Эуметазои

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Eumetazoa»)
Перейти к: навигация, поиск
Эуметазои

Морские анемоны
Научная классификация
Международное научное название

Eumetazoa Butschili, 1910

Дочерние группы

Систематика
на Викивидах

Изображения
на Викискладе

Эуметазо́и, или настоящие многоклеточные (лат. Eumetazoa) — подцарство Животных (Animalia) и Многоклеточных животных (Metazoa), в которое входят все виды, обладающие настоящей многоклеточной структурой.

Противопоставлено менее развитым подцарствам Паразоев и Агнотозоев, в которые входят Губки и Пластинчатые соответственно. Иногда Пластинчатых и Губок относят к одному подцарству Прометазои (лат. Prometazoa). К подцарству Прометазоев некоторые авторы относили также Ортонектид и Дициемид.

Эуметазои характеризуются дифференцированными тканями, наличием настоящей нервной системы[1], а также специализированных межклеточных контактов. В настоящее время многие авторы отвергают выделение подцарств Прометазои и Эуметазои. Согласно современным молекулярно-биологическим и сравнительно-анатомическим данным, Пластинчатые являются сестринской группой Кишечнополостных, а Губки — сестринской группой Гребневиков. Вероятно, отсутствие у этих животных мышечных и нервных клеток — результат вторичного упрощения.

Однако существуют серьёзные основания для разделения многоклеточных на три вышеуказанных группы. Во-первых, это связано со своеобразием строения и крайне примитивной организацией Пластинчатых животных. Во-вторых, имеются существенные эмбриональные различия между Губками и Эуметазоями. У последних эктодерма расположена снаружи, и из неё формируются покровы, нервная система и органы чувств. Энтодерма же даёт кишечник и внутренние органы. У Parazoa покровы образуются из энтодермы, а эктодерма погружается вглубь тела, превращаясь в слой жгутиковых воротничковых клеток жгутиковых камер и каналов[1].





Таксономия[2]

Основные группы Eumetazoa:

Двухслойные
Трёхслойные
Нецеломические
Целомические
Первичноротые
Вторичноротые

См. также

Напишите отзыв о статье "Эуметазои"

Примечания

  1. 1 2 Догель, 1981, с. 95.
  2. Догель, 1981, с. 95-96.

Литература

  1. Малахов В. В. Загадочные группы морских беспозвоночных. — М., 1990.
  2. В. В. Алёшин, Н. Б. Петров. Pегресс в эволюции многоклеточных животных. Природа, 2001, № 7.
  3. Догель В.А. [commons.wikimedia.org/wiki/File:%D0%92.%D0%90._%D0%94%D0%BE%D0%B3%D0%B5%D0%BB%D1%8C._%D0%97%D0%BE%D0%BE%D0%BB%D0%BE%D0%B3%D0%B8%D1%8F_%D0%B1%D0%B5%D1%81%D0%BF%D0%BE%D0%B7%D0%B2%D0%BE%D0%BD%D0%BE%D1%87%D0%BD%D1%8B%D1%85.djvu Зоология беспозвоночных: Учебник для ун-тов/Под ред. проф. Полянского Ю. И.]. — 7-е, перераб. и доп. — Москва: Высшая школа, 1981. — 606 с. — 50 000 экз.

Ссылки

  • vivovoco.astronet.ru/VV/JOURNAL/NATURE/07_01/REGRESS.HTM
  • web.archive.org/web/20130818154046/now.ifmo.ru/publications/trichoplax/trichoplax_text.pdf
  • elementy.ru/news/430820

Отрывок, характеризующий Эуметазои

– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.