Муллинс, Юстас

Муллинс, Юстас Кларенс
Mullins, Eustace
Род деятельности:	писатель
Дата рождения:	9 марта 1923(1923-03-09)
Место рождения:	Роанок (Виргиния)
Гражданство:	США
Дата смерти:	2 февраля 2010(2010-02-02) (86 лет)
Место смерти:	Хокли (Техас)

Муллинс, Юстас Кларенс (младший), (9 марта 1923 — 2 февраля 2010) — американский писатель, политический обозреватель, биограф, популист и антисемит. Самой известной работой автора является книга «Секреты Федерального Резерва» (англ. The Secrets of The Federal Reserve). Наряду с Нестой Вебстер (англ. Nesta Helen Webster) известен, как один из виднейших представителей жанра о «теории заговора».

Биография

Юстас Муллинс (младший) родился в городе Роанок, штата Виргиния. Был третьим ребенком в семье Юстаса Муллинса (1899—1961) и его жены Джейн Кэтрин Мьюз (1897—1971). Его отец был продавцом в магазине одежды. Юстас Муллинс получил образование в Университете Вашингтона и Ли (англ. Washington and Lee University), Университете Нью-Йорка (англ. New York University), Университете Северной Дакоты (англ. University of North Dakota) и Институте современных искусств (англ. Institute of Contemporary Arts). В декабре 1942 года в Шарлотсвилле поступил на военную службу в качестве уорент-офицера (англ. Warrant Officer). Ветеран Военно-Воздушных Сил Соединенных Штатов Америки (англ. United States Army Air Forces), отслуживший три года (тридцать восемь месяцев) во время Второй мировой войны в армейских частях. В период с 1946 по 1959 годы часто навещал поэта Эзру Паунд (англ. Ezra Weston Loomis Pound) во время нахождения последнего на лечении в Госпитале святой Елизаветы (англ. St. Elizabeths Hospital for the Mentally) для душевнобольных. Согласно Юстасу Муллинсу именно Эзра Паунд подал ему мысль об исследованиях, которые легли в основу книги «Секреты Федерального Резерва».

В 1950-м году Юстас Муллинс работал референтом в Библиотеке Конгресса (англ. Library of Congress) и по работе сотрудничал с сенатором Джозефом Маккарти (англ. Joseph McCarthy), проводившем расследования источников финансирования Коммунистической партии. Позже Муллинс отмечал, что верил в то, что Маккарти «развернул активную борьбу против коммунизма». Сразу же после выхода его первой книги в 1952-м году он был уволен из Библиотеки Конгресса. В пятидесятые годы двадцатого века Юстас Муллинс писал для придерживающегося антисемитских и антикоммунистических взглядов Конда Макгинли (англ. Michael Conde McGinley), владевшего газетой «Здравый смысл» (англ. Common Sense). Газета Макгинли рекламировала второе издание книги Юстаса Муллинса на тему Федерального Резерва, увидевшей свет в 1954-м году, под названием «Заговор Федерального Резерва» (англ. The Federal Reserve Conspiracy). В это же время Муллинс пишет статьи для чикагской газеты «Женский голос» (англ. Women's Voice). В 1995 году пишет статьи для журнала «Власть криминала» (Criminal Politics). Незадолго перед своей смертью писал статьи для журнала ультраправых американских ревизионистов «Барнс Ревью» (англ. Barnes Review), редактором которого был Уиллис Карто (англ. Willis Carto). С середины семидесятых годов двадцатого века и до конца своей жизни Юстас Муллинс проживал в городе Стаунтон, штат Виргиния, в доме на Мэдисон Плейс (Madison Place).

Работы

В предисловии к своей книге «Секреты Федерального Резерва» (англ. The Secrets of the Federal Reserve) Юстас Муллинс так комментирует те обстоятельства, которые побудили его к проведению расследования возникновения и создания Федерального Резерва:

В 1949 году я навещал политического заключенного Эзру Паунда в Госпитале святой Елизаветы, штат Вашингтон, округ Колумбия. Доктор Паунд поинтересовался — известно ли мне о такой системе, как Федеральный Резерв. Мне тогда было двадцать пять лет, и я ответил, что никогда не слышал ни о чем подобном. Тогда он показал мне надпись на десятидолларовой банкноте «Federal Reserve Note» и попросил меня заняться поисками информации по Федеральному Резерву в Библиотеке Конгресса. По той причине, что Паунд без суда и следствия был помещен в психиатрическую лечебницу федеральным правительством США, он сам не мог лично присутствовать в Библиотеке. После того, как в США он получил отказ в эфирном времени, доктор Паунд вел передачи из Италии, в которых призывал американский народ не участвовать в военных действиях. Франклин Рузвельт лично отдал приказ о преследовании Эзры Паунда…

После того, как Юстас Муллинс сказал доктору Паунду о том, что он не имеет интереса к этой теме, по причине написания новеллы Паунд сделал ему предложение:

Доктор Паунд обещал мне каждую неделю выплачивать вознаграждение в десять долларов. В ходе моих первоначальных исследований я нашел доказательства того, как разработанный международными банковскими группами секретный акт о Федеральном Резерве (англ. Federal Reserve Act) был принят Конгрессом в виде закона. Эти доказательства подтвердили подозрения Паунда и он напутствовал меня — «Вы должны написать детективный рассказ о ваших исследованиях»".

Муллинс завершил работу в 1950-м году и начал поиск издателя. Восемнадцать издательств отказали ему без объяснения причин, пока Девин Гаррет (англ. Devin Garrett), президент издательской компании Девин-Адэр Паблишинг Компани (англ. Devin-Adair Publishing Company), не сказал ему: «Мне нравится ваша книга, но я не могу её напечатать. Думаю, что и в Нью-Йорке никто вам не поможет. Вам лучше забыть об издании этой книги». В конечном счете, книга была издана двумя последователями Юстаса Муллинса — Джоном Каспером (англ. John Kasper) и Дэвидом Хортоном (англ. David Horton) под названием «Муллинс о Федеральном Резерве» (англ. Mullins on the Federal Reserve). В своей книге «Муллинс о Федеральном Резерве», изданной в 1952-м году (в 1982 году издание было дополнено и вышло под названием «Секреты Федерального Резерва») автор приводит доводы о наличии заговора между Полом Варбургом (нем. Paul Moritz Warburg), Эдуардом Хаузом (англ. Edward M. House), Вудро Вильсоном (англ. Woodrow Wilson), Джоном Пирпонтом Морганом (англ. John Pierpont Morgan), Бенжамином Стронгом (англ. Benjamin Strong), Отто Каном (нем. Otto Hermann Kahn), семьями Рокфеллеров (англ. Rockefeller family) и Ротшильдов (англ. Rothschild family) и другими европейскими и американскими банкирами, который имел целью создание Федерального Резерва США. Юстас Муллинс полагал, что акт о Федеральном Резерве от 1913 года противоречит первой статье, восьмой секции, пятому параграфу американской Конституции (англ. Article 1, Section 8, Paragraph 5) и создает систему Центрального банка в США. Муллинс так же полагает, что Первая мировая война, сельскохозяйственный кризис в двадцатых годах двадцатого века в США, Великая депрессия 1929 года были вызваны международными банкирами в собственных интересах в целях извлечения прибыли во время нестабильной обстановки. Юстас Муллинс ссылается на Томаса Джефферсона, который был противником создания центрального банка в США. Во втором издании своей книги от 1983 года Юстас Муллинс полагает, что компании «Кун, Леб и Ко» (англ. Kuhn, Loeb & Co) и «Дом Моргана» (англ. J.P. Morgan & Co) выступают в качестве ширмы семейства Ротшильд. В этом издании Муллинс так же высказывает предположение о тесном переплетении интересов финансового капитала с интересами компании «Генри Шредер Компани» (англ. J. Henry Schroder Company) и интересами братьев Даллес (англ. Dulles brothers). Муллинс полагает, что компания Шредера и братья Даллес тайно финансировали Адольфа Гитлера, что контрастирует с взглядами его наставника Эзры Паунда, который считал, что Гитлер является независимым лицом борющегося с мировой финансовой системой.

В дополнении ко всему автор утверждает, что семья Ротшильдов является наиболее влиятельной силой в мировой политике и экономике. Далее, автор излагает мысль о том, что большей частью акций банков участников ФРС владеет картель банкиров из Лондона. В своей книге Муллинс пытается проследить то, каким образом в ходе сделок по слиянию и поглощению менялись хозяева акций банков, входящих в систему Федерального Резерва, с момента его основания и до времени публикации книги. В заключительной главе своей книги автор упоминает специальные расследования комиссий Конгресса и критикует тот факт, что некоторые банки, за счет наличия акций ФРС, имеют значительную власть и могут влиять на принимаемые решения законодательной и исполнительных властей. Автор так же критикует «Бильдербергский клуб» (англ. Bilderberg Group) за то, что, якобы, с его помощью, «союз Ротшильдов-Рокфеллеров» (англ. Rockefeller-Rothschild alliance) продвигает свои интересы по всему миру. В приложении к своей книге Муллинс раскрывает документы из истории деловой части Лондона и критикует Тавистокский институт человеческих отношений (англ. Tavistock Institute of Human Relations) за разработку систем психологического влияния на жителей Великобритании и США. Основной темой книги Юстаса Муллинса является идея того, что при помощи создания Федерального резерва банкиры извлекают выгоду из создания долгов, ничего не создают, кроме записей в бухгалтерских книгах и, соответственно получают огромное преимущество перед остальными гражданами. Ближе к концу книги автор пишет свою точку зрения на Федеральную резервную систему:

Федеральная резервная система не является федеральной, у неё нет резервов, это не система, а криминальное сообщество. Это детище деятельности международной преступной группы, составленной из представителей династических фамилий, под чью диктовку устанавливается «Мировой порядок».

Федеральная резервная система — это система центрального банка, которая действует на территории США. Несмотря на то, что подобного определения вы не сможете найти в университетских учебниках, автор дает следующее определение: система центрального банка — это доминирующая финансовая сила, которая подчиняет её себе. Эта система полностью находится в частных руках, хотя и мимикрирует под государственный институт. Она имеет право выпуска денег, этой традиционной привилегии монархов. При её помощи финансируются войны. Это денежная монополия, в чьей власти распоряжаться деньгами и кредитом людей.

Юстас Муллинс посвятил свою книгу «Секреты Федерального резерва» Джорджу Стимсону и Эзре Паунду. В 1985 году Юстас Муллинс выпустил книгу-продолжение — «Мировой порядок: исследование гегемонии паразитизма» (англ. The World Order: A Study in the Hegemony of Parasitism),. В 1992-м году книга была дополнена и была издана под названием «Мировой порядок: Скрытые правители, которые нами управляют» (англ. The World Order: Our Secret Rulers). Автор полагает, что Федеральная резервная система и центральные банки других стран являются инструментом «Мировой системы семьи Ротшильдов» (англ. Rothschild World system) со штаб-квартирой в Лондоне. Эта система использует различные организации, такие как «Королевский институт международных отношений» (англ. Royal Institute of International Affairs), фонды, корпорации и конгломераты, разведывательные службы и.т.д. и.т.п. Автор полагает, что народы не имею реальной власти над своим собственным правительством, а миром управляет паразитической системой, контролируемой банками, фондами, корпорациями, которые выступают едиными фронтом в борьбе за установление мировой монополии. Он полагает, что этот олигархический аппарат, в свою очередь, контролируются династическими фамилиями, которые заработали состояния на торговле золотом, рабами и наркотиками. Автор заявляет, что раз этот «консорциум» в качестве результата имеет установление мировой монополии, он будет пытаться устанавливать «массовую культуру» (англ. World Culture), подрывающую национальное самосознание, разорять всех и каждого (за исключением себя), превратит мир в полицейское государство.

В 1985 году Юстас Муллинс выпустил книгу «Приказ на уничтожение» (англ. A Writ for Martyrs) в которой привел материалы из досье, заведенного на него ФБР. Приведенный в книге материал включал в себя записку от 1959 года, направленную Эдгару Гуверу (англ. J. Edgar Hoover) Алексом Розеном (англ. Alex Rosen), в которой высказывалась необходимость предъявления обвинения Юстасу Муллинсу за его политические взгляды. На этой записке, есть пояснение, написано рукой Гувера о том, что дело Муллинса имеет «высокий приоритет» и агенты ФБР «должны что-то сделать». В книге так же приводится факсимиле переписки между американским и немецким правительством, относительно уничтожения немецкого издания книги о Федеральном резерве. В 1988 году Юстас Муллинс пишет книгу «Смерть от инъекции» (англ. Murder by Injection) в которой высказывает предположение о том, что большая часть Соединенных Штатов контролируются семьей Рокфеллеров и что «медицинская монополия» носит пагубный характер для американцев, умышленно заражает людей ядами, вместо того, что бы их лечить. В 1989 году Юстас Муллинс пишет книгу «Изнасилованное правосудие» (англ. The Rape of Justice) в которой высказывает мнение о том, что судебная система США насквозь коррумпирована.

Антисемитская деятельность

Во многих своих работах Юстас Муллинс высказывает мысль о том, что евреи ведут войну с христианской религией и западной цивилизацией. В дополнении ко всему, по мнению автора, евреи используют в своих целях коммунизм, сионизм и международные финансовые организации для уничтожения неевреев. Он так же полагает, что евреи паразитируют на людях другой веры. К «паразитам» он относит и семью Рокфеллеров.

Статья Юстаса Муллинса «Благодарность Адольфу Гитлеру» (англ. Adolf Hitler: An Appreciation), изданной в октябре 1952 года, упоминалась в отчете «Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности» (англ. House Un-American Activities Committee). В этой статье автор высказывал антисемисткие взгляды и полагал, что Америка в неотплатном долгу перед Гитлером.

В брошюре «Секрет Холокоста» (англ. The Secret Holocaust) Муллинс высказывает мысль о том, что количество уничтоженных нацистами евреев подсчитано неверно и Холокост является лишь прикрытием для преступлений Советского Союза по уничтожению христиан. Советский Союз, с точки зрения автора, был лишь орудием «международного еврейства», созданного для уничтожения неевреев.

В 1968 году из-под пера автора вышла книга «Биологический еврей» (англ. The Biological Jew) которая, по мнению Муллинса, давала честный анализ силам, стоящими за «упадком западной цивилизации». Автор утверждает, что главное упущение, которое сделали предыдущие исследователи, было то, что они недооценили силы «паразитов». Свою книгу автор начинает с описания паразитизма в животном мире, после чего комментирует работы Освальда Шпенглера (нем. Oswald Spengler) и Арнольда Тойнби (англ. Arnold Toynbee) и высказывает мысль о том, что если общество рассматривать в качестве организма, то евреи будет выполнять в нем роль паразитов.

Майкл Баркун (англ. Michael Barkun) охарактеризовал работу «Мировой Порядок: Секретные правители, которые нами управляют» (The World Order: Our Secret Rulers) Юстаса Муллинса, как «антисемитскую версию теории ордена Иллюминатов». Баркун пишет:

«Подобно своему учителю (Эзра Паунд), Муллинс полагает, что все зло в мире происходит в результате финансовых операций, в которых евреи занимают центральное место. Но при описании мировых вопросов, в пику современной историографии, его взгляды конспиролога не идут дальше того, чтобы представить орден Иллюминатов лишь связующим звеном между идеями, пришедшими с Ближнего Востока и идеями ранних марксистов. Создатель Ордена Иллюминатов Адам Вейсгаупт (нем. Adam Weishaupt) в представлении Муллинса является лишь марионеткой… Муллинс полагает, что в реальности Иллюминатами управляли евреи….»

Работы

Книги

• The Curse of Canaan: A Demonology of History, Revelation Books, Staunton, Virginia, 1987, 242 pages, ISBN 0-9786517-1-5 (2007)
• The Federal Reserve Conspiracy, Common Sense, Union, New Jersey, 1954, 144 pages
• Mullins' New History of the Jews, The International Institute of Jewish Studies, Staunton, Virginia, 1978, reprint of 1968 edition. Quoting from the introduction: «… throughout the history of civilization, one particular problem of mankind has remained constant. In all of the vast records of peace and wars and rumors of wars, one great empire after another has had to come to grips with the same dilemma … the Jews.»
• Murder by Injection: The Medical Conspiracy Against America, The National Council for Medical Research, Staunton, Virginia, ISBN 0-88060-694-0
• My Life in Christ, Faith and Service Books, Aryan League of America Staunton, Virginia, 1968, 90 pages
• The Rape of Justice: America’s Tribunals Exposed, Staunton, Virginia: National Commission for Judicial Reform, 1989
• The Secret History of the Atomic Bomb
• The Secrets of the Federal Reserve, 1952. Reprinted John McLaughlin, 1983, 208 pages, ISBN 0-9656492-1-0
• The Sedition Case, Sons Of Liberty, 1985, Metairie, Louisiana, 1985, Trade Paperback
• This Difficult Individual: Ezra Pound, Fleet Publishing Corporation, (1961) reprint, Noontide Press, ISBN 0-317-53248-0
• This Difficult Individual: Ezra Pound, Angriff Press: Hollywood, California, 1961. With black & white photos of Ezra Pound taken while incarcerated, 388 pages, cloth reprint (exactly as Fleet Press edition; bootlegged?)
• War! War! War!, Sons of Liberty, 1984, ISBN 0-89562-100-2
• A Writ for Martyrs, OTU Christ Church, 1985, Soft Cover, 223 pages
• The World Order: A Study in the Hegemony of Parasitism, Staunton, Virginia: Ezra Pound Institute, 1985, 217 pages
• The World Order: Our Secret Rulers, Staunton, Virginia: Ezra Pound Institute, 1992, 294 pages

Брошюры и другие работы

• 27 Billion Dollar Rip Off; The Power Brokers
• America’s New Robber Barons: Exclusive Report, pamphlet, 8 pages
• American Patriotism Means Loyalty to Israel, Says Jack, pamphlet, reprint, 2 pages
• Boycott: The Jewish Weapon
• Canada: A Financial Report For 1992
• The Celebration Of Rosh Hashanah
• The Coup That Never Was
• Criminals On Capitol Hill
• The Danger Of International Merger Mania
• The Day Is Here
• Death To The Peacemakers
• Easter
• Education For Death
• Education for Slavery
• Every Man A King
• FDR
• Federal Reserve Notes: Shackles Of Slavery
• General MacArthur The Man Who Refused to Lose
• Genocide In America
• George Sylvester Viereck: Roosevelt’s Victim, pamphlet, 3 pages
• The Glorious Revolution, corner-stapled report, 4 pages
• The Hidden Hand Behind Televangelism
• The Holocaust Explained
• How The Media Is Manipulated
• How To Become A United States Senator
• Is There A New World Order?
• Jesse Jackson And The Jews'', corner-stapled report, 7 pages
• Jewish TV: Sick, Sick, Sick
• Jewish War Against The Western World
• Judges or Criminals?, pamphlet, 3 pages
• Khatyn Or Katyn?, pamphlet, 2 pages
• The Lindbergh Murders: Hauptman Was Innocent
• Marching through Georgia, pamphlet
• Murder
• Murder by Injection: The Great Swine Flu Massacre
• Murder On The Supreme Court
• New Israel
• New Look at Herzl, 2 pages, corner-stapled photocopied report. Reveals that Herzl’s grandiose plans for Zionism resulted from VD.
• The New World Order
• None Dare Call Him Traitor: Larry Abraham The Israeli Connect, pamphlet, 8 pages
• Operation Desert Shield, corner-stapled report, 4 pages
• Our Identity
• The Plagues Of Pharaoh
• The Power Brokers Of Canada'
• Reagan’s Final Surrender, corner-stapled report, 2 pages
• The Scandal Unveiled
• The Secret Holocaust, CPA Book Publishers, Boring, Oregon, small 34-page pamphlet
• Sigmund Freud: Anti-Christ Devil
• Supreme Court Burns Us Again
• The Trilaterals Are Back In The White House
• The Vietnam Wall
• The War Against Christianity
• There’s A Gulag In Your Future
• Trotsky: Where Are You Now?
• The War Against Vietnam Veterans
• War Is The Only Way Out
• The Warburgs, An American Success Story, corner-stapled catalog, 7 pages.
• Warning: The Department Of Justice Is Dangerous To Americans
• Washington DC: City Of Fear
• What Are We Fighting To Preserve?
• What Made Sammy Run?: How Racial Hatred Creates Billion Dollar Fortunes, pamphlet, 10 pages
• Who Owns the TV Networks ?
• Why General Patton was Murdered, pamphlet, 4 pages
• You Can Stop the Threatened Depression!, leaflet, USA: Liberty Free Press, USA

Ссылки

• [www.youtube.com/watch?v=wa0cXxaJGzU Интервью 2005 года]

Отрывок, характеризующий Муллинс, Юстас

– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.