Шамдивер, Одетта де

Одетта (или Одинетта) де Шамдивер, (фр. Odette de Champdivers; 1391, Бургундия — ок. 1425?), прозванная «маленькой королевой» — фаворитка короля Франции Карла VI Безумного.

Происхождение

Одетта (Удина, Одинетта) де Шамдивер была дочерью королевского конюшего (лат. Marescallus equorum) Одена де Шамдивер и сестрой Гюо де Шамдивера, мэтр д’отеля двора. Неправильно понятый перевод профессии её отца привел к путанице в исторической литературе и долго бытовавшей легенде, что Оден де Шамдивер торговал лошадьми.

Семья Шамдивер происходила из Бургундии, сеньоры де Шамдивер были вассалами местного герцога, так что существует предположение, что представление Одетты ко двору среди прочего преследовало цель усилить там бургундское влияние.

При дворе

Предполагается, что Одетта была в начале любовницей брата короля, герцога Орлеанского, Он же, по всей видимости, в 1405 году представил её ко двору. На Одетту обратила внимание королева Изабелла Баварская, когда шизофренические признаки у Карла VI стали повторяться чаще, и королева постоянно становилась жертвой немотивированной жестокости супруга, который в помрачении рассудка пускал в ход кулаки, и со временем становился все опаснее.

Опасаясь за свою жизнь, королева искала женщину, которая могла бы заменить её, превратившись одновременно в любовницу и сиделку по уходу за больным. Её выбор остановился на юной Одетте, после чего, родив ребёнка в 1407 году, королева окончательно оставила супруга, вплоть до того, что перестала заботиться о пище и денежном снабжении для него, предоставив все Одетте.

Расчет королевы оказался точным, Карл действительно привязался к своей сиделке, которая служила ему верой и правдой в течение 16 лет. Её дочь от короля, Маргарита Валуа, родилась в том же 1407 году.

Согласно составителю хроники царствования Карла VI Жювеналю дез Юрсен:

Как тяжко было слушать сетования и жалобы доброго короля, когда он чувствовал, что вновь погружается в пучину безумия, и взывал к милосердию Господа, и Божьей матери и всех святых, и громко молился; благородные кавалеры, дамы и девицы горько плакали от сострадания и жалости к нему.

Одетта единственная могла сдерживать приступы ярости, во время который король становился опасным для окружающих и для самого себя, по воспоминаниям современников, одного укоризненного взгляда, или в худшем случае угрозы разлюбить и оставить его хватало, чтобы купировать приступ.

Считается, что пытаясь развлечь больного, она приказала изготовить для него колоду карт — первую во Франции. Художнику, выполнившему заказ было уплачено «шесть су парижской чеканки». Король действительно пристрастился к игре, и проводил часы за карточным столом.

Одетте де Шамдивер и её дочери было подарено два поместья — одно в Кретейле и другое в Баньоле. Сохранилось предание, что ложась в постель, Одетта должна была надевать ночное платье королевы, и часто Карл не слишком хорошо понимал, кто рядом с ним.

В течение последних 37 дней, когда король умирал от лихорадки, она безотлучно находилась рядом с ним, но сознание Карла прояснилось буквально за несколько минут до смерти. Жювеналь дез Юрсен так передает его последние слова:

Король прошептал: Моя дочь… я тебе отдаю… отдаю… а! Я позабыл, у короля Франции ничего нет… Благословение, вот и все, чем он может одарить… Одетта!… Одетта!..

Королевы Изабеллы не было рядом с супругом во время его агонии, не было её также на похоронах.

После смерти короля

Сразу после смерти короля в 1423 году Одетта вместе с дочерью вернулась на родину, в Сен-Жан-де-Лон, в Бургундии. Королевской пенсии она лишилась, но герцог бургундский, Филипп Добрый ещё какое-то время продолжал поддерживать её в денежном отношении. В счетных книгах остались указания о том, что «девице де Шамдивер и её дочери Маргарите де Валуа» было выплачено 20 франков в октябре и еще 30 франков в декабре того же года.

Еще раз Одетта де Шамдивер оказывается замешана в политических интригах в т. н. «деле Этьена Шарло». Этот францисканский монах (или как их называли во Франции — кордельер) был направлен дофином в Бургундию с явно шпионскими целями — выяснить настроение в городах и определить, насколько серьёзны укрепления и насколько хорошо несется караульная служба.

На обратном пути, когда монах возвращался к Карлу с донесением, его пригласила к себе через пажа «маленькая королева» Одетта де Шамдивер, и узнав, что он уроженец Бурбоннэ и направляется к дофину, отправила вместе с ним предупреждение о готовящейся в Лионе резне. Сторонники англичан (герцога Солсбери) собирались захватить этот город врасплох и вырезать в нем всех сторонников арманьяков.

Сведения благополучно достигли дофина, однако, монах на обратном пути был схвачен и предстал перед герцогским судом; причем во время допроса «чистосердечно, без применения пытки» признался во всем и среди прочего выдал Одетту.

Она вместе с 16-летней дочерью была вызвана на допрос, причем, учитывая достоинство обвиняемых, вел его лично бургундский канцлер Ролен. Одетта подтвердила, что рассказала Шарло о готовящейся резне, но при том настаивала, что это было сделано во время исповеди, и в основе её поступка лежали чисто христианские чувства — не допустить бессмысленного кровопролития. Этой же версии она держалась во время очной ставки с монахом. Ничего не удалось добиться и от Маргариты, которая вскользь лишь упомянула, что «лишившись земных благ», мать не собирается заодно губить и свою душу.

Так или иначе, обвинение против Одетты де Шамдивер не получило ход, и в дальнейшем она по-прежнему пользовалась милостями герцога, и по всей видимости, очень скромно жила в Дофине, где и умерла приблизительно в 1425 году. Два года спустя, король Карл VII официально признал её дочь своей сводной сестрой и выдал её замуж за богача Жана де Арпеданна, сеньора де Белльвилль.

В культуре

• Одетте де Шамдивер Оноре де Бальзак посвятил один из романов, который называется по её имени.
• Она также выступает как героиня романа А. Дюма «Изабелла Баварская или царствование Карла VI».
• Именем Одетты де Шамдивер назван один из сортов французской розы.
• Виктор Югенен, скульптор из Франш-Конте высек из белого мрамора скульптуру Одетты, на коленях которой засыпает король. Статуя была впервые выставлена в Лувре в 1828 году, сейчас находится в Доле, во дворе местного исторического музея. На пьедестале выбита цитата из романа Дюма:

— Шарль, тебе так хорошо? — спросила Одетта. Король поднял на неё глаза. — О, да! — ответил он. — Шарлю хорошо… так хорошо… Сейчас Шарль будет спать, а Одетта — хранить его сон.

• Имя Одетты де Шамдивер (Шандивер) упоминается также в историческо-любовном романе Жюльетты Бенцони «Катрин».

Литература

• Шандивер, Одетта // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [books.google.ca/books?id=rvhDAAAAIAAJ&pg=PA147&dq=Odette+de+Champdivers&hl=fr#PPA147,M1 César Lavirotte Odette de Champdivers ou la petite reine à après la mort du roi Charles VI]
• [books.google.ca/books?id=bkqF6c4gvgwC&pg=PA171&lpg=PA171&dq=Odette+de+Champdivers&source=bl&ots=85XQ_dvHkg&sig=OWxwqOJorNh3Q7uArDDl0pVgGeU&hl=fr&sa=X&oi=book_result&resnum=2&ct=result#PPA171,M1 Odette ou Odinette de Champdivers était-elle fille d`un marchand des chevaux?]

Отрывок, характеризующий Шамдивер, Одетта де

К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своей деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения себя в высшие тайны ордена.

Летом еще в 1809 году, Пьер вернулся в Петербург. По переписке наших масонов с заграничными было известно, что Безухий успел за границей получить доверие многих высокопоставленных лиц, проник многие тайны, был возведен в высшую степень и везет с собою многое для общего блага каменьщического дела в России. Петербургские масоны все приехали к нему, заискивая в нем, и всем показалось, что он что то скрывает и готовит.
Назначено было торжественное заседание ложи 2 го градуса, в которой Пьер обещал сообщить то, что он имеет передать петербургским братьям от высших руководителей ордена. Заседание было полно. После обыкновенных обрядов Пьер встал и начал свою речь.
– Любезные братья, – начал он, краснея и запинаясь и держа в руке написанную речь. – Недостаточно блюсти в тиши ложи наши таинства – нужно действовать… действовать. Мы находимся в усыплении, а нам нужно действовать. – Пьер взял свою тетрадь и начал читать.
«Для распространения чистой истины и доставления торжества добродетели, читал он, должны мы очистить людей от предрассудков, распространить правила, сообразные с духом времени, принять на себя воспитание юношества, соединиться неразрывными узами с умнейшими людьми, смело и вместе благоразумно преодолевать суеверие, неверие и глупость, образовать из преданных нам людей, связанных между собою единством цели и имеющих власть и силу.
«Для достижения сей цели должно доставить добродетели перевес над пороком, должно стараться, чтобы честный человек обретал еще в сем мире вечную награду за свои добродетели. Но в сих великих намерениях препятствуют нам весьма много – нынешние политические учреждения. Что же делать при таковом положении вещей? Благоприятствовать ли революциям, всё ниспровергнуть, изгнать силу силой?… Нет, мы весьма далеки от того. Всякая насильственная реформа достойна порицания, потому что ни мало не исправит зла, пока люди остаются таковы, каковы они есть, и потому что мудрость не имеет нужды в насилии.
«Весь план ордена должен быть основан на том, чтоб образовать людей твердых, добродетельных и связанных единством убеждения, убеждения, состоящего в том, чтобы везде и всеми силами преследовать порок и глупость и покровительствовать таланты и добродетель: извлекать из праха людей достойных, присоединяя их к нашему братству. Тогда только орден наш будет иметь власть – нечувствительно вязать руки покровителям беспорядка и управлять ими так, чтоб они того не примечали. Одним словом, надобно учредить всеобщий владычествующий образ правления, который распространялся бы над целым светом, не разрушая гражданских уз, и при коем все прочие правления могли бы продолжаться обыкновенным своим порядком и делать всё, кроме того только, что препятствует великой цели нашего ордена, то есть доставлению добродетели торжества над пороком. Сию цель предполагало само христианство. Оно учило людей быть мудрыми и добрыми, и для собственной своей выгоды следовать примеру и наставлениям лучших и мудрейших человеков.
«Тогда, когда всё погружено было во мраке, достаточно было, конечно, одного проповедания: новость истины придавала ей особенную силу, но ныне потребны для нас гораздо сильнейшие средства. Теперь нужно, чтобы человек, управляемый своими чувствами, находил в добродетели чувственные прелести. Нельзя искоренить страстей; должно только стараться направить их к благородной цели, и потому надобно, чтобы каждый мог удовлетворять своим страстям в пределах добродетели, и чтобы наш орден доставлял к тому средства.
«Как скоро будет у нас некоторое число достойных людей в каждом государстве, каждый из них образует опять двух других, и все они тесно между собой соединятся – тогда всё будет возможно для ордена, который втайне успел уже сделать многое ко благу человечества».
Речь эта произвела не только сильное впечатление, но и волнение в ложе. Большинство же братьев, видевшее в этой речи опасные замыслы иллюминатства, с удивившею Пьера холодностью приняло его речь. Великий мастер стал возражать Пьеру. Пьер с большим и большим жаром стал развивать свои мысли. Давно не было столь бурного заседания. Составились партии: одни обвиняли Пьера, осуждая его в иллюминатстве; другие поддерживали его. Пьера в первый раз поразило на этом собрании то бесконечное разнообразие умов человеческих, которое делает то, что никакая истина одинаково не представляется двум людям. Даже те из членов, которые казалось были на его стороне, понимали его по своему, с ограничениями, изменениями, на которые он не мог согласиться, так как главная потребность Пьера состояла именно в том, чтобы передать свою мысль другому точно так, как он сам понимал ее.
По окончании заседания великий мастер с недоброжелательством и иронией сделал Безухому замечание о его горячности и о том, что не одна любовь к добродетели, но и увлечение борьбы руководило им в споре. Пьер не отвечал ему и коротко спросил, будет ли принято его предложение. Ему сказали, что нет, и Пьер, не дожидаясь обычных формальностей, вышел из ложи и уехал домой.


На Пьера опять нашла та тоска, которой он так боялся. Он три дня после произнесения своей речи в ложе лежал дома на диване, никого не принимая и никуда не выезжая.
В это время он получил письмо от жены, которая умоляла его о свидании, писала о своей грусти по нем и о желании посвятить ему всю свою жизнь.
В конце письма она извещала его, что на днях приедет в Петербург из за границы.
Вслед за письмом в уединение Пьера ворвался один из менее других уважаемых им братьев масонов и, наведя разговор на супружеские отношения Пьера, в виде братского совета, высказал ему мысль о том, что строгость его к жене несправедлива, и что Пьер отступает от первых правил масона, не прощая кающуюся.
В это же самое время теща его, жена князя Василья, присылала за ним, умоляя его хоть на несколько минут посетить ее для переговоров о весьма важном деле. Пьер видел, что был заговор против него, что его хотели соединить с женою, и это было даже не неприятно ему в том состоянии, в котором он находился. Ему было всё равно: Пьер ничто в жизни не считал делом большой важности, и под влиянием тоски, которая теперь овладела им, он не дорожил ни своею свободою, ни своим упорством в наказании жены.
«Никто не прав, никто не виноват, стало быть и она не виновата», думал он. – Ежели Пьер не изъявил тотчас же согласия на соединение с женою, то только потому, что в состоянии тоски, в котором он находился, он не был в силах ничего предпринять. Ежели бы жена приехала к нему, он бы теперь не прогнал ее. Разве не всё равно было в сравнении с тем, что занимало Пьера, жить или не жить с женою?