Гусейнов, Юсиф Исмаил оглы

Юсиф Гусейнов
Имя при рождении:	Юсиф Исмаил оглы Гусейнов
Дата рождения:	15 октября 1928(1928-10-15)
Место рождения:	Баку, Азербайджанская ССР
Дата смерти:	1 сентября 2009(2009-09-01) (80 лет)
Гражданство:	СССР СССР Азербайджан Азербайджан
Жанр:	живопись
Учёба:	Азербайджанское художественное училище им. А. Азимзаде, Московский государственный художественный институт им. В. И. Сурикова
Звания:	народный художник Азербайджанской ССР

Гусейнов Юсиф Исмаил оглы (азерб. Hüseynov Yusif İsmail oğlu, 15 октября 1928 года, Баку — 1 сентября 2009 года) — представитель азербайджанского изобразительного искусства, народный художник Азербайджанской ССР (1979).

Биография

Гусейнов Юсиф родился 15 октября 1928 года в Баку, Азербайджанская ССР.

В 1949 году он окончил Азербайджанское государственное художественное училище имени Азима Азимзаде. В 1955 году окончил факультет графики Московского художественного института имени Василия Сурикова.

В 1964 году был удостоен почетного звания заслуженного художника, а в 1979 году — народного художника Азербайджанской ССР (23.02.1979)

В 1977 году Юсиф Гусейнов был избран председателем Союза художников Азербайджана.

В том же году он был назначен секретарем Правления Союза художников СССР.

Скончался народный художник 1 сентября 2009 года на 81-м году жизни.

Творчество

Ю. Гусейнов пришёл в азербайджанскую графику во второй половине 50-х годов. Первые же самостоятельные произведения, которыми талантливый график дебютировал на выставке молодых художников Закавказья (1958), обратили на себя внимание зрителей и критиков. Ю. Гусейнов начал свой творческий путь как художник книги. Однако он обнаруживает интерес и к другим видам графики, в частности, к станковому рисунку (особенно литографии) и политическому плакату. Более того, на выставках он с успехом демонстрирует свои живописные полотна. Первые иллюстрации Ю. Гусейнова выполнены в Москве по заданию журнала «Юность». Штриховые рисунки к стихам Я. Акима открывают молодому художнику путь в книжные издательства. Вскоре «Детгиз» поручает ему оформление книги Е. Пермяка «Счастливый гвоздь». Ю. Гусейнову было нелегко иллюстрировать сказки, к тому же русские. Однако художник создает рисунки, в которых убеждает и русский типаж, и изображение природы. В той же манере был оформлен сборник детских рассказов азербайджанской писательницы Х. Гасиловой. В 1957 году Ю. Гусейнов возвращается в Баку и сразу же включается в творческую работу. За короткий промежуток времени он оформляет и иллюстрирует новые издания произведений азербайджанских писателей: повести Н. Нариманова «Бахадур и Сона», роман М. Алиева «Сын гор», «Избранное» А. Шаика, рассказы Б. Талыблы. В последующие годы Ю. Гусейнов продолжает плодотворно работать в книжной графике. В своих иллюстрациях художник более широко обращается к разнообразной технике и новым графическим приемам. Так, например, иллюстрации к роману Ю. Ширвана «Шафаг» он выполняет чёрной отмывкой, добиваясь мягкой моделировки формы. Ю. Гусейнов впервые пробует силы и в цветной иллюстрации — он создает акварельные рисунки к книжкам для самых маленьких: «Экиль-бекиль», «Потерянный ключ», «Тапмаджалар», «Цыплята». В 1964 году в Баку издана оформленная Ю. Гусейновым книга рассказов Сулеймана Рагимова «Смеющаяся рыба». Насыщенное по цвету оформление переплета книги, а также штриховые рисунки-заставки — новое достижение молодого художника в книжной графике. Активно сотрудничая и периодических изданиях, он одним из первых начал работать в детском журнале «Геярчин» («Голубь»). Его цветные рисунки, как и само оформление журнала, отличаются своеобразием художественного решения. Он периодически рисует и для других журналов и газет. В 1951 году на выставке Ю.Гусейнов показал оригиналы своих плакатов, посвященных освободительному движению народов Азии и Африки: «За полное освобождение», «Мы требуем мира, свободы», «Солнце озаряет путь к победе». Тема и герои этих плакатов отражают волнующие события современности. Свою первую станковую серию, исполненную по мотивам романа Мехти Гусейна «Комиссар», художник завершил после возвращения из Москвы. Экспонированная на Юбилейной художественной выставке 1957 года, эта серия привлекла зрителей драматизмом изображенных эпизодов («Горе семьи», «Встреча с матерью»), динамичностью композиции («Прощайте, товарищи»). В серию входило также портретное изображение Мешади Азизбекова — героя романа «Комиссар». Однако, если вышеназванные рисунки носили характер станковых иллюстраций, то последующие серии цветных автолитографий («На просторах Каспия», 1963; «На границе», 1963) и акварельных рисунков уже не связаны с литературными источниками. Тематические листы и композиционные портреты, входящие и эти серии, затрагивают разнообразные аспекты современной жизни республики. В автолитографии «Обычное утро» из серии «На просторах Каспия» по эстакаде, над штормовыми волнами движутся труженики моря. В литографии «Весна» — образы юношей и девушек, простор Каспия, небо — все проникнуто оптимизмом, весенней свежестью. А как жизнерадостны черноглазая девушка «Мастер нефти» или молодой нефтяник из листа «Ширваннефт». На всесоюзной выставке «На страже мира» в 1965 году пользовалась успехом серия цветных автолитографий Ю. Гусейнова «На границе», посвященная будням защитников наших южных границ. Ю. Гусейнов не раз бывал у пограничников, непосредственно наблюдал за их службой, бытом в мирные дни. Вот почему в серии все листы выглядят «мирными». Купающиеся солдаты («На досуге»), пограничник, наблюдающий за полетом гусей («Мирное небо»), молодой пограничник с цветами, поджидающий свою девушку («Опаздывает»), обычный для юга пейзаж («Выше гор») — все эти мотивы могут показаться на первый взгляд необычными для выбранной темы. Но они были навеяны собственными наблюдениями, обобщениями художника. И лишь одна работа серии «Дни и ночи» непосредственно говорит о священном долге славных пограничников, охраняющих государственную границу. Эстампы «В камышах», «Драматург Дж. Джабарлы», пейзажи «Хыналык», серия портретов и пейзажей, исполненных в поездке на рыбные промыслы, большая серия акварелей под названием «Рыбаки Каспия» — это далеко не все, что было создано молодым графиком, вступившим в полосу своего творческого развития. Серия акварелей под названием «Пейзажи Хыналыка», созданный после поездки в северные районы («Пасмурный день», «Крыши», «Дорога в Куруш» и др.), особенно акварельная работа «Вечер на селе», с успехом демонстрировались как в Республике, так и за рубежом. Серия акварелей, посвященная рыбакам, была удостоена премии на Республиканской выставке (1967 год). Серия полотен, отражающая историю и сегодняшний день нашего народа занимает особое место в творчестве Ю. Гусейнова. Сцены из жизни, нефтяные вышки на фоне моря, солнцем выжженный песок, простые люди становятся основной темой работ художника («Из нашей истории», «Восход солнца», «Мардакянские башни», «Гранатовое дерево», «Берега Апшерона», «Кобустан» и многие другие). Он мастерски использует контрастные цвета, свет и тень. Художник воспринимает красоту родной земли через призму художественных традиций. Его произведения привлекают зрителей своим оптимизмом. Острый динамизм и чувство ритма усиливают художественную силу этих произведений. Его композиции отличаются монументальностью. На республиканских и всесоюзных выставках наряду с графическими произведениями Ю. Гусейнов показывал и живописные работы. Среди них можно особенно отметить «В родное село», «Паруса», «На берегу Куры», «Свадьба», «Аракс», «Юность», «Май 1945-го года», «Рыбаки». Кроме того, в разные годы им были созданы портреты видных деятелей Азербайджана (Низами, Хатаи, Физули, Аджеми Нахчивани), а также тематические картины по мотивам их произведений. Портрет Деде Коркута, написанный для участия на конкурсе, объявленном по случаю юбилея Деде Коркута, был одобрен и включен в «Энциклопедию Деде Коркута». Большое количество натюрмортов, пейзажей и портретов, созданных за последние годы, также как и все творчество Ю. Гусейнова, отмечены четкостью композиции, интересной тематикой, острым чувством цвета и нежной лиричностью.

Общественная работа

Наряду с творчеством Ю. Гусейнов занимался большой общественной работой. С 1968 года он занимал должность ответственного Секретаря, а с 1970 по 1987 год Председателя Союза Художников Азербайджана. В 1977—1987 годы являлся Секретарем Союза Художников бывшего СССР. Дважды избирался депутатом Верховного Совета Республики (Х и XI созывы).

Кроме того, уже долгие годы Ю. Гусейнов занимался педагогической деятельностью. С 1961-го года он преподавал в Художественной Школе им. А. Азимзаде, а с 1964-го года —в Азербайджанском Государственном Институте Художеств, был заведующим кафедрой рисунка. С 2000-го года работал в Азербайджанской Государственной Академии Художеств. Руководил мастерской по станковой графики. Среди признанных художников республики есть многие, кто учился у Ю. Гусейнова.

Всю свою жизнь и творчество художник посвятил служению Родине, развитию и прославлению её культуры и искусства.

Персональные выставки

• 2008- «Юсиф Гусейнов. Выставка в честь 80-летия»

Ссылки

• [www.echo-az.com/archive/2008_11/1923/kultura01.shtml К 80-летию народного художника Азербайджана Юсифа Гусейнова]

Отрывок, характеризующий Гусейнов, Юсиф Исмаил оглы

Билибин, не утративший репутации умнейшего человека и бывший бескорыстным другом Элен, одним из тех друзей, которые бывают всегда у блестящих женщин, друзей мужчин, никогда не могущих перейти в роль влюбленных, Билибин однажды в petit comite [маленьком интимном кружке] высказал своему другу Элен взгляд свой на все это дело.
– Ecoutez, Bilibine (Элен таких друзей, как Билибин, всегда называла по фамилии), – и она дотронулась своей белой в кольцах рукой до рукава его фрака. – Dites moi comme vous diriez a une s?ur, que dois je faire? Lequel des deux? [Послушайте, Билибин: скажите мне, как бы сказали вы сестре, что мне делать? Которого из двух?]
Билибин собрал кожу над бровями и с улыбкой на губах задумался.
– Vous ne me prenez pas en расплох, vous savez, – сказал он. – Comme veritable ami j'ai pense et repense a votre affaire. Voyez vous. Si vous epousez le prince (это был молодой человек), – он загнул палец, – vous perdez pour toujours la chance d'epouser l'autre, et puis vous mecontentez la Cour. (Comme vous savez, il y a une espece de parente.) Mais si vous epousez le vieux comte, vous faites le bonheur de ses derniers jours, et puis comme veuve du grand… le prince ne fait plus de mesalliance en vous epousant, [Вы меня не захватите врасплох, вы знаете. Как истинный друг, я долго обдумывал ваше дело. Вот видите: если выйти за принца, то вы навсегда лишаетесь возможности быть женою другого, и вдобавок двор будет недоволен. (Вы знаете, ведь тут замешано родство.) А если выйти за старого графа, то вы составите счастие последних дней его, и потом… принцу уже не будет унизительно жениться на вдове вельможи.] – и Билибин распустил кожу.
– Voila un veritable ami! – сказала просиявшая Элен, еще раз дотрогиваясь рукой до рукава Билибипа. – Mais c'est que j'aime l'un et l'autre, je ne voudrais pas leur faire de chagrin. Je donnerais ma vie pour leur bonheur a tous deux, [Вот истинный друг! Но ведь я люблю того и другого и не хотела бы огорчать никого. Для счастия обоих я готова бы пожертвовать жизнию.] – сказала она.
Билибин пожал плечами, выражая, что такому горю даже и он пособить уже не может.
«Une maitresse femme! Voila ce qui s'appelle poser carrement la question. Elle voudrait epouser tous les trois a la fois», [«Молодец женщина! Вот что называется твердо поставить вопрос. Она хотела бы быть женою всех троих в одно и то же время».] – подумал Билибин.
– Но скажите, как муж ваш посмотрит на это дело? – сказал он, вследствие твердости своей репутации не боясь уронить себя таким наивным вопросом. – Согласится ли он?
– Ah! Il m'aime tant! – сказала Элен, которой почему то казалось, что Пьер тоже ее любил. – Il fera tout pour moi. [Ах! он меня так любит! Он на все для меня готов.]
Билибин подобрал кожу, чтобы обозначить готовящийся mot.
– Meme le divorce, [Даже и на развод.] – сказал он.
Элен засмеялась.
В числе людей, которые позволяли себе сомневаться в законности предпринимаемого брака, была мать Элен, княгиня Курагина. Она постоянно мучилась завистью к своей дочери, и теперь, когда предмет зависти был самый близкий сердцу княгини, она не могла примириться с этой мыслью. Она советовалась с русским священником о том, в какой мере возможен развод и вступление в брак при живом муже, и священник сказал ей, что это невозможно, и, к радости ее, указал ей на евангельский текст, в котором (священнику казалось) прямо отвергается возможность вступления в брак от живого мужа.
Вооруженная этими аргументами, казавшимися ей неопровержимыми, княгиня рано утром, чтобы застать ее одну, поехала к своей дочери.
Выслушав возражения своей матери, Элен кротко и насмешливо улыбнулась.
– Да ведь прямо сказано: кто женится на разводной жене… – сказала старая княгиня.
– Ah, maman, ne dites pas de betises. Vous ne comprenez rien. Dans ma position j'ai des devoirs, [Ах, маменька, не говорите глупостей. Вы ничего не понимаете. В моем положении есть обязанности.] – заговорилa Элен, переводя разговор на французский с русского языка, на котором ей всегда казалась какая то неясность в ее деле.
– Но, мой друг…
– Ah, maman, comment est ce que vous ne comprenez pas que le Saint Pere, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…]
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.

В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.