Святое семейство (книга)

Святое семейство, или Критика критической критики. Против Бруно Бауэра и компании (нем. Die heilige Familie, oder Kritik der kritischen Kritik. Gegen Bruno Bauer & Consorten ) — первая совместная работа Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Посвящена философии марксизма. Написана в период с сентября по ноябрь 1844 г. В работе критикуется с материалистических позиций философия младогегельянства, освещается борьба материализма и идеализма в философии, подчёркивается связь идей материализма с идеями утопического социализма и развитием естествознания, дан анализ общественных явлений с позиций материалистической диалектики, раскрыты гносеологические корни идеализма. Сформулированы основные положения материалистического понимания истории: взгляд на историю, как человеческую деятельность; решающее значение экономической структуры для формирования политического строя; диалектическое взаимовлияние между государством и экономическим строем; материальное производство как основа всей истории человечества; решающая роль народных масс в истории и возрастание этой роли в ходе общественного прогресса; роль пролетариата как главной действующей силы социалистической революции. В работе с позиций материализма критикуется философия субъективного идеализма младогегельянцев:

критическому критику—теологу ex professo—никак не может прийти в голову, что существует такой мир, в котором сознание и бытие отличаются друг от друга, — мир, который по-прежнему продолжает существовать, когда я упраздняю только его мысленное существование.

Дается анализ истории философии XVII - первой половины XIX веков с материалистической точки эрения. Отмечается борьба двух главных направлений философии - материализма и идеализма.

Метафизика XVII века, главным представителем которой во Франции был Декарт, имела со дня своего рождения своим антагонистом материализм.

Маркс особо отмечает связь материализма с развитием естествознания и с идеями утопического социализма и коммунизма:

Как картезианский материализм вливается в естествознание в собственном смысле слова, так другое направление французского материализма вливается непосредственно в социализм и коммунизм.

Фурье исходит непосредственно из учения французских материалистов.

С позиций диалектического материализма Маркс и Энгельс объясняют гносеологические источники идеализма - отрыв единичного от всеобщего и взгляд на конкретные, единичные вещи лишь как на формы существования общих понятий. Философ-идеалист, отмечает Маркс

совершил чудо: из недействительной рассудочной сущности «плод вообще» он произвёл действительные предметы природы—яблоко, грушу и т. д.

Диалектический материализм от конкретных, чувственно воспинимаемых вещей переход к общим понятиям производит на основе раскрытия объективно присущих конкретным вещам внутренних качеств. Диалектику единства и борьбы противоположностей в развитии общества Маркс и Энгельс рассматривают на примере антагонистического противоречия между пролетариатом и буржуазией. Это противоречие имеет две стороны:

Таким образом, в пределах всего антагонизма частный собственник представляет собой консервативную сторону, пролетарий — разрушительную. От первого исходит действие, направленное на сохранение антагонизма, от второго — действие, направленное на его уничтожение.

Оно разрешается в ходе упразднения частной собственности

С победой пролетариата исчезает как сам пролетариат, так и обусловливающая его противоположность — частная собственность.

В полемике с младогегельянцами и другими идеалистами, Маркс и Энгельс утверждают материалистический взгляд на историю, как на человеческую деятельность:

«История» не есть какая-то особая личность, которая пользуется человеком как средством для достижения своих целей. История — не что иное, как деятельность преследующего свои цели человека.

В работе Маркс и Энгельс, рассмотрев взаимоотношения государства и гражданского общества, подготовили возникновение учения исторического материализма о базисе и надстройке, показав, что политический строй каждой исторической эпохи определяется определённой экономической структурой

Ему было показано, что признание прав человека современным государством имеет такой же смысл, как признание рабства античным государством. А именно, подобно тому как античное государство имело своей естественной основой рабство, точно так же современное государство имеет своей естественной основой гражданское общество...

В работе рассмотрены общественные отношения, складывающиеся между людьми в процессе производства (производственные отношения). Для них характерно, что

предмет, как бытие для человека, как предметное бытие человека, есть в то же время наличное бытие человека для другого человека, его человеческое отношение к дру- гому человеку, общественное отношение человека к человеку.

Основу всей истории человечества Маркс усматривает в материальном производстве. Нельзя познать ни одного исторического периода не познав

промышленности этого периода, непосредственного способа производства самой жизни

Сформулировано положение о решающей роли народных масс в истории и о возрастании этой роли в ходе исторического развития, особенно в революционные эпохи. Маркс предсказал, что масштабыы влияния народных масс на ход истории будут возрастать по мере общественного прогресса, отражающего интересы самих масс.

Вместе с основательностью исторического действия будет, следовательно, расти и объём массы, делом которой оно является.

Сформулировано учение о всемирно-исторической роли пролетариата как главной действующей силы социалистической революции.

Пролетариат приводит в исполнение приговор, который частная собственность, порождая пролетариат, выносит себе самой,

Подчёркнута объективная неизбежность упразднения частной собственности и капиталистического общества

Дело не в том, в чём в данный момент видит свою цель тот или иной пролетарий или даже весь пролетариат. Дело в том, что такое пролетариат на самом деле и что он, сообразно этому своему бытию, исторически вынужден будет делать.

Литература

• Маркс К., Энгельс Ф. Святое семейство, или Критика критической критики. Против Бруно Бауэра и компании // Собр. соч., изд. 2, т. 2. — М.: Политиздат, 1955. — 879 с.

Отрывок, характеризующий Святое семейство (книга)

Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал: