Фёдоровское Евангелие

Феодор Стратилат

Феодоровское Евангелие. XIV век

Пергамен, рукопись. 35 × 28 см

Ярославский музей-заповедник

Феодоровское Евангелие — рукописное иллюминированное Евангелие-апракос, созданное в XIV веке. Находится в собрании Ярославского историко-архитектурного и художественного музея-заповедника.

История

По причине того, что запись писца в конце рукописи, а также какие-либо посвятительные надписи в Фёдоровском Евангелии отсутствуют, то не представляется возможным однозначно установить историю его создания. По традиционной версии Фёдоровское Евангелие имеет ярославское происхождение и является вкладом по душе ярославо-смоленского князя Фёдора Ростиславовича Чёрного (1240—1299). По этой версии заказчиком Евангелия является ростовский епископ Прохор. Ярославское происхождение Евангелия косвенно подтверждает его история: в 1803 году оно числилось в описи Успенского ярославского собора и его листы не содержат каких-либо записей о его перемещениях в предшествующие века.

Другая версия связывает происхождение рукописи с тверским Феодорским монастырём в котором в XIV веке велось книгописание (в том числе и на греческом языке). По этой версии Фёдоровское Евангелие могло быть вкладом в монастырь в качестве напрестольного Евангелия при его обновлении после разгрома антимонгольского восстания 1327 года.

Реставрация

В 2001 году Фёдоровское Евангелие поступило на реставрацию во Всероссийский художественный научно-реставрационный центр имени И. Э. Грабаря. При поступлении на реставрацию рукопись находилась в аварийном состоянии (деформированные листы, пересушенный пергамен, значительные загрязнения листов, отставание красочного слоя с угрозой осыпей). Специалистами было принято решение провести комплексные реставрационно-консервационные мероприятия: разброшюровать рукопись, удалить загрязнения листов и распрямить их, укрепить красочный слой. Также в ходе реставрации был восстановлен переплёт рукописи (укреплены его доски и кожаное покрытие). Одновременно с реставрацией выполнялась исследовательские работы рукописи, включая макросъемку миниатюр и инициалов.

После реставрации рукопись была возвращена в Ярославль и 26 октября 2007 года представлена участникам одиннадцатых Тихомировских краеведческих чтений в Ярославском музее-заповеднике.

Общая характеристика

Фёдоровское Евангелие написано на пергамене и состоит из 224 листов размером 34,7-35 на 27-28 см. Сохранность рукописи хорошая (утрачен один лист в середине и несколько листов в конце). Кодекс состоит из 27 тетрадей. Текст написан в два столбца, для чего страницы были разлинованы.

Рукопись написана одним почерком (за исключением листов 173—174 и 208А, вшитых в неё позднее). Письмо Евангелия представляет собой образец крупного каллиграфического устава (только к концу рукописи встречаются начертания близкие к полууставным). В правописании текста рукописи нет особенностей, которые могут указывать на связь его писца с новгородско-псковским регионом или галицко-волынскими землями. Поэтому методом исключения делается вывод о его происхождении с севера-востока Руси (земли Владимирского княжества).

В конце рукописи, после текстов Евангелий, находится месяцеслов. Он принадлежит к наиболее стандартным церковным календарям русской традиции XIV века и не даёт никаких указаний для возможного уточнения происхождения рукописи.

Миниатюры

Рукопись украшена полнолистными миниатюрами с изображением евангелистов, расположенными перед большими разделами евангельских чтений, чьи тексты в соответствующем разделе являются основными. Кроме того в начале рукописи находится миниатюра с изображением Феодора Стратилата. Из орнаментальных украшений в рукописи находятся четыре больших заставки и многочисленные инициалы с тератологическими мотивами, характерными для большинства русских рукописей этого периода.

• Феодор Стратилат

Святой изображён в римских доспехах, правой рукой он опирается на копьё, в левой держит щит с изображением барса, за спиной виден меч. Миниатюра не имеет традиционного для древнерусской книжной традиции обрамления. Его заменяет изображение по сторонам фигуру святого Феодора двух фантастических растений на верхушках которых сидят павлины. Они символически указывают на пребывание святого в раю.

• Иоанн Богослов

Миниатюра с его изображением помещена в начале пасхальных чтений. Первые слова написанного им Евангелия трижды изображены на миниатюре: Иоанн слышит их с небес, диктует Прохору и на странице книги, которую пишет Прохор. На миниатюре в нарушение всех традиций фигура Прохора сделана доминирующей и помещена в центре. Это объясняется, что возможным заказчиком рукописи был ростовский епископ Прохор, который захотел выделить своего небесного патрона. Миниатюра имеет обрамление в виде храма, восходящее к домонгольской традиции. По сторонам храма изображены деревья и птицы, являющиеся вариациями аналогичных изображений миниатюры Феодора Стратилата.

• евангелисты Матфей, Марк и Лука

Миниатюры с их изображением выполнены мастером, отличным от автора первых двух. Он работал в монументальной манере, миниатюры лишены мелких деталей. Евангелисты изображены в одинаковых позах, нет разнообразия в изображениях мебели и архитектурного фона. При изображении евангелиста Матфея он скопировал для него лик с миниатюры Иоанна Богослова, выполненного первым мастером.

• заставки и инициалы

Инициалы выполнены в виде переплетённых лент с включением фантастических птиц, зверей и змей. При создании их узора он вначале был прорисован киноварным контуром, а затем раскрашен.

См. также

• Список евангелий-апракосов

Литература

• Некрасов А. И. Фёдоровское Евангелие. — М., 1928.
• Фёдоровское Евангелие из Ярославля — шедевр книжного искусства XIV века. — М., 2003. — ISBN 5-7480-0111-X.
• Князевская О. А., Турилов А. А. Фёдоровское Евангелие. О времени создания и происхождения рукописи // Древнерусское искусство. XIV—XV вв. — М., 1984. — С. 128—140.

Отрывок, характеризующий Фёдоровское Евангелие

Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.


В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.
Окончив ектенью, дьякон перекрестил вокруг груди орарь и произнес:
– «Сами себя и живот наш Христу богу предадим».
«Сами себя богу предадим, – повторила в своей душе Наташа. – Боже мой, предаю себя твоей воле, – думала она. – Ничего не хочу, не желаю; научи меня, что мне делать, куда употребить свою волю! Да возьми же меня, возьми меня! – с умиленным нетерпением в душе говорила Наташа, не крестясь, опустив свои тонкие руки и как будто ожидая, что вот вот невидимая сила возьмет ее и избавит от себя, от своих сожалений, желаний, укоров, надежд и пороков.
Графиня несколько раз во время службы оглядывалась на умиленное, с блестящими глазами, лицо своей дочери и молилась богу о том, чтобы он помог ей.
Неожиданно, в середине и не в порядке службы, который Наташа хорошо знала, дьячок вынес скамеечку, ту самую, на которой читались коленопреклоненные молитвы в троицын день, и поставил ее перед царскими дверьми. Священник вышел в своей лиловой бархатной скуфье, оправил волосы и с усилием стал на колена. Все сделали то же и с недоумением смотрели друг на друга. Это была молитва, только что полученная из Синода, молитва о спасении России от вражеского нашествия.
– «Господи боже сил, боже спасения нашего, – начал священник тем ясным, ненапыщенным и кротким голосом, которым читают только одни духовные славянские чтецы и который так неотразимо действует на русское сердце. – Господи боже сил, боже спасения нашего! Призри ныне в милости и щедротах на смиренные люди твоя, и человеколюбно услыши, и пощади, и помилуй нас. Се враг смущаяй землю твою и хотяй положити вселенную всю пусту, восста на ны; се людие беззаконии собрашася, еже погубити достояние твое, разорити честный Иерусалим твой, возлюбленную тебе Россию: осквернити храмы твои, раскопати алтари и поругатися святыне нашей. Доколе, господи, доколе грешницы восхвалятся? Доколе употребляти имать законопреступный власть?
Владыко господи! Услыши нас, молящихся тебе: укрепи силою твоею благочестивейшего, самодержавнейшего великого государя нашего императора Александра Павловича; помяни правду его и кротость, воздаждь ему по благости его, ею же хранит ны, твой возлюбленный Израиль. Благослови его советы, начинания и дела; утверди всемогущною твоею десницею царство его и подаждь ему победу на врага, яко же Моисею на Амалика, Гедеону на Мадиама и Давиду на Голиафа. Сохрани воинство его; положи лук медян мышцам, во имя твое ополчившихся, и препояши их силою на брань. Приими оружие и щит, и восстани в помощь нашу, да постыдятся и посрамятся мыслящий нам злая, да будут пред лицем верного ти воинства, яко прах пред лицем ветра, и ангел твой сильный да будет оскорбляяй и погоняяй их; да приидет им сеть, юже не сведают, и их ловитва, юже сокрыша, да обымет их; да падут под ногами рабов твоих и в попрание воем нашим да будут. Господи! не изнеможет у тебе спасати во многих и в малых; ты еси бог, да не превозможет противу тебе человек.