Фишер-Дискау, Дитрих

Дитрих Фишер-Дискау нем. Dietrich Fischer-Dieskau
Основная информация
Дата рождения	28 мая 1925(1925-05-28)
Место рождения	Берлин, Веймарская республика
Дата смерти	18 мая 2012(2012-05-18) (86 лет)
Место смерти	Берг, Бавария, Германия
Страна	Веймарская республика Веймарская республика Третий рейх Третий рейх Германия Германия
Профессии	оперный и камерный певец, музыковед, дирижёр
Певческий голос	лирический баритон
Жанры	опера, оратория, камерная музыка
Лейблы	EMI, Deutsche Grammophon
Награды

Ди́трих Фи́шер-Ди́скау (нем. Dietrich Fischer-Dieskau; 28 мая 1925, Берлин — 18 мая 2012, Берг) — немецкий оперный и камерный певец (баритон), музыковед, дирижёр. Каммерзенгер Баварской и Берлинской государственной оперы.

Биография

Дитрих Фишер-Дискау родился в Берлине в семье с давними музыкальными традициями и с детских лет решил посвятить себя музыке. Пробовал себя в качестве певца, пианиста и дирижёра. В 11 лет блестяще выступил на конкурсе дирижёров-любителей. Его привлекала и музыкальная наука. К окончанию школы он подготовил солидное сочинение о баховской кантате «Музыкальная драма. Состязание Феба и Пана». Верх взяла любовь к пению. Фишер-Дискау поступает учиться на вокальное отделение Высшей музыкальной школы в Берлине.

Началась Вторая мировая война и его забрали в армию; после нескольких месяцев подготовки отправили на фронт. Воевал в Италии, где в 1945 близ Римини попал в плен к американцам. Пробыл в плену до 1946. Именно в плену состоялся артистический дебют Дитриха Фишера-Дискау. Однажды ему на глаза попались ноты шубертовского цикла «Прекрасная мельничиха». Он быстро выучил цикл и вскоре выступил перед пленными на самодельной эстраде. По возвращению из плена в 1947—1948 годах учился в Берлинской Высшей школе музыки у Хермана Вайссенборна. Дебютировал в 1947 году, заменив заболевшего солиста в «Немецком Реквиеме» Брамса. В 1948 стал членом труппы Берлинской городской оперы. Гастролировал с 1949 года. Был постоянным участником крупных фестивалей (Эдинбург — с 1952, Байрёйт — с 1954, Зальцбург — с 1956). Выступал в Немецкой опере в Берлине, Мюнхенском национальном театре, Венской опере, лондонском театре Ковент Гарден, нью-йоркском Карнеги-Холле и т. д.

Дитрих Фишер-Дискау участвовал в премьерах произведений композиторов Ханса Вернера Хенце, Винфрида Циллига, Готфрида фон Эйнема, Ариберта Райманна. Певец сотрудничал с такими дирижёрами, как Вильгельм Фуртвенглер, Герберт фон Караян, Карл Бём, сэр Георг Шолти, Отто Клемперер и многими другими, осуществил огромное количество записей. Его обширный репертуар включал в себя партии в операх разных композиторов, песни, произведения кантатно-ораториального жанра, много редко исполняемых произведений.

Последний концерт Дитриха Фишера-Дискау состоялся в 1992 году. Уделял большое внимание преподаванию, дирижированию, литературной деятельности.

В 1980 году Фишер-Дискау удостоен Премии Эрнста Сименса — одной из самых престижных мировых музыкальных наград. В 1987 году ему была присуждена Премия Роберта Шумана за вклад в исполнение произведений Роберта Шумана.

Введён в Зал славы журнала Gramophone .

В 1949 году Фишер-Дискау женился на виолончелистке Ирмгард Поппен, которая умерла в 1963 году при родах третьего сына. В 1965—1967 годах Фишер-Дискау состоял в браке с актрисой Рут Лойверик, затем в 1968—1975 годах — с Кристиной Пугель-Шуле, дочерью американского музыкального педагога. В 1977 году Дитрих Фишер-Дискау женился на певице Юлии Варади.

Аудиозаписи

• 1956 — «Орфей и Эвридика» Кристофа Виллибальда Глюка (Орфей), дир. Ференц Фричаи.

Список публикаций Д. Фишера-Дискау

• Nachklang. Ansichten und Erinnerungen. Stuttgart: DVA, 1987 (На русском языке: Фишер-Дискау Д. Отзвуки былого: Размышления и воспоминания. — М.: Музыка, 1991)
• Auf den Spuren der Schubert-Lieder. Werden, Wesen, Wirkung. Wiesbaden: Brockhaus, 1971
• Wagner und Nietzsche. Der Mystagoge und sein Abtrünniger. Stuttgart: DVA, 1974
• Robert Schumann. Wort und Musik. Stuttgart: DVA, 1981
• Töne sprechen, Worte klingen. Zur Geschichte und Interpretation des Gesangs. Stuttgart: DVA und München: Piper, 1985
• Wenn Musik der Liebe Nahrung ist. Künstlerschicksale im 19. Jahrhundert. Stuttgart: DVA, 1990. ISBN 3-421-06571-3
• Weil nicht alle Blütenträume reiften. Joh. Friedr. Reichardt. Hofkapellmeister dreier Preußenkönige. Stuttgart: DVA, 1992
• Fern die Klage des Fauns. Claude Debussy und seine Welt. Stuttgart: DVA, 1993. ISBN 3-421-06651-5
• Le destin. In: Novelle revue de psychoanalyse, Herbst 1984
• Eine spröde Geliebte. In: 750 Jahre Berlin. Anmerkungen, Erinnerungen, Betrachtungen. Hrsg. von Eberhard Diepgen. Berlin: Nicolai, 1987
• Töne sprachen. Ein Anfang in Berlin 1993. In: Berliner Lektionen. Gütersloh: Bertelsmann, 1994
• Schubert und seine Lieder. Stuttgart: DVA 1996, Taschenbuch 1999. ISBN 3-458-34219-2
• Carl Friedrich Zelter und das Berliner Musikleben seiner Zeit. Eine Biographie. Berlin: Nicolai, 1997
• Eduard Mörike. Der Nacht ins Ohr. Gedichte von Eduard Mörike. Vertonungen von Hugo Wolf. Ein Lesebuch von Dietrich Fischer-Dieskau. München: Hanser, 1998. ISBN 3-446-19524-6

Ссылки

• [www.mwolf.de/start.html Сайт о жизни и творчестве (на немецком и английском языках)]

Отрывок, характеризующий Фишер-Дискау, Дитрих

– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.