Эйленбюрх, Саския ван

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Саския ван Эйленбюрх

Са́ския ван Э́йленбюрх (Эйленбург; нидерл. Saskia van Uylenburgh, МФА: [ˈsɑskijaː vɑn ˈœylə(n)ˌbʏrx]; 2 августа 1612, Леуварден — 14 июня 1642, Амстердам) — жена нидерландского художника Рембрандта ван Рейна, изображённая на значительном числе его картин, рисунков и офортов.





Жизнь

Родилась и выросла в Леувардене, была крещена 12 августа 1612 года.[1]

Дочь местного бургомистра, адвоката и учёного, знатного горожанина Ромбертуса ван Эйленбурга (Rombertus Rommertsz van Uylenburgh). В семье было восемь детей, из них четверо дочерей, Саския — самая младшая.

В 7 лет лишилась матери, ещё через пять лет — отца. В возрасте 21 года она приезжает в Амстердам в гости к кузине Алтье (Aaltje Pietersdr van Uylenburgh), которая была замужем за проповедником Иоганном Корнелисом Сильвиусом. Он был знаком с Рембрандтом, который в 1633 году создал офорт с его портретом. Также в Амстердаме жил её кузен Хендрик ван Эйленбург (Hendrik van Uylenburgh) — художник и арт-дилер, создавший фирму («академию») по созданию картин, участником которой в 1631—1635 годах стал Рембрандт, также занимавший помещение в доме Хендрика[1].

По-видимому, в этом доме Рембрандт и Саския познакомились. 8 июня 1633 года состоялась их помолвка, а 22 июня 1634 года они обвенчались в церкви села St.Annaparochie недалеко от Леувардена, свидетелем был Иоганн Корнелис Сильвиус. На церемонии присутствовали кузен Саскии Хендрик ван Эйленбург с женой Марией ван Эйк и сестра Саскии Тития с мужем. Саския принесла мужу большое приданое.

В 1639 году Рембрандт приобрел в кредит новый дом на улице Синт-Антонисбрестрат за 13 000 гульденов, куда и переехал вместе с женой (ныне там расположен Дом-музей Рембрандта). Трое их детей (Ромберт и две Корнелии) умерли вскоре после рождения. 22 сентября 1641 года был крещён их сын Титус, названный в честь сестры Саскии Титии (умер, не достигнув 30-летия).

В следующем году Саския после 9 лет брака скончалась в возрасте 30 лет (вероятно, от туберкулёза) и была похоронена в церкви Аудекерк.

Завещание Саскии, которое она составила за несколько дней до смерти, впоследствии создало Рембрандту немало трудностей. Она не могла предвидеть его грядущее банкротство (из-за кредита на дом и проч.), и поэтому распорядилась состоянием, предполагая, что он всегда будет оставаться богатым. Свои средства она завещала сыну Титусу, оговорив, что муж будет получать с них проценты до женитьбы или совершеннолетия Титуса. Предполагая, что Рембрандт всегда будет в состоянии содержать Титуса, Саския добавила условие, что в случае повторной женитьбы вдовца её состояние переходит не к Титусу, а к одной из её сестер. Из-за этого, в частности, Рембрандт не смог узаконить свои отношения со следующей своей возлюбленной и матерью его детей Хендрикье Стоффелс[2].

В творчестве Рембрандта

Во многих своих произведениях Рембрандт (картины, рисунки, офорты) запечатлел облик Саскии.

Три дня спустя после помолвки он создал рисунок серебряным карандашом, изобразив Саскию в большой шляпе, декорированной цветами, держащую цветок (ныне — Гравюрный кабинет (Берлин)). Рисунок подписан художником: «Это моя жена в возрасте 21 года, три дня спустя после нашей помолвки, 8 июня 1633».

Также в 1633 году были написаны её портреты: «Смеющаяся Саския» (ныне в Дрезденской галерее) и «Портрет Саскии в красной шляпе» (Кассель). В 1635 году Рембрандт запечатлел её в картине «Блудный сын в таверне». Трижды Рембрандт изобразил Саскию в образе Флоры: в 1634 году («Флора» (Эрмитаж)), в 1641 году (Дрезден) и в 1660 году (Нью-Йорк).

Напишите отзыв о статье "Эйленбюрх, Саския ван"

Литература

  • Поль Декарг. Рембрандт. «Молодая гвардия», 2000.
  • Мелисса Рикетс. Рембрандт. «Айрис-Пресс», 2006.

Прочее

  • В честь Саскии назван астероид (461) Саския, открытый в 1900 году.

Примечания

  1. 1 2 [www.nga.gov/content/ngaweb/Collection/art-object-page.1210.pdf Saskia van Uylenburgh, the Wife of the Artist // National Gallery of Art, Washington]
  2. Р. Уоллэйс. Мир Рембрандта. М., 2003. С. 92

Ссылки

  • [gemeentearchief.amsterdam.nl/schatkamer/rembrandt_prive/saskia_van_uylenburgh/rembrandt_en_saskia_trouwen/index.en.html Данные из амстердамских архивов о семье Рембрандта]  (нид.)

Отрывок, характеризующий Эйленбюрх, Саския ван


3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.
Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.
По годам он бы должен был быть с молодыми, по богатству и связям он был членом кружков старых, почтенных гостей, и потому он переходил от одного кружка к другому.
Старики из самых значительных составляли центр кружков, к которым почтительно приближались даже незнакомые, чтобы послушать известных людей. Большие кружки составлялись около графа Ростопчина, Валуева и Нарышкина. Ростопчин рассказывал про то, как русские были смяты бежавшими австрийцами и должны были штыком прокладывать себе дорогу сквозь беглецов.
Валуев конфиденциально рассказывал, что Уваров был прислан из Петербурга, для того чтобы узнать мнение москвичей об Аустерлице.
В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству – кричать по петушиному – не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было говорить про Кутузова.
Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно, торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно и совершенно одинаково здороваясь с важными и неважными лицами, которых он всех знал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца сына, радостно останавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял у окна с Долоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого он дорожил. Старый граф подошел к ним и пожал руку Долохову.
– Ко мне милости прошу, вот ты с моим молодцом знаком… вместе там, вместе геройствовали… A! Василий Игнатьич… здорово старый, – обратился он к проходившему старичку, но не успел еще договорить приветствия, как всё зашевелилось, и прибежавший лакей, с испуганным лицом, доложил: пожаловали!
Раздались звонки; старшины бросились вперед; разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, столпились в одну кучу и остановились в большой гостиной у дверей залы.
В дверях передней показался Багратион, без шляпы и шпаги, которые он, по клубному обычаю, оставил у швейцара. Он был не в смушковом картузе с нагайкой через плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком мундире с русскими и иностранными орденами и с георгиевской звездой на левой стороне груди. Он видимо сейчас, перед обедом, подстриг волосы и бакенбарды, что невыгодно изменяло его физиономию. На лице его было что то наивно праздничное, дававшее, в соединении с его твердыми, мужественными чертами, даже несколько комическое выражение его лицу. Беклешов и Федор Петрович Уваров, приехавшие с ним вместе, остановились в дверях, желая, чтобы он, как главный гость, прошел вперед их. Багратион смешался, не желая воспользоваться их учтивостью; произошла остановка в дверях, и наконец Багратион всё таки прошел вперед. Он шел, не зная куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее и легче было ходить под пулями по вспаханному полю, как он шел перед Курским полком в Шенграбене. Старшины встретили его у первой двери, сказав ему несколько слов о радости видеть столь дорогого гостя, и недождавшись его ответа, как бы завладев им, окружили его и повели в гостиную. В дверях гостиной не было возможности пройти от столпившихся членов и гостей, давивших друг друга и через плечи друг друга старавшихся, как редкого зверя, рассмотреть Багратиона. Граф Илья Андреич, энергичнее всех, смеясь и приговаривая: – пусти, mon cher, пусти, пусти, – протолкал толпу, провел гостей в гостиную и посадил на средний диван. Тузы, почетнейшие члены клуба, обступили вновь прибывших. Граф Илья Андреич, проталкиваясь опять через толпу, вышел из гостиной и с другим старшиной через минуту явился, неся большое серебряное блюдо, которое он поднес князю Багратиону. На блюде лежали сочиненные и напечатанные в честь героя стихи. Багратион, увидав блюдо, испуганно оглянулся, как бы отыскивая помощи. Но во всех глазах было требование того, чтобы он покорился. Чувствуя себя в их власти, Багратион решительно, обеими руками, взял блюдо и сердито, укоризненно посмотрел на графа, подносившего его. Кто то услужливо вынул из рук Багратиона блюдо (а то бы он, казалось, намерен был держать его так до вечера и так итти к столу) и обратил его внимание на стихи. «Ну и прочту», как будто сказал Багратион и устремив усталые глаза на бумагу, стал читать с сосредоточенным и серьезным видом. Сам сочинитель взял стихи и стал читать. Князь Багратион склонил голову и слушал.