Шкуматов, Пётр Михайлович

Петр Шкуматов
Род деятельности:	общественный деятель
Место рождения:	Москва, СССР

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Пётр Михайлович Шкуматов (род. 26 января 1979, Москва) — координатор движения «Общество Синих Ведёрок», образованного в апреле 2010 года, популярный блогер. Один из учредителей «Лиги избирателей», созданной в январе 2012 года.

Биография

Пётр Шкуматов, согласно информации, которую он публиковал в своих аккаунтах в различных социальных сетях, родился 26 января 1979 года в Москве. Некоторое время Шкуматов учился в школе № 522. В прессе он упоминался как «химик», что, по всей видимости, относилось к его образованию: известно, что в 2002 году он окончил Высший химический колледж Российской академии наук. В ноябре 2011 — январе 2012 года Шкуматов о себе в интервью сообщал, что является безработным и живет на остатки денег, заработанных ранее.

В СМИ Шкуматов начал упоминаться в связи с деятельностью движения «Общество Синих Ведёрок» (ОСВ), которое возникло в 2010 году как реакция на ряд вызвавших широкий общественный резонанс и активно обсуждавшихся в сети инцидентов с участием автомашин с «мигалками». Датой возникновения движения ОСВ стало считаться 14 апреля, когда в «Живом Журнале» появилось сообщество [ru_vederko.livejournal.com/ ru_vederko]. Хотя в первые месяцы существования ОСВ Шкуматов в сообщениях прессы не фигурировал, сам он говорил, что ездил по Москве с синим ведерком «с самого начала».

В интервью «Московскому комсомольцу» Шкуматов рассказал, что именно подтолкнуло его к участию в акциях «Синих Ведёрок». По его словам, однажды вечером он «пошел за пивом», но на светофоре его ударила боковым зеркалом по руке машина с «мигалкой», которая ехала на красный свет по встречной полосе с большой скоростью. При этом особенно Шкуматова впечатлил тот факт, что свидетель ДТП, водитель другой машины, сделал вид, что ничего не заметил — «настолько он перепугался». Тогда же Шкуматов рассказал, что в тот день, когда он впервые пришел на акцию ОСВ, его задержал ОМОН. Те не менее, в дальнейшем гражданский активист продолжил выступать участником и организатором акций ОСВ, многие из которых встречали противодействие со стороны сотрудников Государственной инспекции безопасности дорожного движения (ГИБДД).

Впервые в прессе имя Шкуматова появилось летом того же 2010 года: он был назван одним из участников и организаторов акции «Ведерок», посвященной годовщине Госавтоинспекции, когда состоялся «мирный авто-велопробег» по Кутузовскому проспекту на машинах с закрепленными на их крышах ведерками. С августа того же года Шкуматов стал фигурировать в СМИ как координатор ОСВ.

Осенью 2011 года, когда участники ОСВ активно выступили против новой инициативы московских властей — появления на дорогах специальных полос для общественного транспорта, Шкуматов проводил собственное исследование на эту тему и его результаты опубликовал в блоге движения. Наблюдения правозащитника за выделенной полосой в центре Москвы показали, что она использовалась преимущественно как «полоса для депутатов и министров», машин которых «там ездит в разы больше, чем самого общественного транспорта». В конце декабря того же года СМИ сообщили, что в программу внедрения выделенных полос, изначально предусматривавшую постоянный режим их работы, были внесены изменения, что стало результатом «большого общественного возмущения» по поводу предлагаемого властями режима движения по «выделенке».

Участие в протестном движении 2011 года

5 декабря 2011 года Шкуматов принял участие в митинге протеста, прошедшем после оглашения итогов прошедших в том же месяце выборов в Госдуму шестого созыва. Около трехсот участников акции были задержаны полицией, в том числе, как сообщали некоторые СМИ, и Шкуматов (вместе с тем сам он говорил лишь, что «был в первых рядах» и по нему «били дубинками», а ночью он был свободен и дежурил у различных ОВД, в которые полицейские могли доставить блогера Алексея Навального и других задержанных). Шкуматов принимал участие и в последовавших за этой акциях протеста: он выступил на митинге «За честные выборы», состоявшемся в Москве на Болотной площади 10 декабря 2011 года, участвовал он и в следующем, более массовом, митинге «За честные выборы», состоявшемся на проспекте Сахарова 24 декабря 2011 года.

Лига избирателей

В январе 2012 года Петр Шкуматов вошел в число учредителей «Лиги избирателей» — организации, которая была создана для координации протестного движения и контроля за выборами. В число учредителей Лиги вошли шестнадцать человек, в том числе телеведущий Леонид Парфенов, блогеры Рустем Адагамов и Илья Варламов, писатель Григорий Чхартишвили (Борис Акунин), музыкант Юрий Шевчук, журналист Ольга Романова, писатель Дмитрий Быков. Шкуматов отмечал, что «базовым посылом» создания Лиги стало «отсутствие политиков» в её рядах. По словам координатора ОСВ, организация не планировала сотрудничать с внесистемной оппозицией и была образована как «дань уважения» тем, кто вышел на улицы, выступив «против нечестных выборов». Первой акцией Лиги стал состоявшийся 29 января 2012 года автопробег по Садовому кольцу с требованиями честных выборов.

В 2011 году Шкуматов, выступая в прессе, подчеркивал, что ОСВ — «просто неформальное сообщество блогеров», и что «очень часто формальный статус всё портит». Обращал он внимание и на то, что ОСВ не является политическим движением, потому что люди ездят на дорогах с мигалками «вне зависимости от политического режима». Однако уже в начале 2012 года в рядах «Общества Синих Ведерок» начались серьезные изменения: некоторые участников движения, в том числе и Шкуматов, решили официально зарегистрировать ОСВ в форме межрегиональной общественной организации. В качестве плюсов нового статуса координатор движения указывал возможность вести диалог с властью, а также осуществлять сбор средств на юридическую помощь автомобилистам. Часть членов ОСВ выступила против регистрации, и им было предложено составить «протестное» крыло, которое бы продолжало действовать в прежнем формате. 11 июля 2012 года Минюст отказал ОСВ в регистрации.

Журнал «Русский репортёр» в сентябре 2011 года включил Шкуматова в список «10 самых авторитетных общественников России» за «организацию самого массового общественного движения страны». По данным издания, за полтора года существования были «зарегистрированы более 10 тысяч участников» ОСВ. В СМИ «Синие ведерки» назвали «одним из самых популярных интернет-проектов», а самого Шкуматова — «одним из самых популярных блогеров» (его ник в сети — petunder). Сам же Шкуматов утверждал, что ОСВ нельзя отнести к числу проектов, поскольку движение возникло стихийно. Выступая на «Эхе Москвы», он говорил о том, что «массовое использование фото-видеоаппаратуры и сочетание с интернетом и с социальными сетями потихонечку начинает менять наш мир» и заявлял: «У страны единственный шанс — вместе с интернетом меняться, меняться». При этом проблему «мигалок» на дорогах координатор ОСВ склонен был рассматривать более широко, называя её "продолжением «болезни под названием 'эгоизм'», проявляющейся в стремлении тех, кто ею болен, к власти — чтобы получить возможность «тешить своё чувство собственной важности».

Шкуматов упоминал, что его собственная машина — Nissan Almera 2005 года выпуска. Говорил он и о своих увлечениях: в частности координатор ОСВ рассказывал, одно время был фанатом футбольного клуба «Локомотив» и «ходил на все матчи».

В интервью Шкуматов рассказывал, что был женат, однако супруга ушла от него после того, как он увлекся общественной деятельностью. «Люди хотят от тебя внимания, а у тебя ведерки и мигалки», — объяснял он.

Ссылки

• [petunder.livejournal.com/ petunder] — Шкуматов, Пётр Михайлович в «Живом Журнале»
• Петр Шкуматов в «Твиттере»
• [facebook.com/petunder Официальная страница Петра Шкуматова] в социальной сети Facebook

• При написании этой статьи использовался [www.lenta.ru/lib/14215809/ материал] (текст в Викитеке) из «Лентапедии», доступный по лицензии Creative Commons [creativecommons.org/licenses/by-sa/3.0/deed.ru BY-SA 3.0 Unported].

Отрывок, характеризующий Шкуматов, Пётр Михайлович

«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.
– Attendez, j'ai des vues sur vous pour ce soir. [У меня есть на вас виды в этот вечер.] Она взглянула на Элен и улыбнулась ей. – Ma bonne Helene, il faut, que vous soyez charitable pour ma рauvre tante, qui a une adoration pour vous. Allez lui tenir compagnie pour 10 minutes. [Моя милая Элен, надо, чтобы вы были сострадательны к моей бедной тетке, которая питает к вам обожание. Побудьте с ней минут 10.] А чтоб вам не очень скучно было, вот вам милый граф, который не откажется за вами следовать.
Красавица направилась к тетушке, но Пьера Анна Павловна еще удержала подле себя, показывая вид, как будто ей надо сделать еще последнее необходимое распоряжение.