Список персонажей телесериала «Герои»
Поделись знанием:
– Нет, чего ж жалеть? Бывши здесь, нельзя было не сделать почтения. Ну, а не хочет, его дело, – сказала Марья Дмитриевна, что то отыскивая в ридикюле. – Да и приданое готово, чего вам еще ждать; а что не готово, я вам перешлю. Хоть и жалко мне вас, а лучше с Богом поезжайте. – Найдя в ридикюле то, что она искала, она передала Наташе. Это было письмо от княжны Марьи. – Тебе пишет. Как мучается, бедняжка! Она боится, чтобы ты не подумала, что она тебя не любит.
– Да она и не любит меня, – сказала Наташа.
– Вздор, не говори, – крикнула Марья Дмитриевна.
– Никому не поверю; я знаю, что не любит, – смело сказала Наташа, взяв письмо, и в лице ее выразилась сухая и злобная решительность, заставившая Марью Дмитриевну пристальнее посмотреть на нее и нахмуриться.
– Ты, матушка, так не отвечай, – сказала она. – Что я говорю, то правда. Напиши ответ.
Наташа не отвечала и пошла в свою комнату читать письмо княжны Марьи.
Княжна Марья писала, что она была в отчаянии от происшедшего между ними недоразумения. Какие бы ни были чувства ее отца, писала княжна Марья, она просила Наташу верить, что она не могла не любить ее как ту, которую выбрал ее брат, для счастия которого она всем готова была пожертвовать.
«Впрочем, писала она, не думайте, чтобы отец мой был дурно расположен к вам. Он больной и старый человек, которого надо извинять; но он добр, великодушен и будет любить ту, которая сделает счастье его сына». Княжна Марья просила далее, чтобы Наташа назначила время, когда она может опять увидеться с ней.
Прочтя письмо, Наташа села к письменному столу, чтобы написать ответ: «Chere princesse», [Дорогая княжна,] быстро, механически написала она и остановилась. «Что ж дальше могла написать она после всего того, что было вчера? Да, да, всё это было, и теперь уж всё другое», думала она, сидя над начатым письмом. «Надо отказать ему? Неужели надо? Это ужасно!»… И чтоб не думать этих страшных мыслей, она пошла к Соне и с ней вместе стала разбирать узоры.
После обеда Наташа ушла в свою комнату, и опять взяла письмо княжны Марьи. – «Неужели всё уже кончено? подумала она. Неужели так скоро всё это случилось и уничтожило всё прежнее»! Она во всей прежней силе вспоминала свою любовь к князю Андрею и вместе с тем чувствовала, что любила Курагина. Она живо представляла себя женою князя Андрея, представляла себе столько раз повторенную ее воображением картину счастия с ним и вместе с тем, разгораясь от волнения, представляла себе все подробности своего вчерашнего свидания с Анатолем.
«Отчего же бы это не могло быть вместе? иногда, в совершенном затмении, думала она. Тогда только я бы была совсем счастлива, а теперь я должна выбрать и ни без одного из обоих я не могу быть счастлива. Одно, думала она, сказать то, что было князю Андрею или скрыть – одинаково невозможно. А с этим ничего не испорчено. Но неужели расстаться навсегда с этим счастьем любви князя Андрея, которым я жила так долго?»
– Барышня, – шопотом с таинственным видом сказала девушка, входя в комнату. – Мне один человек велел передать. Девушка подала письмо. – Только ради Христа, – говорила еще девушка, когда Наташа, не думая, механическим движением сломала печать и читала любовное письмо Анатоля, из которого она, не понимая ни слова, понимала только одно – что это письмо было от него, от того человека, которого она любит. «Да она любит, иначе разве могло бы случиться то, что случилось? Разве могло бы быть в ее руке любовное письмо от него?»
Трясущимися руками Наташа держала это страстное, любовное письмо, сочиненное для Анатоля Долоховым, и, читая его, находила в нем отголоски всего того, что ей казалось, она сама чувствовала.
«Со вчерашнего вечера участь моя решена: быть любимым вами или умереть. Мне нет другого выхода», – начиналось письмо. Потом он писал, что знает про то, что родные ее не отдадут ее ему, Анатолю, что на это есть тайные причины, которые он ей одной может открыть, но что ежели она его любит, то ей стоит сказать это слово да , и никакие силы людские не помешают их блаженству. Любовь победит всё. Он похитит и увезет ее на край света.
«Да, да, я люблю его!» думала Наташа, перечитывая в двадцатый раз письмо и отыскивая какой то особенный глубокий смысл в каждом его слове.
В этот вечер Марья Дмитриевна ехала к Архаровым и предложила барышням ехать с нею. Наташа под предлогом головной боли осталась дома.
Вернувшись поздно вечером, Соня вошла в комнату Наташи и, к удивлению своему, нашла ее не раздетою, спящею на диване. На столе подле нее лежало открытое письмо Анатоля. Соня взяла письмо и стала читать его.
Она читала и взглядывала на спящую Наташу, на лице ее отыскивая объяснения того, что она читала, и не находила его. Лицо было тихое, кроткое и счастливое. Схватившись за грудь, чтобы не задохнуться, Соня, бледная и дрожащая от страха и волнения, села на кресло и залилась слезами.
«Как я не видала ничего? Как могло это зайти так далеко? Неужели она разлюбила князя Андрея? И как могла она допустить до этого Курагина? Он обманщик и злодей, это ясно. Что будет с Nicolas, с милым, благородным Nicolas, когда он узнает про это? Так вот что значило ее взволнованное, решительное и неестественное лицо третьего дня, и вчера, и нынче, думала Соня; но не может быть, чтобы она любила его! Вероятно, не зная от кого, она распечатала это письмо. Вероятно, она оскорблена. Она не может этого сделать!»
Соня утерла слезы и подошла к Наташе, опять вглядываясь в ее лицо.
– Наташа! – сказала она чуть слышно.
Наташа проснулась и увидала Соню.
– А, вернулась?
И с решительностью и нежностью, которая бывает в минуты пробуждения, она обняла подругу, но заметив смущение на лице Сони, лицо Наташи выразило смущение и подозрительность.
– Соня, ты прочла письмо? – сказала она.
– Да, – тихо сказала Соня.
Наташа восторженно улыбнулась.
– Нет, Соня, я не могу больше! – сказала она. – Я не могу больше скрывать от тебя. Ты знаешь, мы любим друг друга!… Соня, голубчик, он пишет… Соня…
Соня, как бы не веря своим ушам, смотрела во все глаза на Наташу.
– А Болконский? – сказала она.
– Ах, Соня, ах коли бы ты могла знать, как я счастлива! – сказала Наташа. – Ты не знаешь, что такое любовь…
– Но, Наташа, неужели то всё кончено?
Наташа большими, открытыми глазами смотрела на Соню, как будто не понимая ее вопроса.
– Что ж, ты отказываешь князю Андрею? – сказала Соня.
– Ах, ты ничего не понимаешь, ты не говори глупости, ты слушай, – с мгновенной досадой сказала Наташа.
– Нет, я не могу этому верить, – повторила Соня. – Я не понимаю. Как же ты год целый любила одного человека и вдруг… Ведь ты только три раза видела его. Наташа, я тебе не верю, ты шалишь. В три дня забыть всё и так…
– Три дня, – сказала Наташа. – Мне кажется, я сто лет люблю его. Мне кажется, что я никого никогда не любила прежде его. Ты этого не можешь понять. Соня, постой, садись тут. – Наташа обняла и поцеловала ее.
– Мне говорили, что это бывает и ты верно слышала, но я теперь только испытала эту любовь. Это не то, что прежде. Как только я увидала его, я почувствовала, что он мой властелин, и я раба его, и что я не могу не любить его. Да, раба! Что он мне велит, то я и сделаю. Ты не понимаешь этого. Что ж мне делать? Что ж мне делать, Соня? – говорила Наташа с счастливым и испуганным лицом.
– Но ты подумай, что ты делаешь, – говорила Соня, – я не могу этого так оставить. Эти тайные письма… Как ты могла его допустить до этого? – говорила она с ужасом и с отвращением, которое она с трудом скрывала.
– Я тебе говорила, – отвечала Наташа, – что у меня нет воли, как ты не понимаешь этого: я его люблю!
– Так я не допущу до этого, я расскажу, – с прорвавшимися слезами вскрикнула Соня.
– Что ты, ради Бога… Ежели ты расскажешь, ты мой враг, – заговорила Наташа. – Ты хочешь моего несчастия, ты хочешь, чтоб нас разлучили…
Увидав этот страх Наташи, Соня заплакала слезами стыда и жалости за свою подругу.
– Но что было между вами? – спросила она. – Что он говорил тебе? Зачем он не ездит в дом?
Наташа не отвечала на ее вопрос.
– Ради Бога, Соня, никому не говори, не мучай меня, – упрашивала Наташа. – Ты помни, что нельзя вмешиваться в такие дела. Я тебе открыла…
– Но зачем эти тайны! Отчего же он не ездит в дом? – спрашивала Соня. – Отчего он прямо не ищет твоей руки? Ведь князь Андрей дал тебе полную свободу, ежели уж так; но я не верю этому. Наташа, ты подумала, какие могут быть тайные причины ?
Наташа удивленными глазами смотрела на Соню. Видно, ей самой в первый раз представлялся этот вопрос и она не знала, что отвечать на него.
– Какие причины, не знаю. Но стало быть есть причины!
Соня вздохнула и недоверчиво покачала головой.
– Ежели бы были причины… – начала она. Но Наташа угадывая ее сомнение, испуганно перебила ее.
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.
В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.
Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.
Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.
Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
– Что с тобой, мой ангел, больна? – спросил граф. Наташа помолчала.
– Да, больна, – отвечала она.
На беспокойные расспросы графа о том, почему она такая убитая и не случилось ли чего нибудь с женихом, она уверяла его, что ничего, и просила его не беспокоиться. Марья Дмитриевна подтвердила графу уверения Наташи, что ничего не случилось. Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что нибудь случиться: но ему так страшно было думать, что что нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.
Со дня приезда своей жены в Москву Пьер сбирался уехать куда нибудь, только чтобы не быть с ней. Вскоре после приезда Ростовых в Москву, впечатление, которое производила на него Наташа, заставило его поторопиться исполнить свое намерение. Он поехал в Тверь ко вдове Иосифа Алексеевича, которая обещала давно передать ему бумаги покойного.
Когда Пьер вернулся в Москву, ему подали письмо от Марьи Дмитриевны, которая звала его к себе по весьма важному делу, касающемуся Андрея Болконского и его невесты. Пьер избегал Наташи. Ему казалось, что он имел к ней чувство более сильное, чем то, которое должен был иметь женатый человек к невесте своего друга. И какая то судьба постоянно сводила его с нею.
«Что такое случилось? И какое им до меня дело? думал он, одеваясь, чтобы ехать к Марье Дмитриевне. Поскорее бы приехал князь Андрей и женился бы на ней!» думал Пьер дорогой к Ахросимовой.
На Тверском бульваре кто то окликнул его.
– Пьер! Давно приехал? – прокричал ему знакомый голос. Пьер поднял голову. В парных санях, на двух серых рысаках, закидывающих снегом головашки саней, промелькнул Анатоль с своим всегдашним товарищем Макариным. Анатоль сидел прямо, в классической позе военных щеголей, закутав низ лица бобровым воротником и немного пригнув голову. Лицо его было румяно и свежо, шляпа с белым плюмажем была надета на бок, открывая завитые, напомаженные и осыпанные мелким снегом волосы.
«И право, вот настоящий мудрец! подумал Пьер, ничего не видит дальше настоящей минуты удовольствия, ничто не тревожит его, и оттого всегда весел, доволен и спокоен. Что бы я дал, чтобы быть таким как он!» с завистью подумал Пьер.
В передней Ахросимовой лакей, снимая с Пьера его шубу, сказал, что Марья Дмитриевна просят к себе в спальню.
Отворив дверь в залу, Пьер увидал Наташу, сидевшую у окна с худым, бледным и злым лицом. Она оглянулась на него, нахмурилась и с выражением холодного достоинства вышла из комнаты.
– Что случилось? – спросил Пьер, входя к Марье Дмитриевне.
– Хорошие дела, – отвечала Марья Дмитриевна: – пятьдесят восемь лет прожила на свете, такого сраму не видала. – И взяв с Пьера честное слово молчать обо всем, что он узнает, Марья Дмитриевна сообщила ему, что Наташа отказала своему жениху без ведома родителей, что причиной этого отказа был Анатоль Курагин, с которым сводила ее жена Пьера, и с которым она хотела бежать в отсутствие своего отца, с тем, чтобы тайно обвенчаться.
Пьер приподняв плечи и разинув рот слушал то, что говорила ему Марья Дмитриевна, не веря своим ушам. Невесте князя Андрея, так сильно любимой, этой прежде милой Наташе Ростовой, променять Болконского на дурака Анатоля, уже женатого (Пьер знал тайну его женитьбы), и так влюбиться в него, чтобы согласиться бежать с ним! – Этого Пьер не мог понять и не мог себе представить.
Милое впечатление Наташи, которую он знал с детства, не могло соединиться в его душе с новым представлением о ее низости, глупости и жестокости. Он вспомнил о своей жене. «Все они одни и те же», сказал он сам себе, думая, что не ему одному достался печальный удел быть связанным с гадкой женщиной. Но ему всё таки до слез жалко было князя Андрея, жалко было его гордости. И чем больше он жалел своего друга, тем с большим презрением и даже отвращением думал об этой Наташе, с таким выражением холодного достоинства сейчас прошедшей мимо него по зале. Он не знал, что душа Наташи была преисполнена отчаяния, стыда, унижения, и что она не виновата была в том, что лицо ее нечаянно выражало спокойное достоинство и строгость.
– Да как обвенчаться! – проговорил Пьер на слова Марьи Дмитриевны. – Он не мог обвенчаться: он женат.
– Час от часу не легче, – проговорила Марья Дмитриевна. – Хорош мальчик! То то мерзавец! А она ждет, второй день ждет. По крайней мере ждать перестанет, надо сказать ей.
Узнав от Пьера подробности женитьбы Анатоля, излив свой гнев на него ругательными словами, Марья Дмитриевна сообщила ему то, для чего она вызвала его. Марья Дмитриевна боялась, чтобы граф или Болконский, который мог всякую минуту приехать, узнав дело, которое она намерена была скрыть от них, не вызвали на дуэль Курагина, и потому просила его приказать от ее имени его шурину уехать из Москвы и не сметь показываться ей на глаза. Пьер обещал ей исполнить ее желание, только теперь поняв опасность, которая угрожала и старому графу, и Николаю, и князю Андрею. Кратко и точно изложив ему свои требования, она выпустила его в гостиную. – Смотри же, граф ничего не знает. Ты делай, как будто ничего не знаешь, – сказала она ему. – А я пойду сказать ей, что ждать нечего! Да оставайся обедать, коли хочешь, – крикнула Марья Дмитриевна Пьеру.
Пьер встретил старого графа. Он был смущен и расстроен. В это утро Наташа сказала ему, что она отказала Болконскому.
– Беда, беда, mon cher, – говорил он Пьеру, – беда с этими девками без матери; уж я так тужу, что приехал. Я с вами откровенен буду. Слышали, отказала жениху, ни у кого не спросивши ничего. Оно, положим, я никогда этому браку очень не радовался. Положим, он хороший человек, но что ж, против воли отца счастья бы не было, и Наташа без женихов не останется. Да всё таки долго уже так продолжалось, да и как же это без отца, без матери, такой шаг! А теперь больна, и Бог знает, что! Плохо, граф, плохо с дочерьми без матери… – Пьер видел, что граф был очень расстроен, старался перевести разговор на другой предмет, но граф опять возвращался к своему горю.
Все перечисленные ниже персонажи американского драматического телесериала «Герои» были созданы Тимом Крингом. Сериал следит за судьбой людей, которые ничем не выделялись среди остальных, пока в них не пробудились невероятные способности: телепатия, умение летать, способность путешествовать во времени и пространстве, копировать способности других, излучать радиацию и многие другие. Вскоре эти люди понимают, что им уготована решающая роль в предотвращении катастрофы, которая может унести жизни многих миллионов людей и навсегда изменить мир.
Персонажи расположены в алфавитном порядке. В графе «Сезоны: главные» указаны сезоны, в которых актёр или актриса играли одного из главных (в этом сезоне) персонажей, в графе «Сезоны: приглашённые» — сезоны, в которых актёр или актриса появляются, но только как приглашённая или специально приглашённая звезда.
Содержание
Главные герои
Главными героями сериала можно назвать двадцать одного персонажа, о злоключениях которых повествуется на протяжении всех сезонов, однако в каждом отдельном томе также появляются значимые для сюжета персонажи.[1] Почти каждый из них обладает способностью (см. Список способностей персонажей телесериала «Герои»).
| Имя | Актёр/Актриса | Сезоны: Главные | Сезоны: Приглашённые | Число эпизодов | |
|---|---|---|---|---|---|
| Клэр Беннет | Хайден Панеттьери | 1, 2, 3, 4 | — | 74 | |
| Чирлидер, живущая в городке Одесса, штат Техас. Живёт в приемной семье с Ноем, Сандрой и Лайлом Беннетами. Её биологические родители — Нэйтан Петрелли и Мэредит Гордон. Обладает способностью к спонтанной регенерации (может восстановиться после любой раны, даже потери конечности). Единственным сдерживающим фактором является участок мозга (по всей видимости, отвечающий за регенерацию), при повреждении которого она умирает и не оживает до тех пор, пока причина повреждения не устранена. Её кровь также может излечивать любые повреждения других людей, а также вылечивать героев, заражённых вирусом Шанти (в составе специальной сыворотки). Например, Мохиндер Суреш с её помощью оживил убитого им же Ноя Беннета. Ввиду схожести её способности со способностями Адама Монро можно предположить, что она также не подвержена старению и может жить вечно. После того, как Сайлар вскрыл её череп и похитил способность, Клэр перестала чувствовать боль при повреждениях. В течение сериала она часто находится по разные стороны баррикад со своим приёмным отцом, однако к развязке каждого тома они начинают действовать сообща. | |||||
| Ной Беннет | Джек Коулман | 1, 2, 3, 4 | 1 | 74 | |
| Приёмный отец Клэр, человек без сверхспособностей, ранее работавший на Компанию — особую организацию, занимающуюся работой с людьми со сверхчеловеческими способностями, часто без их согласия. Затем ради спасения Клэр он предал Компанию, а во втором сезоне попытался разрушить её вместе с Мохиндером Сурешем. Лишь в последней серии первого сезона было открыто его имя, до этого все звали его «мистером Беннетом». Во втором сезоне был убит Сурешем, а затем возвращен к жизни им же при помощи крови Клэр. Сотрудничал с Клодом Рейнсом, Гаитянином Рене, Иден Маккейн и с Кэндис Уилмер. С Рене регулярно продолжает сотрудничать. В 4-м томе становится сотрудником Нэйтана. В конце 16-й серии захвачен «беглецами» (Питером Петрелли, Мэттом Паркманом и Мохиндером Сурешом) для того, чтобы узнать, как началась охота на «героев». Вместе с Энжелой Петрелли некоторое время вёл двойную игру. Потом занял место Нэйтана на посту руководителя подразделения, охотящегося на «героев», но позднее оставил его. Вместе с семьей Петрелли побывал в «Песках койотов», позднее был схвачен спецназом, но был освобожден Хиро и затем помог обезвредить Сайлара. В 4-м сезоне выясняется немного о его прошлом: оказывается, Сандра Беннет (приёмная мама Клэр) — его вторая жена. До этого он был женат на темнокожей Дженни, которая ждала ребёнка, пока её не убил безумный телекинетик. После этого Ной начал охоту на сверхлюдей, а затем был принят в Компанию. | |||||
| Элль Бишоп | Кристен Белл | 2 | 3 | 12 | |
| Сотрудница Компании и дочь Боба Бишопа, главы Компании во втором сезоне. Она умеет управлять электричеством, создавая электрический разряд и поражая им любой удаленный объект. Периодически проявляет склонность к садизму. Её способность также демонстрирует Питер Петрелли в начале второго сезона (до появления самой Элль). В течение второго сезона её целью была поимка Питера Петрелли, с которым у неё был короткий роман во время его заточения в «Прайматек». В третьем сезоне, когда её отец погиб от руки Гэбриела, силы Элль от жажды мести вышли из-под контроля, и она отправилась в компанию «Пайнхёрст», где была назначена компаньоном Сайлара, который с помощью Элль научился приобретать новые способности без убийств. Между ними возникли некоторые чувства, но в конце 11-й серии третьего сезона он всё же убил её, когда выяснил, что она знала про ложь Артура и Анджелы, но не сказала ему. Возможно, именно она была женой Сайлара в альтернативном будущем. | |||||
| Моника Доусон | Дана Дэвис | 2 | — | 6 | |
| Работница кафе в Новом Орлеане. Двоюродная сестра Майка и племянница Ди Эла. После смерти Ди Эла Майк переехал к ней, её брату и матери. Имеет способность адаптивной памяти мышц, то есть может повторить любое увиденное физическое движение. На практике это заключается в том, что Моника может научиться, к примеру, кунг-фу или бою на мечах, лишь посмотрев на процесс этих действий. Благодаря способности остановила грабителя, применив на нём приём из реслинга. Во втором сезоне пыталась вернуть вещи Майка, проданные его кузеном бандитам, в результате чего была поймана и оставлена в горящем здании. Ники спасла её, однако при этом сама погибла. Дальнейшая судьба Моники неизвестна. | |||||
| Симона Дево | Тони Сайпресс | 1 | — | 14 | |
| Дочь Чарльза Дево, одного из основателей Компании. Ничего не известно о том, имела ли она какие-нибудь способности. Являлась владелицей художественной галереи и продавала картины Айзека. Была влюблена в него, но затем бросила и почти сразу же начала встречаться с Питером Петрелли. Айзек пытаясь убить Питера случайно убивает Симону. Кэндис создаёт иллюзию того, что Симона уехала в долгую командировку. | |||||
| Ди Эл Хокинс | Леонард Робертс | 1 | 2 | 17 | |
| Муж Ники Сандерс и отец Майка, обладающий способностью проникать через твёрдые предметы, в том числе через человеческую плоть, а также проводить через неё других людей. Может манипулировать предметами даже во время проникновения (например, открыть замок двери с другой её стороны). В начале сериала он является беглым преступником, но позже с него были сняты все обвинения. В первом сезоне убил Линдермана. Во втором сезоне сам Ди Эл был убит бандитом в ночном клубе. Его имя является аббревиатурой от «Дэниел Лоуренс» (выяснилось, только когда в кадре появился его надгробный камень). | |||||
| Майя Эррера | Дания Рамирес | 2, 3 | — | 15 | |
| Беглянка из Венесуэлы в США, разыскиваемая за убийство всех гостей на свадьбе своего брата. Появляется во втором сезоне. При сильном волнении она плачет чёрными слезами, а все окружающие начинают умирать. Только её брат-близнец Алехандро может при этом выжить и успокоить её. Впоследствии Майя научилась останавливать болезнь сама благодаря Сайлару, которого они с братом подобрали на дороге в Мексике. Сайлар убеждает её, что, после того, как она научилась себя контролировать, брат не обязан следовать за ней, и можно отправиться дальше без него. Алехандро возвращается, намереваясь убить Сайлара, но погибает сам. Попав к Мохиндеру, Майя узнаёт о том, что Сайлар убил её брата, после чего он убивает и её, а Мохиндеру приказывает применить сыворотку на ней для проверки. Сыворотка оживляет Майю. В третьем сезоне Артур Петрелли по её же просьбе лишил её способностей, после чего она появлялась только в одной серии. | |||||
| Андо Масахаши | Джеймс Кайсон Ли | 2, 3, 4 | 1 | 63 | |
| Программист из Токио, лучший друг Хиро. Помогал ему предотвратить взрыв в Нью-Йорке. Ловелас, кокетничает со всеми девушками и считает, что он нравится им. Изначально не имел способностей, но в 13-й серии 3 сезона вкалывает себе формулу, желая вернуть Хиро в настоящее, и получает возможность излучать красную плазменную молнию, которая не только вредит людям, но и усиливает способности в тысячу раз. О появлении силы заранее знал от Хиро, увидевшего, как в одном из вариантов будущего Андо убил его этим лучом из-за половины формулы. Был в числе героев, не схваченных Нэйтаном (поскольку тот не знал про его способность). Сначала считал свою способность бесполезной, но в 7-й серии 4 тома научился стрелять своей молнией. В 15-й серии 5-го тома вправил мозг Хиро, вернув тому чёткую речь и полный контроль над силами. | |||||
| Айзек Мендес | Сантьяго Кабрера | 1 | 4 | 17 | |
| Художник-наркоман из Нью-Йорка, способный рисовать будущее, входя в транс после приёма героина, а позднее благодаря Компании научившийся делать это без наркотиков. Также он создаёт комикс «9-е чудо!», описывающий будущие приключения Хиро Накамуры. В последних сериях первого сезона был убит Сайларом, как сам и предвидел. Его картины играют большую роль в событиях первых трёх сезонов. У Айзека есть отец, который, по-видимому, является одним из основателей Компании. Хотел избавиться от своих способностей, но узнав, что есть другие особенные, передумал. Сейчас его способность есть у Сайлара (не пользуется) и Мэтта. | |||||
| Адам Монро | Дэвид Андерс | 2 | 2, 3, 4 | 15 | |
| Англичанин, ставший в XVII веке легендарным самураем Такезо Кенсеем благодаря переместившемуся в прошлое Хиро. Монро имеет способность к регенерации, аналогичную таковой у Клэр, благодаря которой является практически бессмертным — на момент событий сериала ему около 400 лет. Помог основать Компанию. Ненавидит Хиро после его «предательства» и стремится отомстить ему. Во втором сезоне пытался распространить вирус Шанти, обманом заставив Питера помогать себе, но был перемещён Хиро в закопанный гроб, из которого не мог выбраться самостоятельно. В третьем сезоне его способность забрал Артур Петрелли, и он рассыпался в прах от старости. | |||||
| Хиро Накамура | Маси Ока | 1, 2, 3, 4 | — | 66 | |
| Офисный клерк из Токио (работал в компании, принадлежащей своему отцу Кайто Накамура), способный управлять пространством и временем. Узнав о своих способностях, случайно перенесся в Нью-Йорк недалёкого будущего и увидел гибель города. Вернувшись назад, вместе со своим другом Андо решил предотвратить катастрофу. Некоторое время Хиро жил в древней Японии, куда случайно переместился после окончания первого сезона, вместе с Такезо Кенсаем, героем историй, которые рассказывал ему отец в детстве. Именно благодаря Хиро Такезо смог стать легендарным воином, однако после того, как Такезо увидел свою возлюбленную, целующую Хиро, он возненавидел последнего. В третьем сезоне стал владельцем компании своего отца. Позднее лишился способностей из-за Артура Петрелли. В 4-м томе был пойман федералами, охотящимися на героев, но ему удалось сбежать. Сын Мэтта Паркмана, который может «включать» и «выключать» предметы, вернул Хиро способность останавливать время, но не телепортироваться или путешествовать во времени. Вернувшиеся способности требуют от него огромного напряжения, поэтому от их использования у Хиро развивается опухоль мозга, и часто течёт кровь из носа и ушей. В 5-м томе у него возникают проблемы с контролированием способности — при «запуске» времени он сам замирает на некоторое время. Он говорит Андо, что умирает, а после этого переносится в прошлое на карнавал, где его встречает Сэмюэль и принуждает изменить прошлое — теперь сестра Хиро любит Андо, а не ненавидит его. Гаитянин Сэмюэля стёр ему часть памяти и он начал говорить словами из книг и комиксов, но Андо своей силой вернул его мозг в нормальное положение в черепе, вернув ему чёткую речь и полный контроль над способностями. После этого Хиро прооперировали и его мозг вернулся в норму. | |||||
| Мэтт Паркмен | Грег Гранберг | 1, 2, 3, 4 | — | 59 | |
| Полицейский из Лос-Анджелеса, способный читать мысли других людей, а по мере развития дара способный воздействовать на мысли окружающих и создавать иллюзии в сознании. Своей способности обязан своему отцу, Морри, обладающему таким же даром. Страдает дислексией, из-за чего не может сдать экзамен на должность детектива. Ушёл от жены Дженис, в 3-м томе познакомился с Дафной, после того, как увидел её и себя в качестве мужа и жены в альтернативном будущем. В 4-м томе его способность развилась, и у него появилось умение рисовать будущее, как у Айзека Мендеса. В 4-й серии 4 тома нарисовал на полу взрыв Вашингтона (так же как в первом сезоне Айзек Мендес нарисовал взрыв Нью-Йорка) причиной которого являлся он сам. Несколько раз рисовал картину, на которой на нём надета пояс-бомба. Бомбу на него надел Дэнко, пытаясь продемонстрировать всем опасность «героев». Не взорвался благодаря Майку Сандерсу, отменившему взрыв. Некоторое время был в мозгу умирающей Дафны, чтобы полностью открыть ей свои чувства. Узнав, что у него есть маленький сын, решил вернуться к Дженис. Чуть не был убит полковником Дэнко, но его спас Хиро. В четвёртом сезоне видит галлюцинацию в виде Сайлара, но в итоге избавляется от него. Также в пятом томе становится намного сильнее, настолько что может контролировать Сайлара и запереть его в собственном разуме. | |||||
| Анджела Петрелли | Кристин Роуз | 3, 4 | 1, 2 | 53 | |
| Мать Питера и Нэйтана, жена Артура и бабушка Клэр. Глава Компании после смерти Боба Бишопа. Она узнала об «уникальности» своих сыновей и внучки задолго до них самих. Наняла Гаитянина, чтобы он присматривал за Клэр и не дал ей попасть в руки Компании. Способна видеть пророческие сны. Одна из её главных задач — сделать Нэйтана конгрессменом, если даже не президентом. Свободно общается по-французски. Заранее знала о грядущем взрыве Нью-Йорка. В прошлом имела романтические связи с Кайто Накамура, отцом Хиро. Очень любит своих сыновей, пыталась убить мужа, поскольку тот хотел убить Нэйтана. В 1961 году молодая Анджела вместе со своей сестрой Алисой (способной управлять погодой) была направлена в исследовательский лагерь «Пески койота», под управлением армии США, в котором доктор Суреш (отец Мохиндера) исследовал людей со сверхспособностями. Там она познакомилась с Чарльзом Дево, Дэниелом Линдерманом и Бобом Бишопом, вместе с которыми сбегает, оставив сестру в лагере ждать её возвращения, так как та могла быть обузой. В лагере случается инцидент, повлёкший уничтожение людей со сверхспособностями военными. Четвёрка сбежавших решает основать организацию, которая бы сохраняла факт существования людей со сверхспособностями в тайне (Компанию). В ходе четвёртого тома Анджела возвращается в лагерь, чтобы найти сестру, считавшуюся погибшей, или её останки. Выясняется, что Алиса все эти годы ожидала возвращения сестры в бомбоубежище, поскольку Анджела велела ей дожидаться своего возвращения. После того, как Анджела рассказала сестре об обмане, та исчезает без следа. | |||||
| Нэйтан Петрелли | Эдриан Пасдар | 1, 2, 3, 4 | — | 61 | |
| Кандидат в Конгресс США от Нью-Йорка, умеющий летать, старший брат Питера и биологический отец Клэр. К концу первого сезона выиграл выборы и спас город от взрыва, отлетев с братом на безопасное расстояние, однако в результате взрыва получил сильнейшие ожоги. Его излечили Питер и Адам Монро, кровью последнего. Из-за сильного стресса к началу второго тома бросил жену и детей и оставил пост. В третьем сезоне соглашается вернуться на пост сенатора. Решил продолжить дело отца. В четвёртом томе, пользуясь своей близостью к президенту, инициировал охоту на «героев» (естественно, скрывая свою принадлежность к ним). В 19-й серии тома 4 его тайна была раскрыта, поэтому скрылся вместе с Клэр в Мексике. В конце этого тома был убит Сайларом, но затем его личность была «вживлена» Сайлару Мэттом. Однако новый Нэйтан сохранил способность Сайлара разбираться в часах, а значит и часть его личности. В итоге, когда Сайлар опять попал в своё тело, то Нэйтан едва мог ими управлять. Поскольку Нэйтан не хотел возвращения Сайлара, он пожертвовал своим «Я» и исчез навсегда, пожелав Питеру остаться героем. Во всех вариантах будущего он (или Сайлар в его обличии) — президент США. | |||||
| Питер Петрелли | Майло Вентимилья | 1, 2, 3, 4 | — | 70 | |
| Бывший медбрат из хосписа. Его способность называется «эмпатическая мимикрия» и заключается в «копировании» способностей тех героев, которые были рядом с ним, и последующим их использованию «по памяти». Также способности Питера схожи со способностями Роуг из комиксов «Люди Икс», которая получала силы других мутантов после прикосновения к ним. Питеру же нужно лишь несколько минут находиться рядом с другим «героем». В третьем сезоне лишается своих способностей, но возвращает их себе в конце третьего тома с помощью сыворотки, воздействующей на ДНК и дающей способности обычным людям. Однако теперь Питер может брать всего одну способность, так как предыдущая взятая исчезает, к тому же ему необходим физический контакт с «донором». Сначала отчётливо ненавидел Сайлара, но в итоге прибег к его помощи в финале четвёртого сезона, что возможно послужит началом их дружбы. | |||||
| Майк Сандерс | Ноа Грэй-Кэйби | 1, 2 | 3 | 29 | |
| Сын Ди Эла и Ники. Вундеркинд, владеющий технопатией — способностью манипулировать электронными приборами силой мысли, для чего ему необходимо касаться их. Линдерман использует Майка для фальсификации выборов в Конгресс США. Увлекается коллекционированием комиксов, в том числе «9-е чудо!». В 3-м сезоне появляется только в одной серии, в которой помог Трейси найти дом её создателя. В 4-м томе долгое время незримо принимал участие в качестве хакера Бунтаря. Вживую был снова показан в 7-й серии, где помог Трейси сбежать от Нэйтана. Когда люди Денко начали облаву на Майка, он убедил Сайлара помочь ему бежать. Сайлар принял облик Майка, дал спецназу себя застрелить и упал с пристани в воду, так что все сочли Майка мёртвым. Дальнейшая судьба неизвестна. | |||||
| Ники Сандерс | Эли Лартер | 1, 2 | 3 | 28 | |
| Жена Ди Эла и мать Майка. Бывшая интернет-стриптизёрша из Лас-Вегаса. У неё раздвоение личности — иногда она «превращается» в свою умершую сестру Джессику, обладающую сверхчеловеческой силой (после избавления от Джессики Ники сама смогла использовать свою способность). Как Джессика она убила многих людей, в том числе работая на Линдермана. Ники — одна из немногих персонажей, желающих лишиться своих способностей. Во втором сезоне по её вине погибает Ди Эл, а Ники обращается в Компанию, чтобы «покончить» со своим новым альтер эго — Джиной. Там она заражается вирусом, лишающим способностей. В конце второго сезона Ники оказывается запертой в горящем доме, спасая Монику Доусон, и погибает. В третьем сезоне становится известно, что у неё есть две сёстры-близнеца, с которыми её разлучили в детстве, одна из которых — Трейси Штраус. | |||||
| Сэмюэл Салливан | Роберт Неппер | 4 | 4 | 19 | |
| После смерти брата Джозефа стал главой Семьи. Обладает способностью управлять почвой и грязью (используя её как чернила). Собирает сведения о героях для того, чтобы найти замену Джозефу. В результате чего приводит в Семью потерявшего память Нэйтана в теле Сайлара. Пытался вернуть личность Сайлара. Когда он узнал, что наличие рядом других сверхлюдей усиливает его способности, решил обманом заманить их в Семью и затем использовать свою силу, чтобы утопить в земле людей. Но когда Хиро с помощью Андо телепортировал всю Семью прочь, Сэмюэль потерял способность и был арестован. | |||||
| Трейси Штраус | Эли Лартер | 3, 4 | — | 25 | |
| Советник губернатора Нью-Йорка. Сестра-близнец Ники и тётя Майка, в некоторых вариантах будущего жена Нэйтана, а также первая леди. Способна замораживать прикосновением. В 16-й серии 3 сезона попала в плен к охотникам за «героями», где содержалась в комнате со специальными тепловыми генераторами, мешающими ей использовать способности. За время нахождения там научилась замораживать дыханием. Командир подразделения охотников Дэнко подстроил её побег, в результате чего она убила аналитика, продемонстрировав опасность людей со способностями женщине-правительственному агенту, чего и добивался Дэнко. Сбежала снова и встретилась с помогающим «героям» Бунтарём, которым оказался Майк. Спасая Майка от людей Дэнко, создала поле холода, заморозившее часть гаража вместе с ней самой и окружившими её агентами, что дало Майку время для побега. После этого Дэнко выстрелил в неё в упор, и она рассыпалась на кусочки. В 5 томе Трейси, получившая способности превращаться в воду и пар, возвращается, чтобы отомстить бывшим агентам здания 26. В итоге она отказывается от мести и несколько раз помогает Ною, в финале спасает его и Клэр из-под земли, превратившись в воду. | |||||
| Мохиндер Суреш | Сендхил Рамамурти | 1, 2, 3, 4 | — | 63 | |
| Профессор-генетик из индийского города Мадрас, отправившийся в Нью-Йорк, чтобы расследовать смерть своего отца, Чандры. В ходе расследования он познакомился с людьми, которых его отец отметил как обладающих сверхспособностями. Его кровь содержит антитела, служащие лекарством от редкого генетического заболевания, от которого умерла его сестра Шанти. В 3-м сезоне выделяет ген, отвечающей за способности героев и создаёт сыворотку, способную обычного человека наделить суперспособностями, причём каждого человека разными. Вводит сыворотку себе и получает способности, аналогичные способностям Человека-паука: суперсилу, ловкость, способность липнуть к стенам и умение плести коконы из паутины, однако сыворотка оказалась нестабильной, поэтому его тело начало медленно трансформироваться: покрываться чешуёй и терять кожу (отсылка к кинофильму «Муха»[2]). В альтернативном будущем он от этого превратился в подобие паука-монстра, и страшась своей внешности, начал носить сюртук. Работал над усовершенствованной формулой под руководством Артура Петрелли, в чём преуспел благодаря компоненту, отсутствующему в первоначальной формуле. Когда Питер и Флинт Гордон устраивали погром в его лаборатории, случайно пролили на него исправленную формулу, в результате чего его мутация обратилась, и он потерял чешую и все способности кроме суперсилы. В 4-й серии 4 тома схвачен спецназом Дэнко и получил приказ вылечить Дафну. Однако казалось, что это ловушка, из которой его потом вызволила Трейси. Присутствовал при смерти Дафны. Позднее был снова пойман, но вызволен вернувшим себе способности Хиро. В 4-м сезоне пытается уничтожить плёнку с записями Джозефа (брата Семюэля), но его останавливает Хиро и пакует в психушку, откуда потом вызволяет. | |||||
| Сайлар | Закари Куинто | 1, 2, 3, 4 | 1 | 60 | |
| Настоящее имя — Гэбриел Грей. Серийный убийца-телекинетик (телекинез — наиболее часто применяемая Сайларом способность); убивает других героев и крадёт их способности, распиливая черепную коробку и ища часть мозга, отвечающую за них. Врожденная способность — понимание природы вещей и мотивов поступков. Следствием этой способности стала жажда познания, которая заставляет его собирать все больше и больше способностей. На практике он является противоположностью Питера Петрелли, который «случайно» копирует чужие способности в то время, как Сайлар их крадет, убивая других «героев». В первом сезоне случайно убивает свою приёмную мать, проклявшую его способности. В третьем сезоне его используют Анжела и Артур Петрелли в своих целях, солгав, что он их сын. В 8-й серии тома «Злодеи» мы немного узнаем о его прошлом: оказывается, примерно за полгода до событий первого сезона он познакомился с Элль Бишоп, в то время напарницей Ноя Беннета. Именно из-за Компании Гэбриел превращается в Сайлара. В 9-й серии благодаря Элль Бишоп научился забирать способности без убийств, но в дальнейшем продолжал пользоваться своим старым способом. Убил Элль, когда узнал, что она была в курсе лжи Артура. Найдя своего приёмного отца, узнал о том, что был подкидышем. Вместе с трудным подростком Люком Кэмпбеллом (который обладал способностью испускать из рук микроволны), направился к предполагаемому месту жительства своего биологического отца, намереваясь отомстить ему за убийство своей настоящей матери. Спас Люка от спецназа Дэнко, а в конце пути отпустил его. В шестой серии четвёртой главы всё же нашёл отца — больного раком лёгких таксидермиста, также способного забирать способности посредством вскрытия черепа. Отец решает убить Сайлара, узнав о его способности к регенерации, отнятой у Клэр, но Сайлар одолевает его и уходит, оставляя отца мучительно умирать от рака. Получив способность менять обличия, с целью стать президентом США принимает облик Нэйтана, пока тот находится в бегах. Похитил Клэр, но появились Питер и Нейтан и вступают с ним в схватку. Сайлар одолевает их и убивает Нэйтана, однако Питер сбегает, забрав способность менять обличия, благодаря которой обманывает Сайлара, притворившись президентом, и вкалывает ему транквилизатор. Мэтт Паркманн «вживляет» Сайлару воспоминания и личность Нэйтана, однако при этом личность Сайлара попадает в сознание Мэтта и всячески пытается вернуться в собственное тело. В конце концов ему это удалось, и он долгое время скитался в поисках своего тела и разума. Но затем он обрел себя, и после наказания Мэтта — иллюзии одиночества на 5 лет — он стал добрым, и помог Питеру победить Сэмюэля. | |||||
Второстепенные герои
«Компания»
Артур Петрелли (Роберт Форстер)
- Отец Питера и Нэйтана, муж Анджелы, управляющий компанией Pinehearst. До основных событий сериала пытался убить Нэйтана, однако был отравлен Анджелой и до 3 сезона считался мёртвым, однако был жив, хотя и прикован к больничной койке. Обладал способностью внушать людям мысли и отбирать чужие способности прикосновением, которой воспользовался на Адаме Монро (убив того) для исцеления, Майе, Хиро и Питере. Убил помогавшего ему Морри Паркмана, пытавшегося защитить Мэтта. Поставил перед собой цель соединить формулу и катализатор для получения сыворотки, дарующей обычным людям сверхспособности. Использовал Сайлара (считавшего Артура на тот момент своим биологическим отцом) в своих целях. В 12-й серии 3 сезона в него в присутствии Гаитянина выстрелил Питер, но Сайлар остановил пулю, а затем, удостоверившись, что Петрелли не его отец, телекинезом отправил её в лоб Артуру.
- Отец Хиро и президент компании, в которой работал его сын. Обладал способностью предвидения различных вариантов развития событий на основе известных фактов, благодаря которой смог добиться успеха на фондовом рынке. Один из основателей Компании. Когда-то имел романтические отношения с Анджелой Петрелли. Отлично владеет катаной. В начале 2 сезона был убит Адамом Монро. И хотя Хиро попытался предотвратить гибель отца, Кайто убедил его не изменять его судьбу.
Дэниел Линдерман (Малкольм Макдауэлл)
- Один из основателей Компании, мафиозо, связанный со многими героями. Артур Петрелли был его адвокатом, и пытался убить Нэйтана, поскольку тот планировал посадить Линдермана в тюрьму. Хотя именно Линдерман помог Энжеле вспомнить о том, что Артур желал смерти сына. Дэниел является крупным клиентом Симоны, которая продала ему почти все картины Айзека. Ники и Ди Эл были должны ему деньги. Линдерман велел Ники (чьё тело на тот момент контролировала Джессика) переспать с Нейтаном, чтобы получить компромат на случай избрания его конгрессменом. Хиро и Андо узнали, что Линдерману принадлежит катана древнего самурая Такезо Кенсея, которую они ищут. Судя по событиям 18-й серии, он следит за всеми героями. Предположительно, ему известно о причинах появления «маркера геройства». Он имеет способность «лечения» других биологических организмов. Так же в 20 серии прозвучало упоминание о «законе Линдермана», предписывающем регистрировать всех «героев» и уничтожать наиболее опасных (схожие сюжетные линии есть в фильме Люди Икс и сериале Вавилон-5). Убит Ди Элом после того, как Линдерман в него выстрелил. В 3-м томе Морри Паркманн, помогавший Артуру, создал иллюзорный образ Линдермана в голове Нэйтана, а затем Дафны.
- Отец Элль Бишоп, глава Компании во втором сезоне, обладающий способностью к превращению предметов в золотые, что сделало его финансовой основой Компании. Убит во 2-й серии 3 сезона Сайларом.
- Отец Симоны Дево, появляется в первом сезоне, один из создателей Компании. Умирает в начале первого сезона, способность телепатия. Появляется во время воспоминаний Анжеллы Петрелли о лагере «Пески койота».
«Карнавал»
Ребекка (Тесса Томпсон)
- Девушка из колледжа, в котором учится Клэр. Способность аналогична силе Клода Рэйнса (невидимость). По приказу Сэмюэля приглядывает за Клэр и устраняет её подруг. Одну она убила, вторую подставила.
Эдгар (Рей Парк)
- Обладает сверхскоростью, хотя и меньшей, чем Дафна Милбрук. Любит ножи и в совершенстве ими владеет. Он недоволен политикой главы Семьи. Сэмюэль использует его как почтальона и убийцу. Именно он убил Дэнко.
Лидия (Доун Оливери)
- Лидия умеет читать мысли через прикосновения. Также выполняет роль поисковика. Именно благодаря ей Сэмюэль получил информацию о Дэнко, Сайларе, Клэр, Питере, Хиро и многих других. Узнав о том, что Сэмюэль убил Джозефа, пытается противодействовать ему, однако Илай убил Лидию по приказу Сэмюэля. В её убийстве Сэмюэль обвинил Ноя Беннета. Погибла в четвёртом сезоне.
Илай (Тодд Стэшвик)
- Карнавалец со способностью копировать себя. После ухода Эдгара занял его место. Выполняет все приказы Семюэля.
Арнольд (Джек Уоллес)
- Путешественник во времени, способности аналогичны способностям Хиро. И так же, как у Хиро, у него опухоль в мозгу, которая его убила. Последним заданием Сэмюэля для него было перенести в 1944 год Чарли, которую Хиро спас при помощи Сайлара.
Остальные
- Сверхскоростная воровка. С тринадцати лет ходила на костылях из-за церебрального паралича, однако сверх-способность избавила её от этого недуга. Украла обе части формулы для наделения способностями, а также занималась рекрутингом для Pinehearst. Ей очень не нравилась её работа, но уйти или сбежать она не могла, так как боялась, что Артур Петрелли заберёт её способность, и её паралич вернётся. После встречи с Мэттом Паркмэном влюбляется в него и переходит на сторону Primatech. Впоследствии помогает в восстановлении альбома пророческих рисунков Айзека Мендеса. В одном из вариантов будущего была женой Мэтта, родила ему дочь Даниэллу и погибла при взрыве Сайлара. В начале 4 тома была ранена и схвачена спецназом Дэнко. Умерла в больнице в 7-м эпизоде, в этот момент Мэтт проник к ней в сознание, чтобы с ней поговорить и облегчить смерть.
- Сестра Энжелы Петрелли, умеющая контролировать погоду. В 1961 году их привезли в «Пески Койотов» — центр по изучению людей со сверх-способностями. После бойни, учинённой военными, осталась единственной выжившей среди таких людей в этом лагере, помимо основателей Компании (Анжела Петрелли, Боб Бишоп, Чарльз Дево, Дэниел Линдерман), и до событий 3 сезона жила в бомбоубежище, дожидаясь возвращения сестры.
Эрик Дойл (Дэвид Лоуренс XVII)
- Психически больной и опасный преступник, обладающий способностью к марионеточному контролю. Ранее — заключённый 5-го уровня. После того как Элль Бишоп вырубила системы электроконтроля, вернулся к себе в кукольный театр. Был пойман Клэр Беннет во время спасения Меридит Гордон, к которой Эрик неровно дышит. В 4 томе Майк удалил все сведения о Эрике Дойле, и передал ему новые документы. В 7-й серии 4 тома Сайлар подарил его спецназу. В четвёртом сезоне попал на карнавал к Сэмюэлю, где обрёл счастье. Помогал Сэмюэлю, но был остановлен Сайларом.
Гаитянин Рене (Джимми Жан-Луи)
- Молчаливый помощник Ноя Беннета со способностью выборочно стирать память другим, а также подавлять способности «героев». Многократно использовал свои способности на семье Беннета, если они что-нибудь узнавали о его работе, таким образом спасая их от убийства со стороны сотрудников Компании. В 18-й серии 1 сезона предал Компанию, как и Клод в своё время, и стал работать на Анджелу Петрелли. Она приказала ему охранять Клэр от всех, особенно от Ноя. У Гаитянина есть брат-тиран, обладающий непробиваемой кожей и захвативший власть на Гаити. Убил своего брата, с помощью своей способности в 11 серии 3 сезона. Также помог убить Артура Петрелли в Пайнхёрст, подавив его способности. В начале пятого тома стёр Дэнко память. Его имя выясняется только в 9 главе 5-го тома.
Клод Рейнс (Кристофер Экклестон)
- Странный британец, умеющий становиться невидимым. Его настоящее имя неизвестно, но в шутку он назвался Клодом Рейнсом — актёром, который играл Человека-невидимку в одноимённом фильме 1933 года. До основных событий сериала был напарником Ноя Беннета, которому, однако, приказали убить Клода за то, что тот укрывает людей со сверх-способностями от Компании. Ной выстрелил в Клода, но тот, сделавшись невидимым, заставил Беннета поверить, что упал с моста в пропасть. Теперь Клод скрывается от Компании и все время проводит в невидимости, бродяжничая и промышляя воровством. Помогал Питеру в освоении способностей. После атаки Компании сбегает. Появляется в комиксах, связанных с Элль. Дальнейшая судьба неизвестна.
Мередит Гордон (Джессалин Гилсиг)
- Сестра Флинта Гордона и биологическая мать Клэр, обладающая способностью к пирокинезу, а также неуязвимостью к огню. Приёмные родители сказали Клэр, что её мать погибла при пожаре, однако та усомнилась в этом и стала обзванивать всех людей по фамилии Гордон, живших в городе Кермит (там, где произошёл пожар), и наткнулась на Мередит. Мередит воспользовалась этим, чтобы потребовать денег у биологического отца Клэр, Нейтана. В 13-й серии 3 сезона Сайлар вводит ей огромную дозу адреналина, вследствие чего она теряет контроль над способностью и взрывает здание компании Primatech, в результате чего, вероятно, погибла.
- Родной брат Мередит, также обладающий пирокинезом, но его пламя — синего цвета и может пускаться его только из двух рук сразу. В прошлом был схвачен Компанией (как ему сказали, из него собирались сделать агента) и бежал от туда при помощи Мередит. Во время основных событий сериала снова попадает в Компанию, на сей раз содержится на 5-м уровне, куда помещались самые опасные люди со сверхспособностями. После побега участвует в ограблении банка вместе с другими злодеями. Помог Питеру уничтожить лабораторию Pinehearst, однако затем чуть не убил его и Нэйтана, воспламенив разлитую сыворотку.
- Осиротевшая по вине Сайлара десятилетняя девочка, умеющая определять местоположение людей, просто подумав о ком-нибудь из них. Во втором сезоне Мэтт взял её к себе, когда ушёл от Дженис. Морри Паркман влез к ней в сны в виде жуткой пары глаз, в результате чего она на некоторое время впала в кому. Именно Молли рассказала Майе про смерть Алехандро. В начале третьего сезона Мохиндер отправил её к родственникам, хотя в будущем из четвёртой серии её удочерили Мэтт и Дафна. Дальнейшая судьба Молли неизвестна.
- Помощница Мистера Беннета, способная убеждать людей делать то, что она говорит (сходной способностью обладали Бене Гессерит из романа Фрэнка Герберта «Дюна»). Она шпионила за Чандрой Сурешем и впоследствии за Мохиндером, который считал её другом. Помогла схватить Сайлара после его нападения на Клэр. Застрелилась, когда Сайлар выбил стекло своей камеры, помешав таким образом ему украсть её силу. Настоящее имя — Сара Эллис.
Тед Спрэйг (Мэтью Джон Армстронг)
- Герой со способностью излучать радиацию, в дальнейшем также научился создавать электромагнитный импульс. Его плохо контролируемая способность стала причиной появления неизлечимой опухоли у его жены. В порыве ярости Тед испепелил её доктора. За ним охотилось Министерство национальной безопасности США, полагая, что у него есть плутоний. Именно его способности, позаимствованные также Сайларом и Питером, могли вызвать ядерный взрыв в Нью-Йорке. Был схвачен Министерством, а затем убит Сайларом при перевозке. Его способностью теперь не обладает никто, так как у Питера её забрал впоследствии убитый Артур Петрелли, а Сайлар потерял её из-за вируса Шанти.
Кэндис Уилмер (Мисси Перегрим)
- Настоящее имя: Бетти. Новая напарница мистера Беннета после предательства Гаитянина и гибели Иден. Она может «накладывать» на себя и других иллюзорные образы. Может притворяться человеком любого пола (или даже несколькими людьми). Она любит играть маленькие шалости с этими образами, зачастую неуместные. В начале второго сезона по приказу Компании укрылась в Мексике с раненым и заражённым вирусом Шанти Сайларом, которым и была убита. Способность считалась потерянной, так как в момент убийства Сайлар был заражен вирусом Шанти. Но в третьем томе она оказывается у Сайлара, скопированная позже Питером из будущего.
- Бывший агент Моссада по прозвищу «Беспроводная», зовут так из-за её способности к киберпатии — управлению машинами на расстоянии. Эта способность похожа на способность Майка Сандерса, однако не требует физического контакта. Хана, как и Тед Спрэйг, хотела узнать, кто сделал из неё нечеловека, и отомстить им. С помощью своей силы она и нашла Теда, чтоб вместе с ним отомстить Компании. Появляется в 16 эпизоде 1 сезона.
- Парень Клэр, обладающий способностью летать. Его сила аналогична способности биологического отца Клэр — Нэйтана Петрелли. Ранее был похищен Компанией, тогда в ней ещё работал Ной Бэннет (Вест запомнил его). Появляется во втором сезоне, помог Ною Беннету вернуть Клэр из плена Боба Бишопа. В третьем сезоне не появляется (зато был замечен в последних комиксах), хотя семья Беннетов не переезжала. В 5-м томе общается с Клэр по компьютеру.
- Работница кафе в Мидланде (Техас). Обладала способностью очень быстро запоминать любую информацию. Была убита Сайларом в 1-м сезоне. Хиро Накамура попытался предотвратить это, переместившись в прошлое на несколько месяцев, где подружился с ней и попытался увести в Токио, однако она рассказала ему, что в любом случае скоро умрёт из-за сгустка крови рядом с мозгом. В четвёртом сезоне Хиро смог изменить прошлое. Сперва он спас Чарли от Сайлара, а затем уговорил его использовать свою способность, чтобы «починить» её. Но Сэмюэль организовал все так, что Чарли была перенесена во времени и в пространстве. Она оказалась на перекрёстке в Милуоки 26 января 1944 года. В этом времени Чарли прожила всю оставшуюся жизнь прожив ещё 65 лет. Она вышла замуж и имела 4-х детей и 7 внуков. На закате жизни она встретила Хиро в больнице и рассказала о том, что с ней стало, при этом отказавшись менять прошлое.
- Появляется в пятом томе. Работает в одной больнице с Питером Петрелли. Глухая, но может видеть цвета звуков и материализовать звуки: играя на виолончели, одним из звуков она делает трещину в стене своей квартиры. Кроме того, может приманивать людей, как сирена, играя на виолончели. Таким образом она нашла для Сэмюэля бродягу в городском парке и «притянула» («позвала») Питера Петрелли. Сэмюэль пытался использовать её для привлечения людей, но после отказа ей управлял Эрик Дойл. Была спасена Сайларом.
- Появился в четвёртом томе «Беглецы». Способностями не обладает. Элитный солдат, работал на Нэйтана Петрелли в операции по отлову и заключению людей со способностями, которых он ненавидит. Некоторое время работал в сговоре с Сайларом, научившимся менять обличия, в результате чего Сайлар его подставил и лишил работы. Тщательно скрывает от врагов и коллег свои привязанности (возлюбленную Алёну), а от Алёны скрывает свой род занятий. Этим воспользовался Мэтт Паркман, когда мстил за Дафну, и рассказал Алёне правду. Убит в начале четвёртого сезона.
- Чирлидер, бывшая подруга Клэр Беннет. Выдала спасение человека из пожара, которого спасла Клэр, за свой геройский поступок. В 9 серии 1 сезона убита Сайларом, который принял её за Клэр. В пятом томе была во сне Хиро.
Герои веб-эпизодов и графических новелл
| Имя | История | ||||
|---|---|---|---|---|---|
| Гилейм | Отец Гаитянина. Обладает способностью к тому, чтобы окружающие чувствовали себя плохо и дискомфортно. Лидер деревни на Гаити, священник. Чуть не убив своего родного сына, опомнился и сбросился с обрыва. | ||||
| Майкл | Агент Компании, присланный захватить Эрика Дойла. Обладал способностью создавать синий лазер. Пытался предотвратить побег Эрика Дойла с 5 уровня. Дойл, использовавший свою способность, убил Майкла его же способностью. | ||||
| Эбигейл | Девушка, обладающая способностью к созданию силовых полей. Знакома с Ли. Помогла Клоду убежать от Элль и дала ей отпор. Дальнейшая судьба неизвестна. | ||||
| Ли | Спутник Эбигейл. Помог Клоду встать на ноги от удара током. Способностью не обладает. Дальнейшая судьба неизвестна. | ||||
Напишите отзыв о статье "Список персонажей телесериала «Герои»"
Примечания
Ссылки
- [heroeswiki.com/Evolved_Human List of Evolved Humans on Heroes]
| ||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Список персонажей телесериала «Герои»
– И истинная правда, – сказал он. – Я и жалею, что к нему ездил и ее возил, – сказал старый граф.– Нет, чего ж жалеть? Бывши здесь, нельзя было не сделать почтения. Ну, а не хочет, его дело, – сказала Марья Дмитриевна, что то отыскивая в ридикюле. – Да и приданое готово, чего вам еще ждать; а что не готово, я вам перешлю. Хоть и жалко мне вас, а лучше с Богом поезжайте. – Найдя в ридикюле то, что она искала, она передала Наташе. Это было письмо от княжны Марьи. – Тебе пишет. Как мучается, бедняжка! Она боится, чтобы ты не подумала, что она тебя не любит.
– Да она и не любит меня, – сказала Наташа.
– Вздор, не говори, – крикнула Марья Дмитриевна.
– Никому не поверю; я знаю, что не любит, – смело сказала Наташа, взяв письмо, и в лице ее выразилась сухая и злобная решительность, заставившая Марью Дмитриевну пристальнее посмотреть на нее и нахмуриться.
– Ты, матушка, так не отвечай, – сказала она. – Что я говорю, то правда. Напиши ответ.
Наташа не отвечала и пошла в свою комнату читать письмо княжны Марьи.
Княжна Марья писала, что она была в отчаянии от происшедшего между ними недоразумения. Какие бы ни были чувства ее отца, писала княжна Марья, она просила Наташу верить, что она не могла не любить ее как ту, которую выбрал ее брат, для счастия которого она всем готова была пожертвовать.
«Впрочем, писала она, не думайте, чтобы отец мой был дурно расположен к вам. Он больной и старый человек, которого надо извинять; но он добр, великодушен и будет любить ту, которая сделает счастье его сына». Княжна Марья просила далее, чтобы Наташа назначила время, когда она может опять увидеться с ней.
Прочтя письмо, Наташа села к письменному столу, чтобы написать ответ: «Chere princesse», [Дорогая княжна,] быстро, механически написала она и остановилась. «Что ж дальше могла написать она после всего того, что было вчера? Да, да, всё это было, и теперь уж всё другое», думала она, сидя над начатым письмом. «Надо отказать ему? Неужели надо? Это ужасно!»… И чтоб не думать этих страшных мыслей, она пошла к Соне и с ней вместе стала разбирать узоры.
После обеда Наташа ушла в свою комнату, и опять взяла письмо княжны Марьи. – «Неужели всё уже кончено? подумала она. Неужели так скоро всё это случилось и уничтожило всё прежнее»! Она во всей прежней силе вспоминала свою любовь к князю Андрею и вместе с тем чувствовала, что любила Курагина. Она живо представляла себя женою князя Андрея, представляла себе столько раз повторенную ее воображением картину счастия с ним и вместе с тем, разгораясь от волнения, представляла себе все подробности своего вчерашнего свидания с Анатолем.
«Отчего же бы это не могло быть вместе? иногда, в совершенном затмении, думала она. Тогда только я бы была совсем счастлива, а теперь я должна выбрать и ни без одного из обоих я не могу быть счастлива. Одно, думала она, сказать то, что было князю Андрею или скрыть – одинаково невозможно. А с этим ничего не испорчено. Но неужели расстаться навсегда с этим счастьем любви князя Андрея, которым я жила так долго?»
– Барышня, – шопотом с таинственным видом сказала девушка, входя в комнату. – Мне один человек велел передать. Девушка подала письмо. – Только ради Христа, – говорила еще девушка, когда Наташа, не думая, механическим движением сломала печать и читала любовное письмо Анатоля, из которого она, не понимая ни слова, понимала только одно – что это письмо было от него, от того человека, которого она любит. «Да она любит, иначе разве могло бы случиться то, что случилось? Разве могло бы быть в ее руке любовное письмо от него?»
Трясущимися руками Наташа держала это страстное, любовное письмо, сочиненное для Анатоля Долоховым, и, читая его, находила в нем отголоски всего того, что ей казалось, она сама чувствовала.
«Со вчерашнего вечера участь моя решена: быть любимым вами или умереть. Мне нет другого выхода», – начиналось письмо. Потом он писал, что знает про то, что родные ее не отдадут ее ему, Анатолю, что на это есть тайные причины, которые он ей одной может открыть, но что ежели она его любит, то ей стоит сказать это слово да , и никакие силы людские не помешают их блаженству. Любовь победит всё. Он похитит и увезет ее на край света.
«Да, да, я люблю его!» думала Наташа, перечитывая в двадцатый раз письмо и отыскивая какой то особенный глубокий смысл в каждом его слове.
В этот вечер Марья Дмитриевна ехала к Архаровым и предложила барышням ехать с нею. Наташа под предлогом головной боли осталась дома.
Вернувшись поздно вечером, Соня вошла в комнату Наташи и, к удивлению своему, нашла ее не раздетою, спящею на диване. На столе подле нее лежало открытое письмо Анатоля. Соня взяла письмо и стала читать его.
Она читала и взглядывала на спящую Наташу, на лице ее отыскивая объяснения того, что она читала, и не находила его. Лицо было тихое, кроткое и счастливое. Схватившись за грудь, чтобы не задохнуться, Соня, бледная и дрожащая от страха и волнения, села на кресло и залилась слезами.
«Как я не видала ничего? Как могло это зайти так далеко? Неужели она разлюбила князя Андрея? И как могла она допустить до этого Курагина? Он обманщик и злодей, это ясно. Что будет с Nicolas, с милым, благородным Nicolas, когда он узнает про это? Так вот что значило ее взволнованное, решительное и неестественное лицо третьего дня, и вчера, и нынче, думала Соня; но не может быть, чтобы она любила его! Вероятно, не зная от кого, она распечатала это письмо. Вероятно, она оскорблена. Она не может этого сделать!»
Соня утерла слезы и подошла к Наташе, опять вглядываясь в ее лицо.
– Наташа! – сказала она чуть слышно.
Наташа проснулась и увидала Соню.
– А, вернулась?
И с решительностью и нежностью, которая бывает в минуты пробуждения, она обняла подругу, но заметив смущение на лице Сони, лицо Наташи выразило смущение и подозрительность.
– Соня, ты прочла письмо? – сказала она.
– Да, – тихо сказала Соня.
Наташа восторженно улыбнулась.
– Нет, Соня, я не могу больше! – сказала она. – Я не могу больше скрывать от тебя. Ты знаешь, мы любим друг друга!… Соня, голубчик, он пишет… Соня…
Соня, как бы не веря своим ушам, смотрела во все глаза на Наташу.
– А Болконский? – сказала она.
– Ах, Соня, ах коли бы ты могла знать, как я счастлива! – сказала Наташа. – Ты не знаешь, что такое любовь…
– Но, Наташа, неужели то всё кончено?
Наташа большими, открытыми глазами смотрела на Соню, как будто не понимая ее вопроса.
– Что ж, ты отказываешь князю Андрею? – сказала Соня.
– Ах, ты ничего не понимаешь, ты не говори глупости, ты слушай, – с мгновенной досадой сказала Наташа.
– Нет, я не могу этому верить, – повторила Соня. – Я не понимаю. Как же ты год целый любила одного человека и вдруг… Ведь ты только три раза видела его. Наташа, я тебе не верю, ты шалишь. В три дня забыть всё и так…
– Три дня, – сказала Наташа. – Мне кажется, я сто лет люблю его. Мне кажется, что я никого никогда не любила прежде его. Ты этого не можешь понять. Соня, постой, садись тут. – Наташа обняла и поцеловала ее.
– Мне говорили, что это бывает и ты верно слышала, но я теперь только испытала эту любовь. Это не то, что прежде. Как только я увидала его, я почувствовала, что он мой властелин, и я раба его, и что я не могу не любить его. Да, раба! Что он мне велит, то я и сделаю. Ты не понимаешь этого. Что ж мне делать? Что ж мне делать, Соня? – говорила Наташа с счастливым и испуганным лицом.
– Но ты подумай, что ты делаешь, – говорила Соня, – я не могу этого так оставить. Эти тайные письма… Как ты могла его допустить до этого? – говорила она с ужасом и с отвращением, которое она с трудом скрывала.
– Я тебе говорила, – отвечала Наташа, – что у меня нет воли, как ты не понимаешь этого: я его люблю!
– Так я не допущу до этого, я расскажу, – с прорвавшимися слезами вскрикнула Соня.
– Что ты, ради Бога… Ежели ты расскажешь, ты мой враг, – заговорила Наташа. – Ты хочешь моего несчастия, ты хочешь, чтоб нас разлучили…
Увидав этот страх Наташи, Соня заплакала слезами стыда и жалости за свою подругу.
– Но что было между вами? – спросила она. – Что он говорил тебе? Зачем он не ездит в дом?
Наташа не отвечала на ее вопрос.
– Ради Бога, Соня, никому не говори, не мучай меня, – упрашивала Наташа. – Ты помни, что нельзя вмешиваться в такие дела. Я тебе открыла…
– Но зачем эти тайны! Отчего же он не ездит в дом? – спрашивала Соня. – Отчего он прямо не ищет твоей руки? Ведь князь Андрей дал тебе полную свободу, ежели уж так; но я не верю этому. Наташа, ты подумала, какие могут быть тайные причины ?
Наташа удивленными глазами смотрела на Соню. Видно, ей самой в первый раз представлялся этот вопрос и она не знала, что отвечать на него.
– Какие причины, не знаю. Но стало быть есть причины!
Соня вздохнула и недоверчиво покачала головой.
– Ежели бы были причины… – начала она. Но Наташа угадывая ее сомнение, испуганно перебила ее.
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.
В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.
Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.
Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.
Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
– Что с тобой, мой ангел, больна? – спросил граф. Наташа помолчала.
– Да, больна, – отвечала она.
На беспокойные расспросы графа о том, почему она такая убитая и не случилось ли чего нибудь с женихом, она уверяла его, что ничего, и просила его не беспокоиться. Марья Дмитриевна подтвердила графу уверения Наташи, что ничего не случилось. Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что нибудь случиться: но ему так страшно было думать, что что нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.
Со дня приезда своей жены в Москву Пьер сбирался уехать куда нибудь, только чтобы не быть с ней. Вскоре после приезда Ростовых в Москву, впечатление, которое производила на него Наташа, заставило его поторопиться исполнить свое намерение. Он поехал в Тверь ко вдове Иосифа Алексеевича, которая обещала давно передать ему бумаги покойного.
Когда Пьер вернулся в Москву, ему подали письмо от Марьи Дмитриевны, которая звала его к себе по весьма важному делу, касающемуся Андрея Болконского и его невесты. Пьер избегал Наташи. Ему казалось, что он имел к ней чувство более сильное, чем то, которое должен был иметь женатый человек к невесте своего друга. И какая то судьба постоянно сводила его с нею.
«Что такое случилось? И какое им до меня дело? думал он, одеваясь, чтобы ехать к Марье Дмитриевне. Поскорее бы приехал князь Андрей и женился бы на ней!» думал Пьер дорогой к Ахросимовой.
На Тверском бульваре кто то окликнул его.
– Пьер! Давно приехал? – прокричал ему знакомый голос. Пьер поднял голову. В парных санях, на двух серых рысаках, закидывающих снегом головашки саней, промелькнул Анатоль с своим всегдашним товарищем Макариным. Анатоль сидел прямо, в классической позе военных щеголей, закутав низ лица бобровым воротником и немного пригнув голову. Лицо его было румяно и свежо, шляпа с белым плюмажем была надета на бок, открывая завитые, напомаженные и осыпанные мелким снегом волосы.
«И право, вот настоящий мудрец! подумал Пьер, ничего не видит дальше настоящей минуты удовольствия, ничто не тревожит его, и оттого всегда весел, доволен и спокоен. Что бы я дал, чтобы быть таким как он!» с завистью подумал Пьер.
В передней Ахросимовой лакей, снимая с Пьера его шубу, сказал, что Марья Дмитриевна просят к себе в спальню.
Отворив дверь в залу, Пьер увидал Наташу, сидевшую у окна с худым, бледным и злым лицом. Она оглянулась на него, нахмурилась и с выражением холодного достоинства вышла из комнаты.
– Что случилось? – спросил Пьер, входя к Марье Дмитриевне.
– Хорошие дела, – отвечала Марья Дмитриевна: – пятьдесят восемь лет прожила на свете, такого сраму не видала. – И взяв с Пьера честное слово молчать обо всем, что он узнает, Марья Дмитриевна сообщила ему, что Наташа отказала своему жениху без ведома родителей, что причиной этого отказа был Анатоль Курагин, с которым сводила ее жена Пьера, и с которым она хотела бежать в отсутствие своего отца, с тем, чтобы тайно обвенчаться.
Пьер приподняв плечи и разинув рот слушал то, что говорила ему Марья Дмитриевна, не веря своим ушам. Невесте князя Андрея, так сильно любимой, этой прежде милой Наташе Ростовой, променять Болконского на дурака Анатоля, уже женатого (Пьер знал тайну его женитьбы), и так влюбиться в него, чтобы согласиться бежать с ним! – Этого Пьер не мог понять и не мог себе представить.
Милое впечатление Наташи, которую он знал с детства, не могло соединиться в его душе с новым представлением о ее низости, глупости и жестокости. Он вспомнил о своей жене. «Все они одни и те же», сказал он сам себе, думая, что не ему одному достался печальный удел быть связанным с гадкой женщиной. Но ему всё таки до слез жалко было князя Андрея, жалко было его гордости. И чем больше он жалел своего друга, тем с большим презрением и даже отвращением думал об этой Наташе, с таким выражением холодного достоинства сейчас прошедшей мимо него по зале. Он не знал, что душа Наташи была преисполнена отчаяния, стыда, унижения, и что она не виновата была в том, что лицо ее нечаянно выражало спокойное достоинство и строгость.
– Да как обвенчаться! – проговорил Пьер на слова Марьи Дмитриевны. – Он не мог обвенчаться: он женат.
– Час от часу не легче, – проговорила Марья Дмитриевна. – Хорош мальчик! То то мерзавец! А она ждет, второй день ждет. По крайней мере ждать перестанет, надо сказать ей.
Узнав от Пьера подробности женитьбы Анатоля, излив свой гнев на него ругательными словами, Марья Дмитриевна сообщила ему то, для чего она вызвала его. Марья Дмитриевна боялась, чтобы граф или Болконский, который мог всякую минуту приехать, узнав дело, которое она намерена была скрыть от них, не вызвали на дуэль Курагина, и потому просила его приказать от ее имени его шурину уехать из Москвы и не сметь показываться ей на глаза. Пьер обещал ей исполнить ее желание, только теперь поняв опасность, которая угрожала и старому графу, и Николаю, и князю Андрею. Кратко и точно изложив ему свои требования, она выпустила его в гостиную. – Смотри же, граф ничего не знает. Ты делай, как будто ничего не знаешь, – сказала она ему. – А я пойду сказать ей, что ждать нечего! Да оставайся обедать, коли хочешь, – крикнула Марья Дмитриевна Пьеру.
Пьер встретил старого графа. Он был смущен и расстроен. В это утро Наташа сказала ему, что она отказала Болконскому.
– Беда, беда, mon cher, – говорил он Пьеру, – беда с этими девками без матери; уж я так тужу, что приехал. Я с вами откровенен буду. Слышали, отказала жениху, ни у кого не спросивши ничего. Оно, положим, я никогда этому браку очень не радовался. Положим, он хороший человек, но что ж, против воли отца счастья бы не было, и Наташа без женихов не останется. Да всё таки долго уже так продолжалось, да и как же это без отца, без матери, такой шаг! А теперь больна, и Бог знает, что! Плохо, граф, плохо с дочерьми без матери… – Пьер видел, что граф был очень расстроен, старался перевести разговор на другой предмет, но граф опять возвращался к своему горю.
