Эвениус, Александр Егорович

Александр Егорович Эвениус (19 (30) июня 1795 — 9 (21) февраля 1872) — русский офтальмолог-хирург, первый директор московской Градской больницы. Тайный советник.

Родился в Нижнем Новгороде, в семье учредителя первой нижегородской аптеки Георга Христиана Людвига Эвениуса, приехавшего из Германии в Россию в середине 1770-х годов.

Первоначальное образование Эвениус получил дома. В 1811 году поступил медицинский факультет Московского университета и уже через несколько месяцев представил сочинение на заданную тему: «De palmipedis et pinnipedis», получив за него на торжественном акте 12 февраля 1812 года серебряную медаль. Из-за начавшейся войны уехал домой в Нижний Новгород и прожил там до начала 1813 года. Вернувшись в Москву и выдержав экзамен на второй курс, он продолжил занятия в качестве вольнослушателя; 18 августа 1814 года он, по экзамену, получил степень кандидата медицины и хирургии; был оставлен для практических занятий при Мариинской больнице, где под руководством главного доктора X. Ф. Оппеля работал более года; 1 июля 1815 года был признан лекарем 1-го класса.

С декабря 1815 года служил в Тираспольском конно-егерском полку. Вернувшись через два года в Москву, летом 1818 года защитил докторскую диссертацию «Scrophularum natura et medela».

Для продолжения медицинского образования он отправился за границу: вторую половину 1819 года он слушал лекции в Берлине; осенью следующего года посетил почти все университетские города Германии, Швейцарии и Голландии; в следующем году был во Франкфурте, Майнце и Париже, где усердно работал в клиниках и госпиталях; наконец, в начале 1822 года он знакомился в Лондоне с устройством медицинских учреждений. Таким образом, объездив в течение трёх лет почти всю Европу и тщательно изучив постановку медицинского дела, в лучших заграничных госпиталях, он в мае 1822 года вернулся в Москву, где 15 февраля 1823 года был назначен адъюнктом медицинского факультета Московского университета для преподавания офтальмологии. Кроме того, с 1825 года он преподавал науку о хирургических перевязках и вёл практические занятия по наложении повязок. Также в 1825 году он был избран на трёхлетие секретарем медицинского факультета. С 1826 года Эвениус принимал участие — сначала в качестве члена, а потом в звании консультанта в работах совета Московской глазной больницы; помогал директору лечебницы в ведении больничного дела, принимая до двух тысяч больных в год. В 1830 году он был командирован в Саратов, Аткарск и Нижний Новгород для борьбы с холерой.

В марте 1828 года А. Е. Эвениус был утверждён в звании экстраординарного профессора; с августа 1836 года он — ординарный профессор. В 1842—1846 годах он был деканом медицинского факультета.

В 1833 году он был назначен главным врачом во вновь открытую Градскую больницу, где работал не оставляя преподавания в университете. В 1835 году ему Высочайше были пожалованы брильянтовый перстень и орден Св. Станислава 3-й степени; в 1839 году получил знак императорской короны к этому ордену; в 1844 году — орден Св. Анны 2-й степени; в 1846 году ему была пожалована императорская корона к ордену.

Будучи членом «Общества московских практических врачей», он в 1846—1850 годах редактировал издание общества — «Московский врачебный журнал», в котором поместил целый ряд своих практических наблюдений. В 1848 году он был избран председателем физико-медицинского общества при Московском университете и занимал эту должность в течение почти 20 лет.

Заслуги А. Е. Эвениуса 3 апреля 1849 года были отмечены пожалованием ему звания почетного гоф-медика двора и пожалованием в том же году шведского ордена Полярной звезды за помощь шведским врачам Грессу и Лилиенвальшу, командированным в Россию для изучения холеры и методов лечения её в России.

В апреле 1850 года Эвениус получил чин действительного статского советника, а через два месяца был назначен инспектором по медицинской части в московских учреждениях императрицы Марии. При этом он оставил профессуру в университете, но сохранил должность главного директора Градской больницы.

В 1853 году ему был пожалован орден Св. Владимира 3-й степени. В последующие годы его труды были отмечены орденами Св. Станислава 1-й степени и Св. Анны 1-й степени. В 1865 году, когда исполнилось пятьдесят лет его службы по медицинскому ведомству, он по Высочайшему повелению был произведен в тайные советники. Незадолго до смерти он был награждён орденом Белого орла.

А. Е. Эвениус состоял еще действительным членом Петербургского общества русских врачей, Московского общества практических врачей, членом-корреспондентом Мюнхенского общества врачей и Германского гидропатического общества.

Умер в Москве после продолжительной и тяжелой болезни на 77 году от рождения.

Литература

• Эвениус, Александр Егорович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Эвениус, Александр Егорович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Волков В. А., Куликова М. В. Московские профессора XVIII — начала XX веков. Естественные и технические науки. — М.: Янус-К: Московские учебники и картолитография, 2003. — С. 283. — 294 с. — 2000 экз. — ISBN 5—8037—0164—5.

Отрывок, характеризующий Эвениус, Александр Егорович

(Видно было, что виконт ему не нравился, и что он, хотя и не смотрел на него, против него обращал свои речи.)
– «Je leur ai montre le chemin de la gloire» – сказал он после недолгого молчания, опять повторяя слова Наполеона: – «ils n'en ont pas voulu; je leur ai ouvert mes antichambres, ils se sont precipites en foule»… Je ne sais pas a quel point il a eu le droit de le dire. [Я показал им путь славы: они не хотели; я открыл им мои передние: они бросились толпой… Не знаю, до какой степени имел он право так говорить.]
– Aucun, [Никакого,] – возразил виконт. – После убийства герцога даже самые пристрастные люди перестали видеть в нем героя. Si meme ca a ete un heros pour certaines gens, – сказал виконт, обращаясь к Анне Павловне, – depuis l'assassinat du duc il y a un Marietyr de plus dans le ciel, un heros de moins sur la terre. [Если он и был героем для некоторых людей, то после убиения герцога одним мучеником стало больше на небесах и одним героем меньше на земле.]
Не успели еще Анна Павловна и другие улыбкой оценить этих слов виконта, как Пьер опять ворвался в разговор, и Анна Павловна, хотя и предчувствовавшая, что он скажет что нибудь неприличное, уже не могла остановить его.
– Казнь герцога Энгиенского, – сказал мсье Пьер, – была государственная необходимость; и я именно вижу величие души в том, что Наполеон не побоялся принять на себя одного ответственность в этом поступке.
– Dieul mon Dieu! [Боже! мой Боже!] – страшным шопотом проговорила Анна Павловна.
– Comment, M. Pierre, vous trouvez que l'assassinat est grandeur d'ame, [Как, мсье Пьер, вы видите в убийстве величие души,] – сказала маленькая княгиня, улыбаясь и придвигая к себе работу.
– Ah! Oh! – сказали разные голоса.
– Capital! [Превосходно!] – по английски сказал князь Ипполит и принялся бить себя ладонью по коленке.
Виконт только пожал плечами. Пьер торжественно посмотрел поверх очков на слушателей.
– Я потому так говорю, – продолжал он с отчаянностью, – что Бурбоны бежали от революции, предоставив народ анархии; а один Наполеон умел понять революцию, победить ее, и потому для общего блага он не мог остановиться перед жизнью одного человека.
– Не хотите ли перейти к тому столу? – сказала Анна Павловна.
Но Пьер, не отвечая, продолжал свою речь.
– Нет, – говорил он, все более и более одушевляясь, – Наполеон велик, потому что он стал выше революции, подавил ее злоупотребления, удержав всё хорошее – и равенство граждан, и свободу слова и печати – и только потому приобрел власть.
– Да, ежели бы он, взяв власть, не пользуясь ею для убийства, отдал бы ее законному королю, – сказал виконт, – тогда бы я назвал его великим человеком.
– Он бы не мог этого сделать. Народ отдал ему власть только затем, чтоб он избавил его от Бурбонов, и потому, что народ видел в нем великого человека. Революция была великое дело, – продолжал мсье Пьер, выказывая этим отчаянным и вызывающим вводным предложением свою великую молодость и желание всё полнее высказать.
– Революция и цареубийство великое дело?…После этого… да не хотите ли перейти к тому столу? – повторила Анна Павловна.
– Contrat social, [Общественный договор,] – с кроткой улыбкой сказал виконт.
– Я не говорю про цареубийство. Я говорю про идеи.
– Да, идеи грабежа, убийства и цареубийства, – опять перебил иронический голос.
– Это были крайности, разумеется, но не в них всё значение, а значение в правах человека, в эманципации от предрассудков, в равенстве граждан; и все эти идеи Наполеон удержал во всей их силе.
– Свобода и равенство, – презрительно сказал виконт, как будто решившийся, наконец, серьезно доказать этому юноше всю глупость его речей, – всё громкие слова, которые уже давно компрометировались. Кто же не любит свободы и равенства? Еще Спаситель наш проповедывал свободу и равенство. Разве после революции люди стали счастливее? Напротив. Mы хотели свободы, а Бонапарте уничтожил ее.
Князь Андрей с улыбкой посматривал то на Пьера, то на виконта, то на хозяйку. В первую минуту выходки Пьера Анна Павловна ужаснулась, несмотря на свою привычку к свету; но когда она увидела, что, несмотря на произнесенные Пьером святотатственные речи, виконт не выходил из себя, и когда она убедилась, что замять этих речей уже нельзя, она собралась с силами и, присоединившись к виконту, напала на оратора.
– Mais, mon cher m r Pierre, [Но, мой милый Пьер,] – сказала Анна Павловна, – как же вы объясняете великого человека, который мог казнить герцога, наконец, просто человека, без суда и без вины?
– Я бы спросил, – сказал виконт, – как monsieur объясняет 18 брюмера. Разве это не обман? C'est un escamotage, qui ne ressemble nullement a la maniere d'agir d'un grand homme. [Это шулерство, вовсе не похожее на образ действий великого человека.]
– А пленные в Африке, которых он убил? – сказала маленькая княгиня. – Это ужасно! – И она пожала плечами.
– C'est un roturier, vous aurez beau dire, [Это проходимец, что бы вы ни говорили,] – сказал князь Ипполит.
Мсье Пьер не знал, кому отвечать, оглянул всех и улыбнулся. Улыбка у него была не такая, какая у других людей, сливающаяся с неулыбкой. У него, напротив, когда приходила улыбка, то вдруг, мгновенно исчезало серьезное и даже несколько угрюмое лицо и являлось другое – детское, доброе, даже глуповатое и как бы просящее прощения.
Виконту, который видел его в первый раз, стало ясно, что этот якобинец совсем не так страшен, как его слова. Все замолчали.
– Как вы хотите, чтобы он всем отвечал вдруг? – сказал князь Андрей. – Притом надо в поступках государственного человека различать поступки частного лица, полководца или императора. Мне так кажется.
– Да, да, разумеется, – подхватил Пьер, обрадованный выступавшею ему подмогой.
– Нельзя не сознаться, – продолжал князь Андрей, – Наполеон как человек велик на Аркольском мосту, в госпитале в Яффе, где он чумным подает руку, но… но есть другие поступки, которые трудно оправдать.