Эрбен, Карел Яромир

Карел Яромир Эрбен
чеш. Karel Jaromír Erben
Дата рождения:	7 ноября 1811(1811-11-07)
Место рождения:	Милетин, район Йичин Краловеградецкий край, Австрийская империя
Дата смерти:	21 ноября 1870(1870-11-21) (59 лет)
Место смерти:	Прага, Австро-Венгрия
Гражданство:	Австрийская империя Австрийская империя, Австро-Венгрия Австро-Венгрия
Род деятельности:	прозаик, поэт, переводчик, историк литературы
Язык произведений:	чешский

Карел Яромир Эрбен (чеш. Karel Jaromír Erben; 7 ноября 1811, Милетин, район Йичин — 21 ноября 1870, Прага) — чешский писатель, поэт, переводчик, историк литературы и собиратель чешского фольклора, в первую очередь народных сказок и песен. Представитель романтического направления в искусстве. Участник Славянского съезда в Москве и Санкт-Петербурге 1867 года

Жизнь и творчество

Изучал философию в Градец-Кралове, позднее — право в Пражском университете. В 1837 году он — практикант при уголовном суде пражского магистрата, в 1838 — служил при казначействе. В 1842 году вступил в брак Бетиной Мечиржовой. С 1843 — сотрудник пражского Национального музея; его заданием в музее было сортировать и каталогизировать документы из архивов Табора и Домажлице. В 1848 году стал редактором Пражских новостей (Pražské noviny); после публикации новой конституции в том же году оставил должность редактора. В 1850 году стал секретарём и архивариусом Национального музея; в 1851 — архивариусом города Прага.

Основной труд К. Я. Эрбена — Славянское чтение (Slovanská čítanka) — содержит в себе более сотни народных сказок и легенд, написанных чешским архаичным языком. В 1853 году вышел в свет единственный сборник его стихов Букет народных сказаний (Kytice z pověstí národních), в котором пересказаны старочешские предания. В 1864 издал романтическое собрание Простонародных чешских песен и рифм (Prostonárodní české písně a říkadla) в пяти частях.

Эрбен не только собирал народное чешское творчество, но и писал на эту тему литературно-критические работы. Кроме этого, он является автором многочисленных книг по истории Праги и Чехии. Наиболее значительным историческим трудом К. Я. Эрбена считается «Регистр писем и документов Богемии и Моравии» (лат. Regesta diplomatica nec non epistolaria Bohemiae a Moraviae), в котором изучаются грамоты и указы Чехии, начиная с 1253 года. Кроме этого, писателю принадлежат критические комментарии по историям и легендам о таких личностях, как Святая Екатерина, Томаш Штитный, Ян Амос Коменский и Ян Гус. Перевёл также на чешский язык с русского «Повесть временных лет» и «Слово о полку Игореве».

Композитор Антонин Дворжак использовал многие баллады К. Я. Эрбена как основу для своих симфонических произведений (например, op. 107 Водяной, op. 108 Полуденница, op. 109 Золотое веретено и op. 110 Лесной голубь).

Похоронен в Праге на Малостранском кладбище.

Сказки (избранное)

• Принцесса Златоволоска
• Три золотых волоска
• Снегурочка
• Живая вода
• Горшок каши
• Длинный, толстый и зоркий
• Король Ильтис
• Три пряхи
• История гнома
• Ум и счастье
• Три ведьмы
• Братья-близнецы

Фильмография

• Princ a Večernice: фильм-сказка, режиссёр В. Ворличек, Чехословакия, 1977
• Třetí Prinz: режиссёр Антонин Москалик, Чехословакия, 1982
• Kytice: режиссёр Ф. А. Брабец, Чехия, 2000

Литература

• Яцимирский А. И.,. Эрбен, Карл-Яромир // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Julius Dolanský: Karel Jaromír Erben, Prag 1970

Отрывок, характеризующий Эрбен, Карел Яромир

– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.