Шарпей, Уильям

Уильям Шарпей
англ. William Sharpey
Уильям Шарпей (1855 год)
Дата рождения:	1 апреля 1802(1802-04-01)
Место рождения:	Арброт
Дата смерти:	11 апреля 1880(1880-04-11) (78 лет)
Место смерти:	Лондон
Страна:	Великобритания Великобритания
Научная сфера:	анатомия, физиология
Альма-матер:	Эдинбургский университет

Уи́льям Шарпей (англ. William Sharpey; 1802—1880) — английский анатом, физиолог и педагог; член Королевского общества Эдинбурга.

Биография

Уильям Шарпей родился 1 апреля 1802 года в северо-восточной Шотландии в городе Арброте в семье судовладельца.

Начиная с 1818 года он изучал медицину в университете Эдинбурга, по окончании которого работал в различных клиниках Лондона и Парижа.

В 1823 году У. Шарпей получил степень врача, но после окончания интернатуры решил заняться исключительно естественными науками и с этой целью посетил Рим, Неаполь, Флоренцию, Павию, Эдинбург, Вену, Хайдельберг, Берлин и другие города, где занимался преимущественно анатомией.

С 1831 года Шарпей преподавал анатомию в альма-матер, а в 1836 году был приглашен профессором анатомии и физиологии в столицу Великобритании.

Уильям Шарпей скончался 11 апреля 1880 года в Лондоне.

В его честь пучки соединительно-тканных фибрилл, вместе с эластическими волокнами проникающие из надкостницы в костное вещество, именуются по имени учёного — «Шарпеевские волокна».

Избранная библиография

• «On a peculiar motion excited in fluids by the surfaces of certain animals» («Edinb. Med. Surg. Journ.», 1830);
• «On the mechanism of respiration in certain aquatic Animals» («Edinb. Journ. Nat. u. Geogr. Sc.», 1830);
• «An account of Prof. Ehrenbergs more recent researches on the Infusoria» («Edinb. new Phil. Journ.», 1833);
• «Echinodermata» в «Todd’s Cyclopedia of Anatomy» (1836).

Ссылки

• Sharpey, William

Литература

• Шарпей, Вильям // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Шарпей, Уильям

– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.