Seminarium Kondakovianum

Seminarium Kondakovianum, Семинар имени Н. П. Кондакова — объединение учёных из белой эмиграции, известное трудами своих участников в области византийской и русской истории, искусства и археологии. Семинар был образован в Праге в 1925 году и назван в честь умершего незадолго перед этим русского историка Н. П. Кондакова (1844—1925). Небольшая группа из 10 или 11 русских эмигрантов тесно сотрудничала с Кондаковым в последние годы его жизни, посещала его лекции в Карловом университете. После смерти Кондакова они приняли решение публиковать работы из области его научных интересов, затем было решено продолжить его исследования. Также было принято решение завершить публикацию сочинений покойного учёного, прежде всего его труд о русских иконах. 22 апреля 1925 года состоялось учредительное собрание семинара, названного в его честь. В числе основателей семинара были искусствовед А. П. Калитинский, историк Г. В. Вернадский, его сестра Н. В. Вернадская и её муж Н. П. Толль, художница Н. Г. Яшвиль. А. П. Калитинский и Г. В. Вернадский стали директорами семинара.

В течение первых лет существования сложился формат его заседаний четыре раза в год. Годовщина смерти Н. П. Кондакова 17 февраля отмечалась торжественным собранием, на котором производился приём новых членов. На встречах, длившихся несколько часов, производились чтения новых работ и велись дискуссии, на которых принципиально не затрагивались политические вопросы современности. Через некоторое время на заседания семинара стали приглашать специальных гостей из числа выдающихся учёных в области интересов семинара. Из подарков участников был сформирована библиотека и музей. Поскольку материальные обстоятельства членов сообщества были весьма стеснены, даже относительно невысокая стоимость услуг на выпуск печатных изданий в Праге в то время был семинару не по карману. Директора семинара обратились за помощью к президенту Чехословацкой республики Томашу Масарику, близкому другу Кондакова в его последние годы. Масарик, не имея возможности оказать помощь, обратился к своему американскому другу Ч. Крейну, финансисту, дипломату и арабисту. Крейн согласился оказать помощь в издании сборника трудов семинара и первый его том смог появиться уже в феврале 1926 года. Спрос на это издание был велик, тираж распродали быстро и было принято решение издавать его на ежегодной основе под названием Seminarium Kondakovianum. Всего за 15 лет вышло 11 томов.

В 1927 году Г. В. Вернадский принял приглашение М. И. Ростовцева занять должность в Йельском университете, в результате чего семинар лишился своего главного места собраний. Второй выпуск сборника был посвящён памяти Я. И. Смирнова (1869—1918), одного из наиболее талантливых учеников Н. П. Кондакова, умершего в 1918 году. «Поминальная» статья о Смирнове, которую написал С. А. Жебелёв, вызвала возмущение в Советском Союзе упоминанием об истощении, как причине смерти учёного. Жебелёву угрожали изгнанием из Академии наук, в которую он был принят незадолго перед тем, однако этого не произошло. В октябре решением Т. Масарика было принято решение оплатить обучение в университете одному из участников семинара Н. Е. Андреева, впоследствии директора института Кондакова (1939—1945).

В августе 1930 года А. Калитинский принял решение преобразовать семинар в институт имени Н. П. Кондакова. Для этого он добился финансовой поддержки со стороны своего друга художника проживающего в Нью-Йорке Н. К. Рериха. «Society of Friends of the Kondakov Institute» смогло собрать необходимые средства. Институт должен был быть организован по уставу Нью-Йоркского университета и был тесно связан с другими проектами Рериха, по предложению которого структура семинара была пересмотрена. Однако в сентября того же года Калитинский был арестован по подозрению в мошенничестве, и хотя он был вскоре освобождён, Рерих потребовал его отставки. Поскольку Вернадский отказался возвращаться из Йеля, было принято решение оставить Калитинского директором института, но убрать его имя из публикаций. В результате идею основания института пришлось отложить. В декабре 1930 года в результате несчастного случая погиб один из основателей семинара искусствовед Н. М. Беляев (1899—1930).

В октябре 1931 года А. Калитинский снова вернулся к идее организации института и в конце года все необходимые документы были оформлены. В условиях экономического кризиса и политической неопределённости члены института рассматривали различные варианты сохранения его существования, в том числе и перемещение его в США. В 1933 году была завершена публикация четырёхтомника Н. П. Кондакова «Русская икона». В 1937 году поддержка государства прекратилась, и возникла идея воспользоваться покровительством югославского принца Павла, не все члены института поддержали этот план, но в начале 1938 года был основан филиал в Белграде.

В годы Второй мировой войны институт получил поддержку от немецкого оккупационного командования, и Н. Андреев даже получил должность нем. Institutleiter, хотя возглавляемая им организация по прежнему придерживалась принципа неучастия в политических действиях. Со стороны германского правительства поддержку оказывали рейхспротектор К. фон Нейрат и чешский аристократ Карл Шварценберг. Под руководством Андреева институт вёл активную научную деятельность в области изучения икон. Андреевым был приглашён к сотрудничеству иконописец Е. Е. Климов (1901—1990).

После освобождения советскими войсками Чехословакии Андреев был арестован Смершем и выслан в СССР. Хотя два года спустя он был освобождён в Берлине, деятельность института не восстановилось. Формально он просуществовал ещё несколько лет.

Литература

• L. Hamilton Rhinelander [www.jstor.org/stable/40866750 Exiled Russian Scholars in Prague: The Kondakov Seminar and Institute] // Canadian Slavonic Papers / Revue Canadienne des Slavistes. — 1974. — Т. 16, № 3. — С. 331-352.

Ссылки

• [zarubezhje.narod.ru/org/kondakov.htm Семинарий имени Н. П. Кондакова в Праге (Чехословакия)]. Проверено 14 марта 2015.

Отрывок, характеризующий Seminarium Kondakovianum

Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.


Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.