещам Румянцевского музеума».
В Москве Румянцевский музей разместился в доме Пашкова и был объединён с вновь учреждавшимся тогда Московским публичным музеем. Таким образом, в 1862 году был создан Московский публичный и Румянцевский музеум. Музей подразделялся на три отдела — живописный, гравюрный и т. н. Дашковский музей, в который вошли собрания русских путешественников, в частности, Крузенштерна и Лисянского. Входившая в состав музеума Румянцевская библиотека в 1863 году была провозглашена публичной.
Собрание периодически пополнялось за счёт приобретения коллекций частных лиц. В 1913 году появилось новое название: Императорский Московский и Румянцевский музей.
В 1924 году, уже при советской власти, здание музея и его библиотека были переданы созданной на её основе Государственной библиотеке СССР им. В. И. Ленина. Полотна Рембрандта и других европейских художников были переданы в ГМИИ им. А. С. Пушкина, собрание отечественной живописи — в Третьяковскую галерею, а экспонаты Дашковского музея — в Музей народов СССР.
Руководители музея
- Н. В. Исаков (1862—1867)
- В. А. Дашков (1867—1896)
- М. А. Веневитинов (1896—1901)
- И. В. Цветаев (1901—1910)
- В. Д. Голицын (1910—1921)
См. также
Напишите отзыв о статье "Румянцевский музей"
Примечания
- ↑ [www.nlr.ru/e-res/law_r/search.php?part=281®im=3 Об учреждении Румянцевского музея] // Полное собрание законов Российской империи, собрание второе. — СПб.: Типография II отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, 1830. — Т. III, 1828, № 1890. — С. 324—325.
- ↑ [www.nlr.ru/e-res/law_r/search.php?part=281®im=3 О приеме в ведомство…] // Полное собрание законов Российской империи, собрание второе. — СПб.: Типография II отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, 1830. — Т. III, 1828, № 1891. — С. 325.
- ↑ Коваль Л. М. Н. В. Исаков — основатель и директор первого публичного музея Москвы. — М., 2008. — 304 с.
Источники
- Скрыдлевская С. [www.nbrb.by/bv/cont.asp?id=8108 Граф Н. П. Румянцев — коллекционер и нумизмат]
Ссылки
- [rmuseum.ru/ Румянцевский музей. Виртуальная реконструкция (в стадии разработки)]
- Румянцевский музей — статья из Большой советской энциклопедии.
Отрывок, характеризующий Румянцевский музей
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
