Шартуни, Хабиб Таниус
| Хабиб Таниус аль-Шартуни | |
| حبيب طنوس الشرتوني | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Гражданство: | |
| Преступления | |
Хабиб Таниус аль-Шартуни (араб. حبيب طنوس الشرتوني; Село Шартун, Ливан, 24 апреля 1958 г.) — убийца избранного президента Ливана Башира Жмайеля, член сирийской социальной националистической партии, предполагаемый агент специальных служб Сирии.
Рождение и ранние годы
Хабиб родился 24 апреля 1958 в селе Шартуни на территории Горного Ливана, в семье христиан-маронитов[1][2], но в нескольких источниках он причисляется к греко-католикам, возможно потому, что Сирийская социальная националистическая партия в основном опиралась на греко-католическую и православную общины Ливана. В ранние годы он попал под влияние своего друга, Анри Ханна, который был сторонником ССНП. После начала гражданской войны в Ливане Хабиб состоял в близлежащем отделении ССНП, как страж. Вскоре родители собрали средства и отправили его сначала на Кипр, а оттуда в Париж, но в августе 1977 г. Хабиб вернулся в Ливан и официально вошёл в ряды ССНП. Он был осведомлён о ячейках ССНП во Франции и присутствовал на секретных заседаниях ССНП в Париже. Там он встретил Набиля Алама, который поддерживал тесные связи с Шартуни после его окончательного возвращения в Ливан.
Взрыв в Ашрафии
Набиль Алам убедил Шартуни, что основой всех бед Ливана было поведение фалангистов и их лидера Жмайеля и что их устранение с политической арены остановит кровоприлитие в стране и улучшит возможность достижения многих целей партии. Шартуни жил на третьем этаже того здания в районе Ашрафия, в котором был расположен штаб фалангистов, а сам Башир часто навещал их. Он начал постепенно готовиться к воплощению своей цели. Сначала он начал привозить взрывчатые вещества из дома Алама в Расе (Западный Бейрут) в дом своей тёти, в Насру, на машине своего отца. Потом он перевёз все эти вещества в свой дом и получил от Алама детонатор. 12 сентября 1982 года Шартуни уже приготовил всё к взрыву и начал ждать удобного момента. Ночью 13 сентября он бродил вокруг здания, но его поведение не вызвало подозрений среди фалангистов, так как он сам жил в этом доме. 14 сентября, как только Башир пришёл в штаб фалангистов, чтобы выступить с речью, Шартуни пошёл в близлежащий район Насра, где он хранил детонатор. Звук взрыва было слышно во всём Бейруте, но Шартуни всё-таки вернулся для того, чтобы узнать результат своих действий.
Арест
Шартуни вскоре был задержан «Ливанскими силами». Его отец, мать и дядя были казнены боевиками «Ливанских сил» сразу после выяснения его личности. Он был передан ливанскому правосудию. Во время пресс-конференции Шартуни не раскаялся в содеянном и обвинил Жмайеля в «продаже страны Израилю», также признался, что получил взрывчатку и детонатор от Набиля Алама, но после убийства Жмайеля Алам успел переехать в восточный Ливан, который тогда контролировала сирийская армия, и преследовать его фалангистам не удалось. Шартуни был помещён в тюрьму и содержался там без суда в течение 8 лет, пока сирийская армия во время подавления мятежа Мишеля Ауна не захватила Баабду и не отпустила Шартуни, который скрылся в Сирии. 12 сентября 2011 года в своём интервью журналу «Al Rawad» Шартуни подтвердил, что приказ убить Башира Жмайеля он получил от своей партии.
Напишите отзыв о статье "Шартуни, Хабиб Таниус"
Примечания
Отрывок, характеризующий Шартуни, Хабиб Таниус
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
