Турки (Final Fantasy VII)

В видеоигре Final Fantasy VII Турки (Turks) (яп. タークス Tākusu) — неофициальное название Следственного подразделения отдела кадров компании Синра (яп. 神羅電気動力株式会社総務部調査課 Shinra Denki Dōryoku Kabushiki-gaisha Sōmubu Chōsaka) (в английской локализации носит название Отдел административных расследований — Department of Administrative Research). Турки выполняют в Синра роль своеобразной спецслужбы — они занимаются шпионажем, похищениями, убийствами. Официальное прикрытие для их работы — поиск потенциальных кандидатов в элитные воинские части Синра— отряды СОЛДАТ, а также охрана чиновников и учёных Синра. В течение игры Турки выступают как противники героев, хотя время от времени и заключают с героями временные союзы. Приквел игры — Before Crisis: Final Fantasy VII — полностью посвящён деятельности Турок в предшествующие событиям Final Fantasy VII годы.

Четверо Турок из игры появляются также и в CGI-фильме Final Fantasy VII: Advent Children, события которого происходят два года спустя после событий игры. Даже после уничтожения компании Синра они всё ещё служат её бывшему президенту Руфусу.

Основные члены

Ценг

Ценг (Tseng) (яп. ツォン Цон) — на момент событий игры глава организации, строгий, но неизменно спокойный и вежливый человек. Это один из немногих героев игры, имеющих явно азиатские черты лица. У Ценга длинные черные волосы и небольшое родимое пятно между бровями. Хотя Ценг довольно молод для такого ответственного поста, он — действующий член организации Турок уже в течение более чем 10 лет, и на протяжении большей части этого срока он являлся правой рукой предыдущего главы Турок — Вельда. Ценг на протяжении нескольких лет наблюдал за Айрис Гейнсборо, посещал дом её приёмной матери, пытаясь уговорить Айрис вернуться к «Шин-Ра» и, судя по всему, был в неё влюблен.

Ценг — единственный Турок, с которым героям игры не приходится сражаться, хотя он и сам участвует в большей части миссий Турок. В частности, он сам захватывает Айрис перед взрывом Сектора 7 и увозит её на вертолёте; в Храме Древних его ранит Сефирот, и с этого момента он выбывает из игры. Елена считает его погибшим. Тем не менее, Ценг снова появляется в Final Fantasy VII: Advent Children, хотя вместе с Еленой он откапывает в Северном кратере голову Дженовы, вместе с Еленой же захватывается бандой призраков (Кададж показывает Руфусу окровавленные удостоверения Ценга и Елены) и после освобождения успевает спасти Руфуса в Эдже. Вооружение Ценга — многофункциональный пистолет.

В английской локализации китайское по происхождению имя Цзэн (曾)воспроизводилось в устаревшей транскрипционной системе Уэдда-Джайлза — Tseng. В позднейших играх и фильмах оно было исправлено в соответствии с современной системой пиньинь — Zeng (в частности, в Last Order: Final Fantasy VII подпись Ценга выглядит именно как Zeng).

Елена

Елена (Elena) (яп. イリーナ Irīna) — младший член организации и вообще единственная женщина-Турок, показанная в Final Fantasy VII. Довольно юная блондинка с карими глазами, небольшого роста и хрупкого телосложения. Согласно Before Crisis, младшая сестра другой женщины-Турка — Пистолет (Gun). Отец обеих девушек был преподавателем Военной Академии Синра. Елена откровенно не любила свою старшую сестру, но в дальнейшем вступила в организацию вслед за ней. В Турки Елена вступает прямо в ходе игры, когда раненый героями в Мидгаре Рено выбывает из строя.

Елена — персонаж во многом комический. Она относится к своей профессиональной деятельности с непомерной серьёзностью, возмущаясь беспечным отношением к работе Руда и особенно Рено. Однако в силу исключительных наивности и горячности Елена лишь затрудняет работу товарищей, зачастую просто выбалтывая секретную информацию. Тайно влюблена в Цзэна и после его исчезновения в Храме Древних обвиняет героев в убийстве главы Турок. В Final Fantasy VII: Advent Children появляется эпизодически, совместно с Цзэном. Вооружение у Елены такое же, как у Цзэна — пистолет.

Рено

Рено (Reno) (яп. レノ Reno) — правая рука Цзэна. Долговязый, тощий парень со взлохмаченными ярко-рыжими волосами, частично собранными сзади в длинный хвост. В отличие от других Турок, всегда крайне небрежно одет — галстука не носит, пиджак расстёгнут, на лбу мотоциклетные очки. Рено — парень непомерно самоуверенный, невоспитанный, циничный, безалаберный, однако толку от него намного больше, чем от серьёзной, собранной Елены. Прекрасный боец, его вооружение — дубинка-электрошокер.

Впервые появляется вскоре после начала игры, когда со взводом военной полиции является в заброшенную церковь в трущобах под Сектором 5 Мидгара, пытаясь арестовать Аэрис Гейнсборо (видимо, без ведома Цзэна). В дальнейшем герои сталкиваются с ним у опоры Сектора 7 — Рено активирует заложенную при строительстве Сектора 7 бомбу. В битве с героями Рено ранен и, хотя и успевает спастись на вертолёте, но на долгий срок выбывает из игры. Выздоровев, вместе с Рудом неоднократно (в Гонгаге, затонувшем самолёте Гельника, туннелях Мидгара) встает на пути героев и каждый раз терпит поражение. Лишь в Утае, столкнувшись с кознями похитившего Юффи Кисараги и Елену Дона Корнео, Рено на некоторое время заключает союз с ЛАВИНОЙ. После освобождения девушек в качестве благодарности за помощь он отпускает героев, доложив Цзэну по телефону, что вовсе их не видел.

Рено вместе с Рудом играют также заметную роль в Final Fantasy VII: Advent Children. Они уже не питают недобрых чувств к бывшим врагам и помогают им в борьбе с призраками Сефирота — бандой Кадажа. Впрочем, в Final Fantasy VII: Advent Children роль у Рено скорее комическая. Во время встречи с Руфусом в санатории Клауд запирает его за входной дверью; выхватывая перед битвой с призраками свой электрошокер, Рено задевает им Руда по лицу, чуть не убив того на месте; после битвы с призраками Рено случайно давит каблуком тёмные очки Руда и так далее.

В японской версии игры Рено подкрепляет практически каждую свою фразу словами «дзо то» (аналогом чего может служить английское yo в конце предложения). Зрителями японской версии Final Fantasy VII: Advent Children было отмечено, что Тифа Локхарт при телефонном разговоре с Рено подражает его речи во фразе «Oboeteru, zo to» (Конечно, я помню тебя), также закончив её тем же «дзо то».

Руд

Руд (Rude) (яп. ルード Rūdo) — Турок, приятель Рено. Обычно они работают вместе. Крепкий, атлетического телосложения мужчина, лыс от рождения. В отличие от Рено, постоянно подтянут, застегнут на все пуговицы, неизменно носит тёмные очки и перчатки; при этом — вечно невыбрит и носит одно кольцо в правом ухе и добрую дюжину — в левом. Малоразговорчив, чаще предоставляет вести за него речь Рено или Елене. Прекрасный боец, хорошо владеет приемами рукопашного боя и потому сражается в основном без оружия. Он встречается на пути героев только вместе с Рено, за исключением эпизода в Мифриловой шахте — Рено в это время находится в госпитале.

Руд, как и Рено, играет заметную роль в Final Fantasy VII: Advent Children, тоже отчасти комическую. Рено заезжает ему в лицо электрошокером; после боя с Лозом на голову Руда падает задетый Рено тяжёлый рекламный щит. Вместо раздавленных Рено тёмных очков Руд тут же достает из внутреннего кармана запасную пару. Самодельную бомбу, которой Турки подрывают мотоцикл призраков, Руд гордо называет сделанной по лучшей технологии Синра.

В шестом эпизоде Before Crisis: Final Fantasy VII рассказывается история любви Руда — он ухаживает за девушкой по имени Челси (Chelsea). Рено обнаруживает, что Челси, которой Руд тоже небезразличен, на самом деле шпион ЛАВИНЫ. После разоблачения Челси Руд замыкается в себе и уже не заводит близких отношений с кем бы то ни было.

Другие Турки

Вельд

Вельд (Veld) (яп. ヴェルド Verudo) — предыдущий глава Турок, благородная, но исключительно щепетильная личность, не прощающая промахов. Среди подчинённых пользуется огромным уважением, хотя многие из них и ропщут на его чрезмерную суровость. Цзэн старается во всем подражать Вельду и в конце концов становится его преемником на посту главы Турок. В девятом эпизоде Before Crisis: Final Fantasy VII попавший в опалу Вельд шантажирует Президента; поскольку замещающий его генерал Хайдеггер попросту некомпетентен, Вельд триумфально возвращается на своё прежнее место главы Турок. Вельд — выходец из города Кальм в окрестностях Мидгара; город был сожжен по его ошибочно истолкованному приказу. Вельд полагал, что его жена и дочь погибли в ходе этих трагических событий. В действительности дочь Вельда — Эльфе — выжила и стала главой ЛАВИНЫ. Узнав об этом, Вельд покидает Синра. Вельд упомянут также в Last Order: Final Fantasy VII.

Винсент Валентайн

Винсент Валентайн (Vincent Valentine) (яп. ヴィンセント・ヴァレンタイン Vinsento Varentain) находился в составе Турок приблизительно за 30 лет до событий игры. О его прошлом в рядах Турок практически ничего не известно. Винсент занимался охраной проекта Дженова в Нибельхейме и был застрелен из ревности профессором Ходжо. В дальнейшем Ходжо использовал тело Винсента в своих экспериментах, воскресив его и превратив в бессмертного, способного превращаться в различных тварей. Винсент много лет спал в гробу в усадьбе Синра в Нибельхейме, пока его не разбудили герои Final Fantasy VII и он не присоединился к ним. Винсент — один из главных героев Final Fantasy VII, главный герой видеоигр Final Fantasy VII: Dirge of Cerberus и Final Fantasy VII: Dirge of Cerberus - Lost Chapters. Несмотря на то, что некоторые игроки считают Винсента вампиром ввиду его внешнего вида, он таковым не является.

Турки из Before Crisis

Все одиннадцать игровых персонажей Before Crisis: Final Fantasy VII — Турки. Их имена в игре не называются, они различаются, в первую очередь, по используемому оружию.

Шокер (Rod)

В своё время возглавлял в Мидгаре байкерскую банду, занимавшуюся в основном угонами мотоциклов и стычками с другими бандами, как следствие — умелый боец и непревзойденный мотогонщик. При попытке угнать мотоцикл из охраняемого гаража Синра был изловлен Рено. Однако хитроумный Вельд вместо наказания предложил Шокеру вступить в ряды Турок и немало на этом выиграл — таким образом Турки приобрели нового бойца. Вооружение Шокера такое же, как и у Рено — увесистая дубинка с разрядником.

Пистолет (Gun)

Старшая сестра Елены. Отец обеих девушек был преподавателем в Военной Академии Синра. Академию она закончила с отличием и прославилась среди выпускников как самый меткий стрелок. Её талант к точной и быстрой стрельбе из огнестрельного оружия так впечатлил Вельда, что тот предложил Пистолет вступить в Турки и не прогадал. Пистолет — весьма серьёзная и мало склонная к юмору девушка, со своей младшей сестрой она находится в весьма натянутых отношениях.

Два Пистолета (Two Guns)

Бывший телохранитель мидгарского мафиози Дона Корнео, ещё на своем прежнем рабочем месте научившийся также исключительно быстро и точно стрелять с двух рук. Мидгарские трущобы он покинул, когда ему окончательно опротивела захватившая нижний город политическая борьба, и воспользовался предложением вступить в Турок. Многих своих криминальных привычек он так и не оставил, поэтому ухитряется завершать самые простые миссии крайне неблагополучным исходом.

Дробовик (Shotgun)

Профессиональная охотница, родившаяся в богатой и влиятельной семье. Она никогда не испытывала ни в чём нужды, работа для неё — скорее хобби, чем дело заработка. К оружию и охоте она привыкла с самого детства и потому является блестящим стрелком. Падка на похвалу и потому постоянно старалась привлечь к себе всеобщее внимание — это была одна из причин вступить в ряды Турок.

Рукопашный Бой — парень (Martial Arts Male)

Бывший детектив из Коста-дель-Соль, где он успешно раскрыл несколько запутанных дел. Отважен, горячен и полностью отдается любому делу, за какое берётся — что касается как его работы, так и личной жизни; однако крайне вспыльчив и несдержан — под влиянием эмоций может совершить поступки, о которых долго потом будет жалеть. Именно так закончилось его последнее расследование: последствия его необдуманных действий заставили его скрыться из Коста-дель-Соль и поспешно принять предложение вступить в Турок.

Рукопашный Бой — девушка (Martial Arts Female)

Появляется в эпизоде 7 вместе с коллегой по оружию — Рукопашным Бой — парнем. Она — наёмница, прошла через многие битвы и привыкла подчиняться приказам — поэтому её новая работа в Турках кажется ей довольно лёгкой. Это очень серьёзная женщина, тщательно относящаяся к своей работе и не допускающая поспешности; она осторожна, холоднокровна и точно оценивает сложившуюся ситуацию. Рукопашный Бой — девушка также появляется в Last Order: Final Fantasy VII, но не произносит там ни слова.

Катана (Katana)

Молодой меченосец из Гонгаги, питающий слабость к женскому полу. Предпочитает долго не оставаться на одном месте. В родном городе боятся его непревзойденного владения мечом. Катана убил множество людей, пытаясь спасти своего друга, и в результате попал в тюрьму; его освободили по амнистии только под тем условием, что он вступит в ряды Турок. Он впервые появляется в эпизоде 18, но к этому моменту Катана уже несколько лет работает в Турках.

Нунчаки (Nunchaku)

Молодой человек, родившийся в богатой семье и выросший в тепличных условиях, когда все его желания немедленно исполнялись. Он разочаровался в богатстве и вступил в ряды Турок, надеясь открыть для себя новую сторону жизни. Он очень гордится своей принадлежностью к Туркам и старается постоянно следовать их идеалам. Нунчаки появлялся уже в эпизоде 1, но поначалу был доступен лишь в версии для систем Softbank.

Метательные Ножи (Throwing Knives)

Юная девушка из Корела. Её оружие — метательные ножи. Хотя она очень одинока и необщительна, но скрывает это за восторженным отношением к работе. Её родители погибли во время войны, так что она изо всех сил борется за создание нового мира, где бы не было места войнам и подобным трагедиям. Метательные Ножи очень чутка к чужим чувствам; сама она несколько неуклюжа из-за старой пулевой раны. Метательные Ножи появлялась уже в эпизоде 1, но поначалу была доступна лишь в версии для систем EZweb.

Легенда (Legend)

Зрелый мужчина, агент высшего класса. По происхождению он из Юноны; за годы работы в Турках он успел совершить невероятное количество подвигов и прославиться под прозвищами «Бог смерти» и «Турок-легенда». Его оружие — ручные гранаты и бомбы с дистанционным управлением. Становится доступным лишь по завершении эпизода 24, но у него есть и собственный одноимённый эпизод.

Шестеро Турок — Шокер, Пистолет, Рукопашный Бой (оба), Два Пистолета, Дробовик — появляются и в Last Order: Final Fantasy VII, впрочем, эпизодически. Более или менее важную роль играет лишь Рукопашный Бой — девушка: именно она тайно следует за Сефиротом в реактор и по телефону сообщает о его смерти.

Циссни (Cissnei)

Сэйю: Наката, Асуми

Английское озвучание: Саваж, Кэрри

シスネ (яп. Shisune)
Эта девушка-Турк впервые появляется в Before Crisis: Final Fantasy VII среди других игровых персонажей-Турок, но имя её не упоминается — как и её товарищи, она называется по оружию — Сюрикэн. В Crisis Core: Final Fantasy VII она действует под именем Циссни (Cissnei), но отмечается, что это не её настоящее имя.

Молодая девушка неизвестного происхождения, сирота. Её оружие — огромный багряный сюрикэн под названием «Рекка». Она — добрый, заботливый человек, впрочем, эта её заботливость часто переходит в покровительское отношение — Сюрикэн старается приглядывать за своими «непослушными» коллегами. Турки заинтересовались ей, когда она ещё жила в сиротском приюте, и в ряды Турок Сюрикэн вступила в довольно юном возрасте. На момент появления в эпизоде 18 она — самый младший по возрасту член организации, несмотря на то, что Сюрикэн состоит в Турках уже несколько лет. В эпизоде «Special Episode of Reno» приоткрывается её связь с Заком: целью её присоединения к Туркам было удержание Зака под надзором. В Crisis Core: Final Fantasy VII Циссни помогает Заку бежать из армии.

Этимология названия

Предполагается, что организация Турок названа так создателями игры в честь нью-йоркской мафиозной группировки 20-х годов Младотурки (Young Turks) (названной, в свою очередь, так в честь турецкого движения младотурок), подчинённой боссу Джузеппе Массерия. Под этим названием были объединены гангстеры «Счастливчик» Лучано, Альберт Анастасия, Вито Дженовезе, Фрэнк Костелло, Джо Адонис, Вилли Моретти, Карло Гамбино. После убийства Массерии в 1931 году это название гангстерами больше не использовалось. Впрочем, ассоциация с гангстерами для Турок игры весьма неопределённа — разве что род занятий (шпионаж, похищения, убийства) и более или менее соответствующий традиционным представлениям о гангстерах внешний вид.

Ссылки

• [faqs.ign.com/articles/698/698416p1.html Final Fantasy VII Ultimania Ω Translations FAQ] — Перевод части текста из альманаха Final Fantasy VII Ultimania Ω
• [www.ffshrine.org/ffac/ffac_characters.php Страничка о персонажах в фильме]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Турки (Final Fantasy VII)

– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.