Сонгцэн Гампо

Сонгцэн Гампо <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Статуя царя Сонгцэна Гампо в пещере Йерпа</td></tr>
ярлунгский царь Тибета
617 — 650
Предшественник:	Намри Сонгцэн
Преемник:	Мангсонг Мангцэн
Вероисповедание:	бон, буддизм
Рождение:	604(0604) Тибет
Смерть:	650(0650) Тибет
Род:	Ярлунг
Супруга:	1) Бхрикути 2) Вэнь-чен 3) Монгса Тричам и др.

Сонгцэ́н Гампо́ (тиб. སྲོང་བཙན་སྒམ་པོ, Вайли srong btsan sgam po; кит. трад. 松贊干布, упр. 松赞干布, пиньинь: Sōngzàn Gānbù) — тридцать третий царь Ярлунгской династии Тибета, правивший приблизительно в 604—650 гг. Считается, что этот царь принёс буддизм народу Тибета.

Биография

По легенде, при правителе Лхатотори Ньянцэне было получено предсказание, что через пять поколений правителей буддизм проникнет в Тибет. Пятым царём после Лхатотори стал Сонгцэн Гампо.

Сонгцэн Гампо взошёл на трон в неспокойной политической обстановке. Есть предположения, что его отца — Намри Сонгцэна — убили несогласные с его политикой, и Сонгцэну пришлось принять правление. Однако произошло это как и положено по традиции — когда Сонгцэну исполнилось 13 лет.

Сонгцэн Гампо взял в жёны двух принцесс: Бхрикути (тиб. Тхицун), дочь царя Непала Амшувармана и Вэньчэн — дочь влиятельного китайского императора Тай-цзуна (последнее обстоятельство указывает на то, насколько Китай тогда опасался военной мощи Тибета — императоры Срединной Страны только при крайних обстоятельствах выдавали своих дочерей замуж за «варварских» правителей). Есть предположение, что Вэньчэн была дочерью не самого императора Китая, а одного из влиятельных китайских сановников. Обе жены Сонгцэна Гампо были буддистками, привезшими с собой в Тибет буддийские тексты и предметы культа. Тхицун привезла с собой статуэтки Акшобхья-ваджры, Майтреи и Тары. Особенно важным был дар Вэньчэн, которая привезла большую статую Будды Гаутамы, считающуюся и ныне (она находится в монастыре Джокханг в Лхасе) одной из главных святынь Тибета. Тибетская традиция почитает этих принцесс как воплощения двух ипостасей бодхисаттвы Тары — зелёной и белой. Всего у Сонгцэна было пять жён. Помимо уже названных буддисток из Непала и Китая, это были принцессы из самого Центрального Тибета (Монгса Тричам, которая и стала матерью Гунсонга Гунцэна — преемника Сонгцэна), тангутская принцесса и дочь правителя Шанг-Шунга.

Согласно китайским летописям, царь Сонгцэн Гампо посылал посольство ко двору в 634 году, прося в жёны принцессу, и получил отказ. В 638/641 китайцы атаковали область вокруг озера Кукунор к северо-востоку от Тибета, населённую народом чжа (тугухунь), взяв под контроль важные торговые пути, а после успешной кампании тибетцев против Китая в 638/641 китайский император дал согласие на брак Сонгцэна Гампо с принцессой.

Кроме того, царь послал в Индию (к пандиту Дэвавидьяисимхи) своего сановника Тхонми Самбхоту, который на основе индийского бенгальского письма разработал национальный тибетский алфавит; таким образом, у тибетцев появилась письменность. Тхонми Самбхота также написал первую грамматику тибетского языка, взяв за образец грамматики санскрита. Считается, что участие в создании алфавита и грамматики принимал сам Сонгцэн Гампо. Сразу же были переведены такие тексты как: «Карандавьюха-сутра», «Сто наставлений», «Ратнамегха-сутра». По версии А. Берзина, тибетское письмо было создано не на основе индийского, а на основе письменности Хотана (Восточного Туркестана).

Внешняя политика

После брака в 640 году мир между Тибетом и Китаем длился всё время правления Сонгцэна Гампо. Внешняя политика Сонгцэна Гампо была активной. В 635 году был совершён поход в Северную Бирму. В 640 году — поход в Непал, в результате которого Непал попал под власть Тибета, а в завоеванной стране была поставлена колонна с именем тибетского правителя. 645 год отмечен военным столкновением с Шанг-Шунгом, а 648 — походом на империю Харши, находившуюся на севере Индии.

Внутренняя политика

Во внутренней политике Сонгцэн Гампо проявлял дальновидность и жёсткость. Годы его правления были отмечены борьбой жрецов религии бон и бонской знати и новой «буддистской» элиты. Были проведены реформы, в результате которых тибетское государство приобрело классические феодальные черты. Страна была разделена на 6 административных частей, которые подчинялись своим наместникам. (Нам известны имена пяти губернаторов: Гар Тонгцэн был назначен в У-Цанг, Хор Джашу Рингпо — в Сумпу и Кам, Чогро Гьелцен Янгонг — в Дугу, Кьюнгпо Сумсунгце — в Шангшунг, Вэй Цэнсанг Пэлег — в Амдо). В каждой из областей был тысячник — военный начальник. Он возглавлял объединение из тысячи семей. Соответственно, тибетская государственная армия состояла из шести частей, каждой из которых руководил кхонпон. Каждый из шести отрядов «имел форменную одежду, отличавшуюся цветом, знамя и кавалерийские корпуса, различавшиеся мастью коней» . Была разработана и система местной администрации, в составе которой стоит назвать управляющего земледелием, управляющего орошением земель, налогового инспектора, надзирателя за пастбищами, ответственного за оборону региона, коменданта города, снабженца армии, начальника гарнизона, переводчика и т.п.

Сонгцэн Гампо провёл финансовую, налоговую реформу, сформировал государственный совет из высоких чинов, в который вошли: лончен (великий государственный канцлер), кунлон (государственный канцлер), нанлон (министр внутренних дел), гогэл (канцлер-администратор), чанченпо (инспектор-надзиратель), чилон (министр иностранных дел), нгэнпён (министр по налогам), мачогилон (военный министр), каритинлон (секретарь), шэлчепа ченпо (министр наказаний). Все указанные выше министры и близкие люди царя составляли Государственный совет, подразделявшийся на советников по внутренним делам, по внешним делам и простых советников. В этой системе политического устройства можно проследить некоторые сходства с устройством государственных институтов китайской империи Тан. Можно предположить, что благодаря посольству 634 года достижения Китая проникли в Тибет и были там адаптированы Сонгцэном Гампо.

Следующим важным мероприятием Сонгцэна Гампо было введение системы уголовных наказаний. Как и средневековое право в Европе, тибетское право строилось на штрафах — откупах. «Откуп за убийство составлял от 15 до 1000 лан золота в зависимости от социального положения как убитого, так и убийцы. На низком уровне откуп производился скотом». Штраф брался также и за такие преступления как причинение ранений, прелюбодеяния и т.п. Опять-таки величина штрафа в этих случаях зависела от социальных статусов преступников и жертв. Примечательной является система определения виновности-невиновности человека. В этом деле большое место стоит отвести ордалиям — вытаскиванию чёрного или белого шаров из мутной воды, молока, кипящего масла.

Тибетское государство к концу царствования Сонгцэна Гампо превратилось в мощную крепкую структуру с развитыми политической, социальной и экономической сферами жизни общества. Структура эта была характерна для своего времени и выполняла свои функции — обеспечивала военную силу государства, его защиту, внутреннюю стабильность государства. Преобразования в системе управления сделали более эффективной работу чиновников, что привело к развитию государственности.

Сонгцэн Гампо и буддизм

Религиозная жизнь Тибета при Сонгцэне Гампо была сложной. Сохранялось влияние религии бон, но уже начала распространяться новая религия — буддизм, принятая тибетцами в китайском варианте. По легенде, Сонгцэн Гампо увидел, что изображение Тибета на карте напоминает изображение дьяволицы, и поэтому он построил монастыри и храмы в определённых географических точках. Имена всех монастырей известны: так называемые «четыре монастыря четырёх сторон»: Кацал, Тхадуг, Цангдам и Домпажан; «четыре покорителя границ»: Конгпо Бугу, Лхобраг Кхомтинг, Кабраг, Датумце; а также монастыри Лунгнод в Жангуале, Данлонг Тангдонма в Кхаме, Жамсрин в Ман-юле и Бутан Падо Шергу в Мон-юле. В эпоху Сонгцэна Гампо в Тибете активно переводили священные тексты. Главных переводчиков было несколько: индийский учитель Кусара, брахман Шанкара, непальский учитель Шиламанжу, китайский учитель Хэшан Махадэва, сам Тонми Самбхота — тибетец, создавший письменность, его ученик — Дхармакоша и Доржебал из Ллалунга.

После смерти Сонгцэна Гампо формально власть перешла к его внуку Мангсонгу Мангцэну, но реально страной стал править министр Гар Тонгцэн из знатнейшего рода Гар, представители которого будут находиться у власти до конца VII века.

Легенды о Сонгцэне Гампо

Сонгцэн Гампо превратился в национального героя Тибета, и вокруг него складывалось немало легенд и мифов.

Традиция считает, что непальская принцесса Бхрикути и китайская принцесса Вэньчэн принесли буддизм в Тибет, и истории об этом вошли в тибетский фольклор, однако исторически достоверные сведения отсутствуют.

Сонгцэн Гампо считается воплощением бодхисаттвы Авалокитешвары. Легенда утверждает, что в его волосах была даже скрыта вторая голова — бодхисаттвы.

Критики также считают, что многочисленные истории о Сонгцэне Гампо возникли существенно позже в Средние века.

См. также

• История Тибета
• Тибетские цари
• Тибетский буддизм
• История Бутана

Источники и литература

• Берзин А. Избранные труды по буддизму и тибетологии. В 2-х ч. Ч. I. М.: Открытый мир, 2005. — 160с.
• Богословский В. А. Очерк истории тибетского народа. М., 1962.
• Будон Ринчендуб. История буддизма (Индия и Тибет). СПб: Евразия, 1993—336с.
• Гой-лоцава Шоннупэл. Синяя летопись. СПб.: Евразия, 2001—768с.
• Гумилев Л. Н. Величие и падение Древнего Тибета. // в кн. Л. Н. Гумилев. Ритмы Евразии. М., 2006. с. 402—448.
• Кычанов Е. И., Мельниченко Б. Н. История Тибета. М, 2005.
• Пагсам-Джонсан: история и хронология Тибета. Новосибирск: Наука, 1991—264с.
• Светлое зерцало царских родословных. Пер, вст. ст. и комм. Б. И. Кузнецова. Л., 1961
• Симпкинс С. Александер, Симпкинс Аннелен. Тибетский буддизм. М., 2006.
• Цендина А. Д. …и страна зовется Тибетом. М.: Вост. лит., 2002.
• Цепон В. Д. Шакабпа. Тибет: политическая история. СПб: Нартанг, 2003.
• Beckwith, Christopher I (1987). The Tibetan Empire in Central Asia. Princeton: Princeton University Press.
• Richardson, Hugh E. (1965). «How Old was Srong Brtsan Sgampo» Bulletin of Tibetology 2.1. pp 5–8.

Отрывок, характеризующий Сонгцэн Гампо

– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.