Чабан

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Чаба́н (кирг. чабан, узб. cho'pon, каз. шопан, рум. cioban, абх. ауасахьча); первоисточник — перс. ‎ šubān «пастух», по происхождению буквально «страж скота») — название пастуха овец и другого скота в России (на Юге, в Татарии, Республике Башкортостан, Республике Бурятии, Удмуртской Республике и так далее), Киргизии, Узбекистане, Казахстане, Азербайджане, Турции, Румынии, Молдавии и части Украины, а также у народов Кавказа и Средней Азии.





История

В настоящее время пастбищное животноводство развито в России (на Юге, в Татарии, Башкирии, Удмуртской Республике, и так далее) Казахстане, Киргизии, Монголии и в западных регионах Китая.

Учитывая кочевую специфику пастбищного овцеводства в этих регионах чабаны пасут овец верхом на лошади в сопровождении сторожевых собак. Раньше жизнь чабанов была тяжёлая, всегда в степи, на солнцепеке или зимой в кошаре при бдительном надзоре за овцами, чтобы они не были занесены снегом, не подверглись нападению волков или скотокрадов.

На Юге России, в Румынии и Молдавии обычные принадлежности чабана: герлыга — длинная палка с крючком в конце, для захвата овец за ноги, гайтан — пояс с висячим карманом (заман), щипчиками для вынимания у больных овец червей (джермела), рогом (для дегтя и синего камня, которым присыпаются раны овец) и ножом. Типичный атрибут чабана — флуер или свирель. Утешение — в трубке табаку.

В русский язык большинство слов, описывающих быт чабанов, пришло из тюркских и румынского языков. С упадком овцеводства в Российской империи, как пишет ЭСБЕ, чабаны начинают исчезать; ныне они встречаются все реже и реже. Обыкновенно на одну отару в 1 000 — 1 500 овец полагается один личман (счётчик), два чабана и один горбачий (при навозке арб). У киргизов помощник чабана называется сакмалчы.

Этимология

Согласно словарю Фасмера, русское чабан заимствовано из турецкого или крымскотатарского çoban «пастух», которое, в свою очередь, восходит к персидскому šubān «пастух». По всей вероятности Фасмер подразумевал под турецким языком тюркские языки. Учитывая ранние контакты русских с кочевыми племенами (половцами, печенегами и т. д.) проникновение происходило в 1 тысячелетии н. э., а также позднее, в период Золотой Орды.

Интересные факты

См. также

Напишите отзыв о статье "Чабан"

Литература

Ссылки

Отрывок, характеризующий Чабан

– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.