Ваньянь Учжу

Ваньянь Учжу
Дата рождения	неизвестно
Дата смерти	октябрь 1148
Принадлежность	империя Цзинь
Годы службы	Начало XII века
Звание	главнокомандующий
Сражения/войны	Сунско-цзиньские войны

Ваньянь Учжу (кит. трад. 完顏兀术), китайское имя Ваньянь Цзунби (кит. трад. 完顏宗弼), также в китайских источниках встречается именование Цзиньский Учжу (кит. трад. 金兀朮) — чжурчжэньский полководец, один из видных военных и политических деятелей империи Цзинь.

Ваньянь Учжу был четвёртым сыном основателя империи Ваньянь Агуда от наложницы Уцзилунь, поэтому в китайских документах его иногда именуют «четвёртым принцем» (кит. трад. 四太子); год его рождения неизвестен. В молодые годы он воевал в составе войск, которыми руководил его дядя Ваньянь Сее.

Когда в 1125 году началась первая из сунско-цзиньских войн, то Ваньянь Учжу вышёл в поход в составе Восточной армии (东路军), которой руководил его старший брат Ваньянь Волибу. Вскоре Волибу стал ставить Учжу самостоятельные военные задачи, выделяя для их решения под его командование крупные воинские соединения. В июне 1127 года Волибу скончался, и Восточную армию возглавил третий из старших братьев Учжу — Ваньянь Цзунфу. Когда в декабре Цзунфу двинулся на покорение Шаньдуна, то группировка войск под командованием Учжу взяла Цинчжоу и разгромила противостоявшие ей крупные сунские силы. В 1128 году он шёл на юг в авангарде войск Цзунфу.

Когда в 1129 году цзиньские войска выступили в третий поход против Южной Сун, то Учжу получил под командование отдельную армию. Его войска дошли до Янцзы, а в декабре форсировали реку и взяли Цзянькан, после чего двинулись на Линьань. Услышав о приближении войск Учжу к столице, император Гао-цзун бежал на юг в Минчжоу; Учжу отправил войска, чтобы взять Минчжоу и захватить императора, но тому удалось бежать по морю через Фучжоу в Вэньчжоу. В начале 1130 года Учжу надоело гоняться за императором, и он двинулся обратно на север, грабя и разоряя всё на своём пути.

Чжурчжэни не очень хорошо понимали, как надо управлять китайским оседлым населением, поэтому по предложению Цзунфу на свежезахваченных территориях в северном Китае было образовано марионеточное государство Ци.

В сентябре 1130 года Ваньянь Уцимай отправил Цзунфу и Учжу на завоевание провинций Шэньси и Сычуань. В ходе битвы при Фупине войска Учжу были окружены превосходящими сунскими силами, но сумели вырваться из кольца, и превратили поражение в победу, которая позволила Учжу завоевать Шэньси. К сентябрю 1131 года Учжу завершил завоевание Шэньси (Цзунфу к тому времени ушёл в Яньцзин), и двинулся в Сычуань, но в битве в горном проходе потерял половину войск и был сам ранен стрелой.

В ноябре 1133 года Учжу вновь двинул войска на Сычуань, и на этот раз ему удалось прорваться сквозь горные проходы, однако в феврале 1134 года он опять был ранен в битве, и в марте вернулся с войсками в Яньцзин. В ходе отступления его воины перебили множество китайцев из мирного населения.

В 1135 году скончался Ваньянь Уцимай. Взошедший на престол Ваньянь Хэла начал революционные преобразования в государстве, а Учжу его поддерживал. В 1137 году Учжу занял должность правого заместителя главнокомандующего, и получил титул «Шэнь-ван». Воспользовавшись открывшимися возможностями, он ликвидировал марионеточное государство Ци, включив его территорию в состав империи Цзинь.

В 1138 году Ваньянь Цзунпань и Ваньянь Цзунцзюань, взявшие в руки власть при дворе, решили вместе с левым заместителем главнокомандующего Даланем договориться о мире с Южной Сун за счёт отказа от претензий на провинции Хэнань и Шэньси. Учжу вместе с Ваньянь Цзунганем организовали оппозицию этому движению, в результате чего в следующем году император казнил Цзунпаня и Цзунцзюаня по обвинению в государственной измене, а Даланя отстранил от командования.

В 1139 году Учжу двинулся против Сун уже как главнокомандующий всей цзиньской армией и носитель титула «Юэго-ван». Всего за месяц он захватил Хэнань и Шэньси и, решив ковать железо пока горячо, ударил на юг в летнее время, но потерпел крупное поражение в провинции Аньхой. В 1140 году Учжу нашёл доказательства связей Даланя с Южной Сун, и Далань был казнён, а Учжу получил должность тайбао (太保).

В сентябре 1140 года Учжу, будучи при дворе императора, находившегося в поездке, рассорился с советником Сиинем, и ушёл. Чтобы вернуть Учжу, император приказал Сииню совершить самоубийство.

В 1141 году Учжу занял должности левого чэнсяна и шичжуна, оставшись при этом главнокомандующим войсками. Под давлением цзиньских войск Южная Сун была вынуждена подписать Шаосинский договор, согласно которому Цзинь получала территории к северу от реки Хуайхэ.

После подписания Шаосинского договора Учжу перешёл в лагерь сторонников мирного сосуществования, заявляя, что нужно не воевать непрерывно, а подготовиться к войне так хорошо, чтобы быть в состоянии при необходимости покончить с Сун одним ударом. В марте 1142 года он занял должность тайфу, а в ноябре 1147 — тайши.

Учжу умело использовал особенности военной тактики чжурчжэней, но не создал ничего существенного для развития цзиньской армии.

В октябре 1148 года Ваньянь Учжу скончался от болезни.

Источники

• 黄斌 《走进东北古囯》 — 远方出版社，2006。(Хуан Бинь «Прогулка по древним государствам Северо-Востока» — Хух-Хото, издательство «Юаньфан», 2006) ISBN 7-80595-326-0
• 米大伟 《东北历史 （黑、吉、辽及东蒙通览）》 — 黑龙江人民出版社，2009。(Ми Давэй «История Северо-Востока (общий обзор Хэйлунцзяна, Гирина, Ляонина и Восточной Монголии)» — Харбин, Хэйлунцзянское народное издательство, 2009) ISBN 978-7-207-08397-5
• 米大伟 《黑龙江历史 （附哈尔滨城市史）》 — 黑龙江人民出版社，2012。(Ми Давэй «История Хэйлунцзяна (приложение: история Харбина)» — Харбин, Хэйлунцзянское народное издательство, 2012) ISBN 978-7-207-09403-2

Отрывок, характеризующий Ваньянь Учжу

Перед самым обедом граф Илья Андреич представил князю своего сына. Багратион, узнав его, сказал несколько нескладных, неловких слов, как и все слова, которые он говорил в этот день. Граф Илья Андреич радостно и гордо оглядывал всех в то время, как Багратион говорил с его сыном.
Николай Ростов с Денисовым и новым знакомцем Долоховым сели вместе почти на середине стола. Напротив них сел Пьер рядом с князем Несвицким. Граф Илья Андреич сидел напротив Багратиона с другими старшинами и угащивал князя, олицетворяя в себе московское радушие.
Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.
– Здоровье государя императора! – крикнул он, и в ту же минуту добрые глаза его увлажились слезами радости и восторга. В ту же минуту заиграли: «Гром победы раздавайся».Все встали с своих мест и закричали ура! и Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из за всех 300 голосов. Он чуть не плакал. – Здоровье государя императора, – кричал он, – ура! – Выпив залпом свой бокал, он бросил его на пол. Многие последовали его примеру. И долго продолжались громкие крики. Когда замолкли голоса, лакеи подобрали разбитую посуду, и все стали усаживаться, и улыбаясь своему крику переговариваться. Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза графа увлажились слезами. Ура! опять закричали голоса 300 гостей, и вместо музыки послышались певчие, певшие кантату сочинения Павла Ивановича Кутузова.
«Тщетны россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.
«Да, он очень красив, думал Пьер, я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно бы придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить». Он вспоминал то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Это выражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, он бретёр, думал Пьер, ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно я боюсь его», думал Пьер, и опять при этих мыслях он чувствовал, как что то страшное и безобразное поднималось в его душе. Долохов, Денисов и Ростов сидели теперь против Пьера и казались очень веселы. Ростов весело переговаривался с своими двумя приятелями, из которых один был лихой гусар, другой известный бретёр и повеса, и изредка насмешливо поглядывал на Пьера, который на этом обеде поражал своей сосредоточенной, рассеянной, массивной фигурой. Ростов недоброжелательно смотрел на Пьера, во первых, потому, что Пьер в его гусарских глазах был штатский богач, муж красавицы, вообще баба; во вторых, потому, что Пьер в сосредоточенности и рассеянности своего настроения не узнал Ростова и не ответил на его поклон. Когда стали пить здоровье государя, Пьер задумавшись не встал и не взял бокала.