Шпионский роман (роман Акунина)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Шпионский роман (Акунин)»)
Перейти к: навигация, поиск
Шпионский роман


Переплёт первого издания

Автор:

Борис Акунин

Жанр:

шпионский роман

Язык оригинала:

русский

Оформление:

КБ Алексея Соколова

Серия:

Жанры

Издатель:

АСТ

Выпуск:

2005

Страниц:

400

ISBN:

5-17-029042-Х

Предыдущая:

Детская книга

Следующая:

Фантастика

«Шпио́нский рома́н» — книга Бориса Акунина, вторая в серии «Жанры».





Аннотация

Весна 1941 года. Накануне большой войны германская разведка проводит сложную многоходовую операцию, цель которой — убедить советское руководство в том, что нападения не будет. Задание поручено суперагенту под кодовым именем «Вассер».

Операция фашистской разведки полностью удаётся: агент встречается со Сталиным и убеждает его в том, что войны не будет до 1943 года. Советская разведка, обескровленная репрессиями, не может ничего противопоставить опытным агентам абвера, несмотря на усилия, которые предпринимает честный, но наивный Лаврентий Берия.

Агента Вассера задерживают, но затем с извинениями отправляют правительственным самолётом в Германию к папе, который, как оказывается, работает заместителем самого главы абвера Вильгельма Канариса.

Персонажи

Главные герои

  • Егор Дорин — спортсмен-боксёр клуба Динамо, наполовину поволжский немец, включён в группу Затея лично майором Октябрьским за спортивные успехи и натуральный баварский диалект. В начале книги младший лейтенант госбезопасности (звание, равное старшему лейтенанту армии), за взятие связного повышен в звании до лейтенанта госбезопасности (капитан армии).
  • Алексей Октябрьский — старший майор НКГБ, руководитель специальной группы Затея, задача которой — разоблачить агента Вассера и узнать дату начала германского вторжения. Предположительно, в конце книги застрелился, после того, как отпустили Вассера, а его самого попытались арестовать. Работал по германскому направлению (товарищ Немец)
  • Вассер — агент Абвера (сын Йозефа фон Теофельса, заместителя Канариса), работающий под прикрытием капитана НКГБ Когана, возглавлявшего британское направление (товарищ Англичанин). Корветтен-капитан (звание ВМС Германии, соответствующее армейскому званию майора)[1].
  • Надя Сорина — возлюбленная Егора Дорина.
  • Лежава — майор; написал ложный донос на Октябрьского. Работал по японскому направлению (товарищ Японец).

Исторические личности

Интересные факты

Примечательно, что многие главные действующие лица произведения тем или иным образом связаны с Э. П. Фандориным — главным героем серии приключенческих романов Бориса Акунина «Приключения Эраста Фандорина»: Егор Дорин родом из деревни Дорино, которая когда-то принадлежала фон Дорнам (Фандориным); Октябрьский, судя по его реакции в разговоре с Дориным, знал Эраста Петровича; Вассер и Зепп происходят из рода фон Теофельсов, чьим родовым поместьем является замок Теофельс, до конца XVII века принадлежавший фон Дорнам (упоминается в романах «Алтын-Толобас» и «Сокол и Ласточка»). Фамилию Федорин носил один из персонажей рукописи неопубликованного произведения Ф. М. Достоевского в романе «Ф. М.». В том же романе приводится и история появления этой фамилии, схожая с той, которую пересказывает Егор Октябрьскому.

Экранизации

По книге снят фильм «Шпион» студией Никиты Михалкова «Три Тэ» (режиссёр Алексей Андрианов). Премьера состоялась 5 апреля 2012 года[2][3].

Напишите отзыв о статье "Шпионский роман (роман Акунина)"

Примечания

  1. [pilotka.org/content/view/215/88/ Корветтен-капитан]
  2. [www.ria.ru/cinema/20120404/617417114.html Экранизация «Шпионского романа» Акунина выходит в прокат 5 апреля]
  3. [www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=1349400 Ъ-Власть — «А разве обязательно нужна в фильме мораль?»]


Отрывок, характеризующий Шпионский роман (роман Акунина)

– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.