Худяков, Михаил Георгиевич

Михаил Георгиевич Худяков
Дата рождения:	3 сентября 1894(1894-09-03)
Место рождения:	Малмыж, Вятская губерния
Дата смерти:	19 декабря 1936(1936-12-19) (42 года)
Место смерти:	Ленинград
Страна:	Российская империя Российская империя СССР СССР
Научная сфера:	археология, история
Учёная степень:	доктор исторических наук
Альма-матер:	Казанский университет
Известен как:	исследователь истории и культуры народов Поволжья

Михаи́л Гео́ргиевич Худяко́в (3 сентября 1894, Малмыж — расстрелян 19 декабря 1936, Ленинград) — советский археолог, исследователь истории и культуры народов Поволжья. Основные работы посвящены истории татар, Волжской Болгарии, археологии Казани.

Биография

Родился в небольшом городке Малмыже, в Вятской губернии, в родовитой и обеспеченной русской купеческой семье. Окончил 1-ю казанскую гимназию с золотой медалью (1906—1913), обучался на историко-филологическом факультете Казанского университета (1913—1918). В 1918—1924 годах работал в Казани: преподавателем школы, библиотекарем Общества истории, археологии и этнографии при Казанском университете, с 1919 года — хранителем археологического отделения, затем заведующим историко-археологическим отделом губернского музея, преподавал в Северо-Восточном археологическом и этнографическом институте. С 1920 работал также в музейном отделе Народного комиссариата просвещения Татарской АССР; один из организаторов и секретарей Научного общества татароведения. Участвовал в организации музея в родном Малмыже. В 1920-х годах опубликовал ряд историко-этнографических и археологических работ по истории тюркских и финноугорских народов региона. Особую роль играют «Очерки по истории Казанского ханства», напечатанные в 1923 году.

Работа Худякова была одной из первых работ русских историков посвященных Казанскому ханству, история которого в трудах выдающихся историков предшествующего поколения рассматривалась исключительно в контексте русской истории. Его взгляд отличался от работ предыдущих авторов тем, что автор симпатизирует татарскому народу и показывает политику московского государства, как захватническую и колониальную. Вместе с тем он старается сохранить научную объективность. В своей работе автор выразил благодарность ряду востоковедов, которые, видимо, в какой-то мере разделяли его концепции: Гаязу Максудову и Г. С. Губайдуллину, Н. Н. Фирсову, М. И. Лопаткину, С. Г. Вахидову.

В 1923 г. по обвинению в национализме был осужден видный большевик М. Х. Султан-Галиев и распущено правительство автономии, некоторые члены которого отказались осудить Султан-Галиева. После этих событий Худяков покидает Казань. С 1925 г. он жил и работал в Ленинграде, как научный сотрудник Государственной публичной библиотеки. В 1926—1929 годах учился в аспирантуре Государственной академии истории материальной культуры (ГАИМК). В 1927 г. принял участие в работах Средневолжской экспедиции в Чувашии. В течение 1920-х годов записывал удмуртский эпос. С 1929 преподавал в Ленинградском университете, с 1931 доцент ЛИЛИ и Ленинградского института философии, литературы и истории (ЛИФЛИ). В 1929—1933 годах состоял учёным секретарём и научным сотрудником Комиссии по изучению племенного состава населения СССР при АН СССР. С 1931 научный сотрудник 1-го разряда ГАИМК (институт доклассового общества), с 1933 переходит в сектор феодальной формации. В 1930-32 против него были выдвинуты критические обвинения в «султангалиевщине» и «тюркском национализме», которые ограничились публичными «проработками». В 1931 г. принял участие в «критике» арестованного археолога С. И. Руденко. Активно пропагандировал пользующийся официальной поддержкой марризм. В 1936 без защиты диссертации ему была присвоена учёная степень доктора исторических наук и звание действительного члена Института доклассового общества ГАИМК.

9 сентября 1936 арестован Управлением НКВД Ленинградской Области по статье 58-8, 11 УК РСФСР как «активный участник контрреволюционной троцкистско-зиновьевской террористической организации»). 19 декабря 1936 выездной сессией ВК ВС СССР приговорен к высшей мере наказания, с конфискацией всего личного имущества. Расстрелян в тот же день в Ленинграде.

Труды М. Г. Худякова были запрещены и изъяты из библиотек. Он реабилитирован в 1957 г., однако его труды не переиздавались. Первым шагом по возвращению его трудов из безвестности явились публикации на татарском языке некоторых его работ («Очерков…» и отдельных статей) на страницах молодёжного журнала «Идель» начиная с 1989 г. Повторное издание книги вышло в 1991 г.

Сочинения

• Китайский фарфор из раскопок 1914 г. в Болгарах. ИОИАЭКУ. 1919. Т. 30, вып. 1. С. 117—120
• Болгар. Выставка культуры народов Востока. Казань, 1920. С. 10-22 (совместно с З. З. Виноградовым)
• Старое — юно. КМВ. 1920. № 1/2. С. 24-28
• К истории казанского зодчества. КМВ. № 5/6. С. 17-36
• Мусульманская культура в Среднем Поволжье. Казань, 1922
• Очерки по истории Казанского ханства. Казань, 1923
• Татарское искусство. Вестник знания. 1926. № 2. С. 125—130
• Каменный век в Китае. Наука и техника. 1926. № 5. С. 6-7
• Краткий отчет о раскопках в Вятской губернии. Сообщения ГАИМК. 1929. Т. 2. С. 198—201
• К вопросу о датировке булгарских зданий. Материалы по охране, ремонту и реставрации памятников ТатАССР. 1930. Вып. 4. С. 36-48
• Татарская Казань в рисунках XVI столетия. ВНОТ. 1930. № 9/10. С. 45-60
• Критическая проработка руденковщины. СЭ. 1931. № 1/2. С.167-169
• К вопросу о кромлехах. Сообщения ГАИМК (Государственная Академия истории материальной культуры). 1931. № 7. С. 11-14
• К вопросу о пермском зверином стиле. Сообщения ГАИМК. 1931, № 8. С. 15-17
• Финская экспансия в археологической науке. ообщения ГАИМК, 1931, № 11/ 12. С. 25-29
• Казань в XV—XVI столетиях. Материалы по истории Татарской АССР: (Писцовые книги города Казани в 1565-68 гг. и 1646 г.). Л., 1932. С. VII—XXV
• Этнография на службе у классового врага. (Библиотека ГАИМК, 11). Л., 1932 (совместно с С. Н. Быковским и А. К. Супинским)
• Археология в приволжских автономных областях и республиках за 15 лет. ПИМК. 1933. № 1/2. С. 15-22
• Дореволюционная русская археология на службе эксплуататорских классов. Л., 1933
• Культ коня в Прикамье. ИГАИМК. 1933. Вып. 100. С. 251—279
• Дореволюционное сибирское областничество и археология. ПИДО. 1934. № 9/10. С. 135—143
• Культово-космические представления в Прикамье в эпоху разложения родового общества: («Солнце» и его разновидности). ПИДО. 1934. № 11/12. С. 76-97
• Археологи в художественной литературе. ПИДО. 1935. № 5/6. С. 100—118
• Графические схемы исторического процесса в трудах Н. Я. Марра. СЭ. 1935. № 1. С. 18-42
• 25-летие научной деятельности П. С. Рыкова. СЭ. 1935. № 2. С. 155—158
• Очерк истории первобытного общества на территории Марийской области: Введение в историю народа мари. Л., 1935 (ИГАИМК. Вып. 31)
• Пережитки группового брака и матриархата в Поволжье: (У мари и удмуртов). Труды ИАЭ АН СССР. 1936. Т. 4. С. 391—414
• Песнь об удмуртских батырах: (Из народного эпоса удмуртов). Проблемы эпической традиции удмуртского фольклора и литературы. Устинов, 1986. С. 97-132
• Очерки по истории Казанского ханства. М., 1991
• Hockerbestattungen im Kasanischen Gebiet. Eurasia Septentrionalis antiqua. T. 1. Helsinki, 1927. S. 95-98.

Литература

• Яшин Д. А. Опыт создания удмуртского эпоса: (О рукописи М. Г. Худякова «Из нар. эпоса вотяков») Проблемы эпической традиции удмуртского фольклора и литературы. Устинов, 1986. С. 82-96;
• Яшин Д. А. Соотношение фольклорного и авторского в эпосе М. Г. Худякова «Песнь об удмуртских батырах» XVII Всесоюзная финно-угорская конференция. Устинов, 1987. Вып. 2. С. 290—292; РВост. № 5. С.104;
• Байрамова Ф. Забытый сын народов Поволжья. Вечерняя Казань. 1990. 20 нояб.;
• Усманов М. А. О Михаиле Худякове и его книге. Худяков М. Г. Очерки по истории Казанского ханства. М., 1991. С. 5-9;
• Мухамедьяров Ш. Ф. Казанское ханство в освещении М. Г. Худякова. Там же. С. 309—313;
• Кузьминых С. В., Старостин В. И. Ленинградские годы в жизненном и творческом пути М. Г. Худякова. Санкт-Петербург и отечественная археология. С. 157—172;
• Корнилов И. Михаил Георгиевич Худяков: Вехи биографии. Эхо веков. 1995. № 5. С. 211—214;

Память

Его имя носит улица в Вахитовском районе Казани.

Ссылки

• [memory.pvost.org/pages/hudiakov.html Люди и судьбы. Биобиблиографический словарь востоковедов — жертв политического террора в советский период (1917—1991). СПб.: Петербургское Востоковедение, 2003]

Отрывок, характеризующий Худяков, Михаил Георгиевич

– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.