Часовни Версаля

Существующая в настоящее время Часовня Версаля (фр. Chapelle du château de Versailles) является пятой по счету в истории Дворца. Часовни Дворца развивались по мере развития замка и находились в центре повседневной жизни двора в эпоху Дореволюционной Франции (Bluche, 1986, 1991; Petitfils, 1995; Solnon, 1987).

Порядок появления часовен

Первая часовня

Первая часовня замка появилась во времена правления Людовика XIII. Она размещалась в отдельно стоящем легком павильоне у северо-восточной части замка. На приблизительном месте этой часовни позже располагался Золотой кабинет Покоев Мадам Аделаиды, а в наши дни - Кабинет золотого сервиза, входящий в Малые апартаменты Короля. Эта часовня была сооружена по традиционной для Франции архитектурной модели двухэтажной дворцовой церкви; последующие часовни Версаля также придерживались такой модели. В 1665 году первую часовню разрушили в ходе сооружения Грота Фетиды, который не сохранился до наших дней (Batifol, 1909, 1913; Kimball, 1944; Le Guillou, 1983, 1989; Marie, 1968; Verlet, 1985).

Вторая часовня

Вторая часовня Версаля была сооружена во время второй строительной кампании (1669–1672) Людовика XIV, когда Луи Лево создавал новый дворец. Когда новая часть Дворца была закончена, часовня располагалась в Больших покоях Королевы и была симметричной парой с Салоном Дианы в Больших покоях Короля. Королевская семья и двор использовали эту часовню вплоть до 1678 года, когда была построена третья часовня. Вторая же часовня была переделана под Зал караула Королевы (Félibien, 1674; Kimball, 1944; Le Guillou, 1983, 1989; Marie, 1972, 1976; Scudéry, 1669; Verlet, 1985).

Третья часовня

Расположенная сразу возле нового Зала караула Королевы, эта часовня использовалась обитателями Версаля очень короткое время. В скором времени после её сооружения Людовик XIV счел её неудобной и непригодной для себя, а также для своего двора, который он официально разместил в Версале в 1682 году. В 1682 году это помещение было переделано в Большой зал караула Королевы (сейчас на этом месте Зал коронования) и была возведена новая часовня (Combes, 1681; Kimball, 1944; Le Guillou, 1983, 1989; Marie, 1972, 1976; Verlet, 1985).

Четвертая часовня

При возведении Северного флигеля, северного крыла замка, была построена новая часовня. Сооружение северного крыла стало причиной разрушения Грота Фетиды; именно на его месте в 1682 году была построена новая дворцовая церковь. Когда четвертая часовня была построена, Салон Изобилия, который также был передней Кабинета Диковинок и Редкостей Людовика XIV в Малых апартаментах Короля, был переделан в вестибюль часовни — названный так поскольку он находился на верхнем уровне часовни, откуда Король и приближенные члены королевской семьи слушали ежедневные мессы. Эту часовню использовали вплоть до 1710 года, и она была свидетелем множества значимых событий в жизни двора и королевской семьи в эпоху правления Людовика XIV. Однако она быстро стала недостаточно вместительной. В наши дни на месте этой часовни находятся Салон Геркулеса и нижний вестибюль (Félibien, 1703; Kimball, 1944; Le Guillou, 1983, 1989; Marie, 1972, 1976; Piganiole de la Force, 1701; Verlet, 1985).

Пятая часовня

Являясь центральным элементом четвертой (и последней) строительной кампании (1689–1710) Людовика XIV, заключительная, пятая, часовня Версальского Дворца стала безусловным шедевром искусства. Она также известна под названием Королевская капелла (Chapelle royale). Начатому в 1689 году строительству помешала Девятилетняя война; Жюль Ардуэн возобновил строительство в 1699 году. Придворный архитектор работал над этим проектом вплоть до своей смерти в 1708 году, после чего проект завершил его зять Робер де Кот (Blondel, 1752–1756; Marie, 1972, 1976; Nolhac, 1912–1913; Verlet, 1985; Walton, 1993). Часовня стала самой крупной среди всех прежних Королевских часовен Версаля, и поскольку высота её свода нарушила горизонтальность линий крыш всех остальных частей Дворца, она была негативно воспринята некоторыми современниками тех лет. Возможно, самый яркий отзыв дал герцог Сен-Симон, назвавший часовню "огромным катафалком". Тем не менее, величественные внутренние помещения вызывают сильный восторг и в наши дни; они послужили источником вдохновения для Луиджи Ванвителли при сооружении часовни Королевского дворца в Казерте (Defilippis, 1968).

Посвященная Людовику IX Святому, священному покровителю династии Бурбонов, часовня была освящена Архиепископом Парижа 5 июня 1710 года. Конечно, традиционно применена модель двухэтажной дворцовой церкви; однако, роскошная коринфская колоннада верхнего уровня виртуозно выполнена в стиле классицизма, который тогда только входил в моду. На верхний уровень можно попасть через вестибюль, известный как Зал часовни, который был сооружен одновременно с самой часовней. Зал часовни отделан белым камнем и украшен барельефом, Переправа Людовика XIV через Рейн работы Николаса и Гильома Кусто, который является центральным элементом декора помещения (Nolhac, 1912–1913; Verlet, 1985; Walton, 1993).

Пол самой часовни выложен разноцветным мрамором и у подножия ступеней, ведущих к алтарю, находится венценосный вензель из двух переплетенных букв "L" намекающих на Людовика IX Святого и Людовика XIV (Nolhac, 1912–1913; Verlet, 1985; Walton, 1993). В изобразительном и скульптурном оформлении использованы мотивы из Ветхого Завета и из Нового Завета (Lighthart, 1997; Nolhac, 1912–1913; Sabatier, 1999; Verlet, 1985; Walton, 1993). На потолке нефа работа Антуана Куапеля Всевышний во славе приносит миру обещание искупления; полукупол апсиды украшен работой Шарля де ла Фосса Христос во славе Воскрешения; и над королевской трибуной работа Жана Жувене Явление Святого Духа Деве Марии и Апостолам (Nolhac, 1912–1913; Walton, 1993).

На протяжении 18-го века часовня была свидетелем многих событий при дворе. Служили Благодарственные молебны в ознаменование военных побед и в честь рождения у Короля и Королевы детей - (Сыновей Франции и Дочерей Франции); в этой часовне также совершались брачные богослужения, например, венчание сына Людовика XV Дофина Людовика и Инфанты Марии Терезии Испанской 23 февраля 1745 года, венчание Дофина – впоследствии Людовика XVI – и Марии-Антуанетты 16 мая 1770 года. Однако, среди всех церемоний, проводимых в часовне, тщательнее всего разрабатывались церемонии Ордена Святого Духа. (Blondel, 1752–1756; Bluche, 2000; Boughton, 1986; Campan, 1823; Croÿ-Solre, 1906–1921; Hézuques, 1873; Luynes, 1860–1865; Nolhac, 1912–1913).

В XIX веке Королевская капелла стала светским местом и с этих пор стала местом проведения государственных и частных мероприятий. В ней часто проходят музыкальные концерты.. В конце XX века по названию этой капеллы в Париже был организован ансамбль старинной музыки «La Chapelle Royale», который в 1980-е и 1990-е гг. снискал славу одного из лучших в мире исполнителей музыки французского барокко.

Орган

Орган Королевской капеллы Версальского дворца был построен Робером Клико и Жюльеном Трибюо в 1709—1710 годах. Его первое официальное звучание ознаменовало празднование Пятидесятницы 8 июня 1710 года, с участием королевского органиста Жана-Батиста Бютерна.

Дискография

1. Du Roy-Soleil à la Révolution, l’orgue de la Chapelle royale de Versailles / От Короля-Солнца до Революции, орган Королевской капеллы Версаля. Марина Чебуркина на органе Королевской капеллы Версальского дворца. — Paris : Natives, 2004. EAN 13 : 3760075340032
2. Louis Claude Daquin, l’œuvre intégrale pour orgue / Луи Клод Дакен, полное собрание сочинений для органа. Марина Чебуркина на органе Королевской капеллы Версальского дворца. — Paris : Natives, 2004. EAN 13 : 3760075340049
3. Louis Marchand, l’œuvre intégrale pour orgue / Луи Маршан, полное собрание сочинений для органа. Марина Чебуркина на органе Королевской капеллы Версальского дворца. CD I–II. — Paris : Natives, 2005. EAN 13 : 3760075340056
4. François Couperin, l’œuvre intégrale pour orgue / Франсуа Куперен, полное собрание сочинений для органа. Марина Чебуркина на органе Королевской капеллы Версальского дворца. CD I–II. — Paris : Natives, 2005. EAN 13 : 3760075340063

Литература

1. Tchebourkina M. L’Orgue de la Chapelle royale de Versailles, Trois siècles d’histoire. — Paris : Natives, 2010. — 256 p. ISBN–13 978–2–911662–09–6
2. Чебуркина М. Н. Французское органное искусство Барокко: Музыка, Органостроение, Исполнительство. — Paris : Natives, 2013. — 848 с. ISBN–13 978–2–911662–10–2
3. M. Tchebourkina. L’orgue de la Chapelle royale : du Roy-Soleil à… bien après la Révolution// Livret CD – Du Roy-Soleil à la Révolution, l’orgue de la Chapelle royale de Versailles. — Paris : Natives / CDNAT03, 2004. — P. 39–48. EAN 13 : 3760075340032
4. M. Tchebourkina. Nouveaux regards sur Le Marché ancien : Ce qui fut fait, fut-il fourni ? // Livret CD – Du Roy-Soleil à la Révolution, l’orgue de la Chapelle royale de Versailles. — Paris : Natives / CDNAT03, 2004. — P. 51–54. EAN 13 : 3760075340032
5. M. Tchebourkina. Nouveaux regards sur Le Marché ancien : Le jeu des nouveaux jeux // Livret CD – Louis Claude Daquin, l’œuvre intégrale pour orgue. — Paris : Natives / CDNAT04, 2004. — P. 47–50. EAN 13 : 3760075340049
6. M. Tchebourkina. L’orgue de la Chapelle royale de Versailles : À la recherche d’une composition perdue // L’Orgue. — Lyon, 2007. 2007–IV № 280. — P. 3–112. ISSN 0030-5170.
7. M. Tchebourkina. Tricentenaire de l’orgue de la Chapelle royale de Versailles (1710–2010) : De la première mise en service de l’orgue // L’Orgue. — Lyon, 2009. 2009–III–IV № 287–288. — P. 258–260. ISSN 0030-5170
8. M. Tchebourkina. L’orgue de la Chapelle royale de Versailles (1710–2010) : Les progrès de la connaissance ou l’art difficile de l’humilité // L’Orgue. — Lyon, 2010. 2010–III № 291. — P. 35–69. ISSN 0030-5170
9. M. Tchebourkina. Tricentenaire de l’orgue de la Chapelle royale de Versailles (1710–2010) // Versalia. — Versailles, 2011. № 14. — P. 143–175. ISSN 1285-8412

Отрывок, характеризующий Часовни Версаля

Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.
Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений, отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее. Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, не раздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз, просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихона и доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ей казалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она не могла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и не решаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, как недовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на него устремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражит его.
Но никогда ей так жалко не было, так страшно не было потерять его. Она вспоминала всю свою жизнь с ним, и в каждом слове, поступке его она находила выражение его любви к ней. Изредка между этими воспоминаниями врывались в ее воображение искушения дьявола, мысли о том, что будет после его смерти и как устроится ее новая, свободная жизнь. Но с отвращением отгоняла она эти мысли. К утру он затих, и она заснула.
Она проснулась поздно. Та искренность, которая бывает при пробуждении, показала ей ясно то, что более всего в болезни отца занимало ее. Она проснулась, прислушалась к тому, что было за дверью, и, услыхав его кряхтенье, со вздохом сказала себе, что было все то же.
– Да чему же быть? Чего же я хотела? Я хочу его смерти! – вскрикнула она с отвращением к себе самой.
Она оделась, умылась, прочла молитвы и вышла на крыльцо. К крыльцу поданы были без лошадей экипажи, в которые укладывали вещи.
Утро было теплое и серое. Княжна Марья остановилась на крыльце, не переставая ужасаться перед своей душевной мерзостью и стараясь привести в порядок свои мысли, прежде чем войти к нему.
Доктор сошел с лестницы и подошел к ней.
– Ему получше нынче, – сказал доктор. – Я вас искал. Можно кое что понять из того, что он говорит, голова посвежее. Пойдемте. Он зовет вас…
Сердце княжны Марьи так сильно забилось при этом известии, что она, побледнев, прислонилась к двери, чтобы не упасть. Увидать его, говорить с ним, подпасть под его взгляд теперь, когда вся душа княжны Марьи была переполнена этих страшных преступных искушений, – было мучительно радостно и ужасно.
– Пойдемте, – сказал доктор.
Княжна Марья вошла к отцу и подошла к кровати. Он лежал высоко на спине, с своими маленькими, костлявыми, покрытыми лиловыми узловатыми жилками ручками на одеяле, с уставленным прямо левым глазом и с скосившимся правым глазом, с неподвижными бровями и губами. Он весь был такой худенький, маленький и жалкий. Лицо его, казалось, ссохлось или растаяло, измельчало чертами. Княжна Марья подошла и поцеловала его руку. Левая рука сжала ее руку так, что видно было, что он уже давно ждал ее. Он задергал ее руку, и брови и губы его сердито зашевелились.
Она испуганно глядела на него, стараясь угадать, чего он хотел от нее. Когда она, переменя положение, подвинулась, так что левый глаз видел ее лицо, он успокоился, на несколько секунд не спуская с нее глаза. Потом губы и язык его зашевелились, послышались звуки, и он стал говорить, робко и умоляюще глядя на нее, видимо, боясь, что она не поймет его.
Княжна Марья, напрягая все силы внимания, смотрела на него. Комический труд, с которым он ворочал языком, заставлял княжну Марью опускать глаза и с трудом подавлять поднимавшиеся в ее горле рыдания. Он сказал что то, по нескольку раз повторяя свои слова. Княжна Марья не могла понять их; но она старалась угадать то, что он говорил, и повторяла вопросительно сказанные им слона.
– Гага – бои… бои… – повторил он несколько раз. Никак нельзя было понять этих слов. Доктор думал, что он угадал, и, повторяя его слова, спросил: княжна боится? Он отрицательно покачал головой и опять повторил то же…
– Душа, душа болит, – разгадала и сказала княжна Марья. Он утвердительно замычал, взял ее руку и стал прижимать ее к различным местам своей груди, как будто отыскивая настоящее для нее место.
– Все мысли! об тебе… мысли, – потом выговорил он гораздо лучше и понятнее, чем прежде, теперь, когда он был уверен, что его понимают. Княжна Марья прижалась головой к его руке, стараясь скрыть свои рыдания и слезы.
Он рукой двигал по ее волосам.
– Я тебя звал всю ночь… – выговорил он.
– Ежели бы я знала… – сквозь слезы сказала она. – Я боялась войти.
Он пожал ее руку.
– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.