Система Вагановой

Система Вагановой заключается в систематизированном обучении классическому танцу, продолжение и развитие традиций французской, итальянской и русской школ, по праву считается образцом балетной педагогики. Разработана русской танцовщицей и педагогом Агриппиной Яковлевной Вагановой.

История

В XVIII—XIX веках для работы на русской императорской сцене были приглашены представители европейского балета. Их школа творчески усваивалась отечественными исполнителями, обогащаясь русским национальным стилем, эмоциональностью, высокой грацией и свободой. Было взято всё лучшее из французской и итальянской школ. Представителем французской был Христиан Иогансон, ученик Августа Бурнонвиля, который, в свою очередь, учился у Огюста Вестриса. Итальянская школа, получившая расцвет в последней четверти XIX века, была представлена в Петербурге в педагогике Энрико Чекетти, в Москве — в педагогике Хосе Мендеса.

Создание «Системы Вагановой»

Определённый стиль преподавания и классическая основа русской школы в то время не имело определения как «русская школа», несмотря на значительные успехи некоторых отечественных педагогов.

В 30-е годы, когда была поставлена задача систематизации знаний в самых разных областях, А. Я. Ваганова занялась обобщением тех данных, что на протяжении десятилетий использовали балетные педагоги и накопленного ею собственного опыта, тем самым заложив основу академической методики преподавания. Унификация, требуемая от учебных заведений, привела к написанию единых программ, которым должны были следовать все педагоги, к выработке единой терминологии (которая не требовалась до революции, когда для общения повсеместно использовался французский язык, но оказалась необходимой в новой действительности, когда в силу разных причин приходилось преимущественно использовать русский язык). Аналогичные процессы проходили и в других дисциплинах, преподаваемых в балетной школе — в 30-е годы в Ленинградском хореографическом техникуме закладывались основы методики и обобщались принципы преподавания характерного и бального (исторического) танца.

Ваганова помнила школьные уроки Екатерины Вазем, умевшей вырабатывать у своих учениц мягкость и силу plié, прислушивалась к советам и комментариям Ольги Преображенской по поводу итальянского экзерсиса. Пристально наблюдала за творчеством своего ровесника, хореографа Михаила Фокина, который добивался в своих спектаклях одухотворённости танца и, не без влияния Дункан — непринуждённой и поэтичной пластики рук. Это позволило ей шаг за шагом отобрать наиболее характерные особенности русской танцевальной манеры. Не будучи как-то особенно одарённой от природы, Ваганова была технически сильной и виртуозной танцовщицей. По словам балетоведа Л. Д. Блок, она «сумела понять самую сущность форм классического танца»; «по окончании артистической карьеры она взялась за преподавание и оказалась одарённой исключительными педагогическими способностями».

Достижением системы Вагановой, обеспечивающей ей жизненность и непрерывное развитие является научно обоснованная последовательность всего учебного процесса. Строгое соблюдение индуктивного метода переходов от простого к сложному, от частного к обобщенному — таков принцип поступательного развития художественного сознания и танцевальной техники учащегося. Свой педагогический опыт Ваганова систематизировала в теоретической работе «Основы классического танца», выпущенной в свет в 1934 году. Структура книги представляет собой описание движений по видовым понятиям: например, батманы, прыжки, туры и т. д., что не соответствует порядку обучения, но систематизирует материал. Одновременно в пределах каждой главы движения рассматриваются по нарастанию — от простого до наиболее сложных, то есть выстроена система. А. Я. Ваганова установила порядок движений на уроке, который значительно отличался от порядка других школ; выработала положение рук, их координацию в движениях, что придаёт гармоничность танцу. Plié — с него, по Вагановой, следует начинать экзерсис. Здесь автор сделала отступление, объясняя, почему сначала нужно его исполнять стоя в I позиции. Далее Ваганова перечислила порядок движений, который известен сейчас всем: rond de jambe par terre, battement fondu, battement frappé, rond de jambe en l’air, petit battement, developpé, grand battement jeté. Тем не менее, она писала: «Никаких твёрдых схем и твёрдых норм для построения уроков я давать не буду. Это — область, в которой решающую роль играют опыт и чуткость преподавателя».

Особой заслугой Вагановой следует считать разработанные ею методические правила о роли и значении в танце слаженных движений рук, корпуса и головы. Рабочая роль рук, которые не только служат украшением танца, но и помогают исполнению самых сложных движений — технологическое открытие Вагановой, облегчающее освоение техники классического танца и ничуть не обедняющее ни пластику, ни выразительность движений рук.

См. также

• Литература
• Персоналии: А. Я. Ваганова • Н. П. Базарова • В. М. Красовская • В. П. Мей • О. И. Преображенская • М. М. Фокин • Л. Д. Блок
• Терминология в балете

Отрывок, характеризующий Система Вагановой

Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.