Авилов, Роман Сергеевич

К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан) К:Википедия:Страницы на КУ (тип: не указан)

Авилов Роман Сергеевич Roman S. Avilov
Род деятельности:	историк
Дата рождения:	2 декабря 1987(1987-12-02) (36 лет)
Место рождения:	Владивосток, СССР

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Рома́н Серге́евич Ави́лов (род. 2 декабря 1987 года, Владивосток Приморского края СССР) — российский историк, кандидат исторических наук, научный сотрудник [ihaefe.org/about/people/avilov Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН]. Крупнейший специалист в области военной истории российского Дальнего Востока во второй половине XIX — начале XX. Разработал периодизацию истории военно-сухопутных сил Российской империи на Дальнем Востоке (1850—1918), периодизацию военно-окружной реформы 1862—1865 годов в Российской империи. Открыл и исследовал Шитэулинский инцидент 1879 г. — неизвестное ранее боестолкновение между русскими и маньчжурскими войсками на русско-китайской границе. Автор более 60 научных публикаций в российских и иностранных изданиях, в том числе 5 монографий.

Биография

Родился 2 декабря 1987 года в г. Владивосток Приморского края.

В 2010 году окончил с отличием факультет истории Дальневосточного государственного университета (ДВГУ). Во время обучения сферой научных интересов стала военная история российского Дальнего Востока во 2-й половине XIX — начале XX вв. и история внешней политики.

В 2010 году поступил в очную аспирантуру Дальневосточного государственного университета по специальности 07.00.02 — отечественная история (научный руководитель — к.и.н., профессор Троицкая Наталья Анатольевна). Вскоре после этого во Владивостоке была проведена серьезная реорганизация высших учебных заведений, в результате которой, на базе трех крупнейших Владивостокских вузов, в том числе и ДВГУ, был создан новый [www.dvfu.ru/ Дальневосточный федеральный университет]. Таким образом, Р. С. Авилов оказался аспирантом уже кафедры отечественной истории и архивоведения Школы гуманитарных наук Дальневосточного федерального университета.

В феврале 2013 года досрочно представил на кафедру отечественной истории и архивоведения Школы гуманитарных наук Дальневосточного федерального университета кандидатскую диссертацию на тему «Развитие военно-сухопутных сил России на Дальнем Востоке (1865—1895 гг.)»

4 октября 2013 года досрочно защитил её.

С 25 ноября 2013 года по настоящее время работает в Институте истории археологии и этнографии народов Дальнего Востока Дальневосточного отделения Российской академии наук:

с ноября 2013 года — младший научный сотрудник Отдела истории Дальнего Востока России.

с 1 декабря 2014 года — научный сотрудник Отдела истории Дальнего Востока России.

Весной 2015 г. стал лауреатом премии имени академика А. И. Крушанова [www.febras.ru/ Дальневосточного отделения Российской академии наук] за цикл работ, посвящённых военной истории российского Дальнего Востока в конце ХIХ — начале ХХ в.

По итогам конкурса на лучшую публикацию по истории фортификации в 2015 г. проведенного [ciif.3dn.ru/ Центром изучения истории фортификации] в номинации монографии победил четырёхтомник по истории Владивостокской крепости, а в номинации статьи — статья по истории охранных блокгаузов на КВЖД.

Сфера научных интересов

Военная истории Российской империи и история внешней политики в конце XIX — начале ХХ веков, а точнее военная история Восточной Сибири и российского Дальнего Востока во 2-й половине XIX — начале XX вв. во всех своих полноте и многообразии: становление и развитие военно-окружной системы, история дислоцировавшихся в регионе военный частей и соединений, их обучение, боевая подготовка, комплектование и боевое применение, история крепостей и проблем военного строительства, внешнеполитическая и военно-стратегическая ситуация в Азии и т. д.

Вклад в науку

Ещё на первом году обучения в аспирантуре им была опубликована первая монография: Авилов Р. С. «Для охранения границ Южно-Уссурийского края сформировать…» История создания и службы регулярной кавалерии на Дальнем Востоке России (1869—1914 гг.). — Владивосток: Дальнаука, 2011. — 181 с. Почти целиком основанная на ранее не введенном в научный оборот материале, она рассказывала не только историю первых регулярных кавалерийских частей в Приамурском военном округе — 1-й и 2-й Уссурийских казачьих конных сотен, но и дальнейший процесс их постепенного переформирования, завершившийся созданием Приморского драгунского полка, который принял впоследствии участие в войнах: Русско-японской 1904—1905 гг. и Первой мировой 1914—1918 гг. Иными словами, как получилось, что «казаки» драгунами стали, и почему в данном случае слово «казаки» следует брать в кавычки. Особенностью исследования было массовое привлечение материалов военно-окружного делопроизводства (Восточного Сибирского и Приамурского военных округов) для исследования истории военных частей, что до этого историки практически не делали. В результате резко возросла точность полученных данных. Удалось, например, почти полностью установить личный состав Уссурийской казачьей конной сотни на момент её формирования в 1869 г. поименно.

В 2011—2012 г. им была разработана периодизация истории военно-окружной реформы и проанализирован процесс внедрения военно окружной системы в Восточной Сибири и на российском Дальнем Востоке.

В декабре 2012 г. он досрочно представил на кафедру диссертационное исследование «Развитие военно-сухопутных сил России на Дальнем Востоке (1865—1895 гг.)», а 4 октября 2013 г. досрочно защитил кандидатскую диссертацию по теме «Развитие военно-сухопутных сил России на Дальнем Востоке (1865—1895 гг.)». Фактически работа была выполнена на стыке трех традиционных направлений исследований: отечественной истории, военной истории и истории внешней политики, что предопределило синтез выводов, полученных по каждому из этих направлений. В ней были изучены: ход военных реформ Д. А. Милютина на российском Дальнем Востоке вместе с последующими преобразованиями военно-окружной системы, процесс постепенного усиления группировки российских войск в регионе и её особенности, а также динамика роста численности войск. Существенное внимание было уделено роли внешнеполитического фактора, что являлось нетипичным для российских исследований подобного рода. Полученные результаты показали, что во многих случаях именно резкое изменение или обострение внешнеполитической и военно-стратегической ситуации в регионе влекло за собой как усиление группировки российских войск, так и преобразования в системе военного управления. Таким образом, были исследованы два военных округа: Восточный Сибирский, на всем периоде его существования с 1865 по 1884 гг., и Приамурский в 1884—1895 гг. Несколько странные не первый взгляд хронологические рамки работы обусловливались тем, что в 1865 г. в Восточной Сибири и на российском Дальнем Востоке была впервые внедрена военно-окружная система, а весной 1895 г. завершилась Японо-китайская война 1894—1895 гг., кардинально изменившая расстановку сил в регионе. Примененные в диссертации методы и подходы были впоследствии развиты и с успехом использованы в других исследования.

В 2012 г. им был открыт и исследован Шитэулинский инцидент 1879 г. — неизвестное ранее боестолкновение между русскими и маньчжурскими войсками. В погоне за бандой хунхузов отряд от Уссурийской казачьей конной сотни под командованием майора Ножина перешел русско-китайскую границу и атаковал лагерь маньчжурских войск. Причиной недоразумения стало трагическое стечение обстоятельство — сотня шла по пятам хунхузов, но последние были уничтожены маньчжурским военным отрядом ещё до их подхода. Причем отряд после этого остановился на ночлег прямо на месте лагеря разбитых хунхузов. Поскольку ранее, несмотря на неоднократные просьбы русских властей, маньчжурские войска для борьбы с хунхузами в этот район не посылались, а внешне отличались от них не очень сильно, то русские войска в тумане и приняли союзника за противника. Был исследован и весь ход последовавших за инцидентом русско-китайских переговоров вплоть до переписки Императорской российской миссии в Пекине с Цзунлиямынем.

Глубокая проработка материала позволили к 2013 г. разработать периодизацию истории военно-сухопутных сил Российской империи на Дальнем Востоке (1850—1918 гг.) Поскольку история российских военно-сухопутных сил на Дальнем Востоке была теснейшим образом связана с постоянно меняющейся внешнеполитической и военно-стратегической ситуацией в регионе и на всем периметре границ Российской империи, критерием выделения этапов периодизации был принят потенциальный и наиболее вероятный противник (противники), с которым бы пришлось бороться российским войскам, расквартированным на дальневосточных территориях империи в случае начала военного конфликта. Периоды, в свою очередь, выделялись на основе комплексного анализа состояния группировки российских войск на Дальнем Востоке (численность, система управления, планируемые и реализуемые преобразования), а также внешнеполитической и военно-стратегической ситуации как в регионе, так и по всему периметру границ Российской империи.

В 2013—2015 гг. провел сравнительное исследование 6 военных округов, существовавших в разное время на Сибирских и Дальневосточных территориях Российской империи: Восточного Сибирского, Западного Сибирского, Омского, Иркутского, Сибирского и Приамурского. Результатом стал цикл статей в «Военно-историческом журнале».

С 2009 г. занимается изучением истории Владивостокской крепости в 1860—1923 гг. В 2016 г. была завершена публикация четырёхтомного издания, посвященного истории этого уникального памятника военно-строительного искусства конца XIX — начала XX в., а также ряд статей. Впервые в отечественной и зарубежной исторической науке было проведено действительно комплексное исследование истории крепости, котором было рассмотрено все, от истории «бетона» до истории гарнизона, от внешнеполитической и военно-стратегической ситуации в регионе до биографий наиболее ярких военных деятелей, служивших в крепости, от Манзовской войны 1868 г. до Первой мировой войны 1914—1918 гг. Примечательно, что каждый том этого исследования весит около 2 килограмм и снабжен богатейшим иллюстративным материалом (фотографии, карты, чертежи)!

Занимался также проблемами военной истории отдельных населенных пунктов российского Дальнего Востока в дореволюционный период: г. Благовещенск — Амурская область, с. Анучино — современный Приморский край, г. Владивосток. Исследовал группировку российских войск в Приамурском военном округе накануне Первой мировой воны.

Основные научные труды

Монографии:
1. Авилов Р. С. «Для охранения границ Южно-Уссурийского края сформировать…» История создания и службы регулярной кавалерии на Дальнем Востоке России (1869—1914 гг.). — Владивосток: Дальнаука, 2011. — 181 с. — (Объем: 14,65 п.л.) ISBN 978-5-8044-1178-8

Книги для широкого круга читателей:

1. Авилов Р. С., Аюшин Н. Б., Калинин В. И. Владивостокская крепость: войска, фортификация, события, люди. Часть I. «Назло надменному соседу». 1860—1905 гг. Владивосток: Дальнаука, 2013. — 383 с. + цв. вкл. — (Объем: 51,5 п.л.) ISBN 978-5-8044-1389-8 ISBN 978-5-8044-1390-4 (ч. I)
2. Авилов Р. С., Аюшин Н. Б., Калинин В. И. Владивостокская крепость: войска, фортификация, события, люди. Часть II. Уроки Порт-Артура. 1906—1917 гг. Владивосток: Дальнаука, 2014. — 408 с. + цв. вкл. — (Объем: 54 п.л.) ISBN 978-5-8044-1460-4

3. Авилов Р. С., Аюшин Н. Б., Калинин В. И. Владивостокская крепость: войска, фортификация, события, люди. Часть III. «Крепость трех измерений». Владивосток: Дальнаука, 2016.— 518 с. — (Объем: 65 п.л.) ISBN 978-5-8044-1584-7

4. Авилов Р. С., Аюшин Н. Б., Калинин В. И. Владивостокская крепость: войска, фортификация, события, люди. Часть IV. Инженеры Владивостокской крепости: счастливые люди. Владивосток: Дальнаука, 2015. — 378 с. — (Объем: 47,25 п.л.) ISBN 978-5-8044-1568-7

Главы в коллективных монографиях:

1. Авилов Р. С. Приамурский военный округ в годы Первой мировой войны: войска и оборонительные задачи. // Вглядываясь в прошлое. Мировые войны ХХ века в истории Дальнего Востока России. Владивосток: ДВО РАН, 2015. С. 5-41. ISBN 978-5-91849-092-1

Статьи:

В журналах по списку ВАК:

1. Авилов Р. С. Создание Приамурского военного округа: внешнеполитический фактор (1882—1887 гг.) // Гуманитарные исследования в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке. 2011. — № 3 (15). — 2011. С. 48-52.
2. Авилов Р. С. Реализация военно-окружной реформы 1862—1865 годов в Восточной Сибири и на российском Дальнем Востоке: создание Восточного Сибирского военного округа // Вестник ЧелГУ. Вып. 51. — № 16. — 2012. — С. 18-25.
3. Авилов Р. С. От Крымской до Гражданской войны: к вопросу о периодизации истории военно-сухопутных сил Российской Империи на Дальнем Востоке (1850—1918 гг.) // European Social Science Journal. — 2013. — № 2. — С. 310—318.
4. Авилов Р. С. Восточный Сибирский военный округ (1864—1884 гг.): страницы истории. // Военно-исторический журнал. — 2013. — № 12. — С. 3-9.
5. Авилов Р. С. Сибирский военный округ (1899—1906 гг.): страницы истории. // Военно-исторический журнал. — 2014. — № 7. — С. 15-21.
6. Авилов Р. С. Иркутский военный округ (1884—1899, 1906—1918 гг.): страницы истории // Военно-исторический журнал. — 2014. — № 12. — С. 26-32.
7. Авилов Р. С. Западный Сибирский военный округ (1865—1882 гг.): страницы истории // Военно-исторический журнал. — 2015. — № 4. — С. 3-10.
8. Турмов Г. П., Калинин В. И., Аюшин Н. Б., Авилов Р. С. По следам старой фотографии: семья Надаровых. // Россия и АТР. — 2015. — № 1 — С. 94-126.

9. Авилов Р. С. Омский военный округ (1882—1899, 1906—1918 гг.): страницы истории. // Военно-исторический журнал. — 2015. — № 8. — С. 3-10.

10. Авилов Р. С. На пути к революции — гарнизон Владивостокской крепости в 1905 г. // Социальные и гуманитарные науки на Дальнем Востоке. — 2015. — № 2. — С. 7-16.
11. Авилов Р. С. Приамурский военный округ (1884—1918 гг.): страницы истории. // Военно-исторический журнал. — 2015. — № 11. — С. 3-10.

12. Авилов Р. С. Военная тайна в Российской империи накануне и в годы Первой мировой войны (по материалам Приамурского военного округа). // Ойкумена. регионоведческие исследования. 2015. — № 4. — С. 131—140.

13. Авилов Р. С. «Поверочная мобилизация» войск Приамурского военного округа в 1896 г. как способ оценки мобилизационной готовности военных частей. // Ойкумена. Регионоведческие исследования. — 2016. — № 1 — С. 159—168.

13. Авилов Р. С. По Транссибу на Восток. Визит министра финансов В. Н. Коковцова в Приамурский военный округ в 1909 г. // Вестник Томского государственного университета.— 2016. — № 405 (апрель) — С. 38—49.

В зарубежных и международных изданиях:

1. Авилов Р. С. От Порт-Артура до Риги. Из истории 3-й Сибирской стрелковой дивизии // BALTFORT. Балтийский военно-исторический журнал № 2 (07). Июнь 2009 год. С. 34-39.
2. Авилов Р. С., Калинин В. И. Владивостокский крепостной минный батальон. Историческая справка // BALTFORT. Балтийский военно-исторический журнал № 4 (09). Декабрь 2009 год. С. 13-15.
3. Калинин В. И., Авилов Р. С. Бронзовая пушка // BALTFORT. Балтийский военно-исторический журнал № 1 (10). Март 2010 год. С. 25-29.
4. Аюшин Н. Б., Калинин В. И., Авилов Р. С. Несколько слов о первостроителе Владивостокской крепости военном инженере полковнике Василии Павловиче Широкове // BALTFORT. Балтийский военно-исторический журнал № 2 (11). Сентябрь 2010 год. С. 73-76.
5. Avilov R.S., Kalinin V.I., Ayushyn N.B. The Japanese Naval Bombardment of Vladivostok February 22 (March 6), 1904: an Analysis // The Coast Defense Journal Volume 26, Issue 1. P. 4-42.
6. Avilov R.S., Kalinin V.I., Ayushyn N.B. Addendum to «The Japanese Naval Bombardment of Vladivostok, February 22 (March 6), 1904: an Analysis» Coast Defense Journal. Vol. 26, No. 1 (Feb. 2012), P. 4-42 // Coast Defense Journal. Vol. 26, No. 2 (May 2012), P. 92-94.

В журналах и сборниках:

1. Авилов Р. С. Роль регулярных войск в занятии территории Приамурья и Приморья (50-е гг. XIX в. — 1884 г.) // Известия Российского государственного исторического архива Дальнего Востока. Сб. научн. трудов. Том Х. Владивосток: 2007. — С. 196—208.
2. Авилов Р. С. История создания регулярной кавалерии на Дальнем Востоке России (1869—1903) // Дальний Восток России и страны АТР в изменяющемся мире. Программа и тезисы XI международной научной конференции молодых ученых. 12-15 мая 2008 г. — Владивосток: ИИАЭ ДВО РАН, 2008. С. 54-56.
3. Авилов Р. С. Призраки прошлого в XXI в. Или против кого русские держали войска в Посьете. // Россия — XXI век: материалы городской молодежной научно-практической конференции. Владивосток, 4 апреля 2008 г. / отв. ред. А. Н. Шушин. — Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 2008. — С. 80-83.
4. Авилов Р. С. Из истории создания Приамурского военного округа (1884—1887 гг.) // Материалы научной конференции студентов и аспирантов ДВГУ — 2008 / отв. ред. А. Н. Шушин — Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 2008.- С. 121—124.
5. Авилов Р. С. История создания регулярной кавалерии на восточных рубежах России или 34 года на границе (1869—1903 гг.) // Известия Восточного института Дальневосточного государственного университета. 2008, № 15. С. 82-98.

6. Авилов Р. С. Точка на карте: из военной истории урочища Анучина. // Из истории заселения Анучинского района: документы и материалы. Владивосток: Российский государственный исторический архив Дальнего Востока, 2009. — С. 16-34.
7. Авилов Р. С. К вопросу о необходимости исследования военной истории Дальнего Востока России (50-е гг. XIX в. — 1914 г.) // Историческая наука и историческое образование на Дальнем Востоке: Сборник научных статей / [отв. ред. С. М. Дударенок]. — Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 2009.- С. 9-13.
8. Авилов Р. С. Из истории охотничьих команд в Приамурском военном округе. // Россия — Восток — Запад: Проблемы межкультурной коммуникации: материалы 4-й международной научной конференции, Владивосток, 2-4 апреля 2009 г. В 2 ч. Ч. II. История, философия, культура. — Владивосток, Изд-во Дальневост. ун-та, 2009. — С. 6-10.
9. Авилов Р. С. Город на Амуре: из военной истории Благовещенска // Россия и Китай: аспекты взаимодействия и взаимовлияния: материалы международной заочной научно-практической конференции, посвященной 20-летию основания кафедры китаеведения БГПУ (Благовещенск, 23 октября 2009 г.) / под ред. Н. Л. Глазачевой, О. В. Залесской. — Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2009. С. 11-16.
10. Авилов Р. С. Мобилизация войск Приамурского военного округа в 1895 г. Планы и возможности // Материалы научной конференции студентов и аспирантов ДВГУ — 2009 / отв. ред. А. Н. Шушин — Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 2009. — С. 127—130.
11. Авилов Р. С. Вклад Н. Н. Муравьева-Амурского в создание регулярной артиллерии на Дальнем Востоке России // Записки общества изучения Амурского края. Третьи Муравьевские чтения: сб. докладов / Общество изучения Амурского края. — Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 2009. — Т. XXXIX. С. 63-66.
12. Авилов Р. С. Приамурский военный округ в 1884—1887 гг.: особенности состава и дислокации войск // Военное дело в Азиатско-Тихоокеанском регионе с древнейших времен до начала ХХ века. Владивосток: Дальнаука, 2010. С. 320—332.
13. Авилов Р. С. В ожидании неприятеля: войска в Южно-Уссурийском крае в период Русско-турецкой войны 1877—1878 гг. // Материалы научной конференции студентов и аспирантов ДВГУ — 2010. / Отв. ред. А. Н. Шушин. — Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 2010. С. 110—113.
14. Авилов Р. С. «Высочайше повелено сформировать…» О методике установления дат создания военных частей Российской императорской армии. // Документальный опыт прошлого — будущему России. Материалы региональной научно-практической конференции историков и архивистов Дальневосточного федерального округа. Владивосток, 22 июня 2011 г. — Владивосток, [rgiadv.ru/ РГИА ДВ], 2011. — С. 141—150.
15. Авилов Р. С. Введение военно-окружной системы в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке России (1865 г.) // Тихоокеанское время России и мира: культура, история, политика: XIII всерос. науч. конф. молодых ученых (с международным участием), Владивосток, 18-22 апреля 2012 г.: программа и тезисы / Институт истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН, Дальневосточный федеральный университет; [отв. ред. Ю. В. Латушко]. — Владивосток: Издательский дом Дальневост. федерал. ун-та, 2012. С. 117—120.
16. Авилов Р. С. Из истории русско-китайской границы: «Шитэулинский инцидент» 1879 года // Русский Сборник: исследования по истории Росии / ред.-сост. О. Р. Айрапетов, Мирослав Йованович, М. А. Колеров, Брюс Меннинг, Пол Чейсти. Том XI. М.: Издательский дом «Регнум», 2012. С. 101—147.
17. Авилов Р. С. Страницы истории гарнизона Владивостока от основания поста до Русско-турецкой войны 1877—1878 гг. // Гражданская война и иностранная интервенция на российском Дальнем Востоке: уроки истории. Материалы Второй международной научной конференции. Владивосток, 25-27 октября 2012 г. — Владивосток, Издательский дом Дальневост. федерал. ун-та, 2012. — С. 300—304.
18. Авилов Р. С. Влияние Японо-китайской войны 1894—1895 годов на концепцию размещения войск в Приамурском военном округе // Актуальные вопросы военной истории: Сборник трудов Международной научной конференции, посвященной 200-летию Отечественной войны 1812 года. — Киров: ФГБОУ ВПО Вятская ГСХА, 2013. — С. 6-11.
19. Авилов Р. С. «Подвижные сборы» войск Южно-Уссурийского отдела в 1899 г. // Тихоокеанская Россия в межцивилизационном и общероссийском пространстве: прошлое, настоящее, будущее (Седьмые Крушановские чтения, 2011 г.) — Владивосток: Дальнаука, 2013. С. 391—395.
20. Авилов Р. С. Подготовка инженерных частей гарнизона Владивостокской крепости перед Первой мировой войной (1910—1914 гг.) // Межкультурная коммуникация в Азиатско-Тихоокеанском регионе: история и современность: XIV всеросс. науч. конф. молодых ученых (с международным участием, 12-14 мая 2014 г.: материалы конференции / отв. ред. Ю. В. Латушко, И. В. Ставров. — Владивосток: ИИАЭ ДВО РАН, 2014. С. 63-66.
21. Авилов Р. С. Войска Приамурского военного округа накануне Первой мировой войны: структура и дислокация. // Приамурское генерал-губернаторство в годы Первой мировой войны: штрихи времени, голоса современников. Документы и материалы. — Владивосток: [rgiadv.ru/ РГИА ДВ], 2014. С. 35-54.
22. Авилов Р. С. Воспоминания Петра Павловича Унтербергера как источник по истории Дальневосточного «Исхода» // Владивосток — точка возвращения: прошлое и настоящее русской эмиграции: междунар. науч. конф., Владивосток, 6-8 октября 2014 г.: программа и тезисы. — Владивосток: Дальневост. федерал. ун-т., 2014. С. 22-23.
23. Авилов Р. С. Мероприятия по повышению боеготовности казачьих частей, расположенных в Южно-Уссурийском крае (2-я половина 90-х гг. XIX в.) // Казачество Дальнего Востока России в XVII—XXI вв.: сб. науч. ст. Вып. 4. Ин-т истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН; Хабаровский краевой музей им. Н. И. Гродекова. — Хабаровск, 2014. С. 98-108.
24. Авилов Р. С. Владивосток: неизвестные эпизоды из жизни города и крепости (вторая половина XIX — начало ХХ в.) // Дальневосточный город в контексте освоения Тихоокеанской России: сб. науч. ст. — Владивосток: ООО «Рея», 2014. С. 13-21.
25. Крадин Н. П., Калинин В. И., Авилов Р. С. Охранные блокгаузы на линии Китайской Восточной железной дороги. // Вопросы истории фортификации. — 2015. — № 5. — С. 35-67.

26. Авилов Р. С. Дальневосточное казачество в конце XIX в. в воспоминаниях барона А. П. Будберга. // Ойкумена. Регионоведческие исследования. - 2015. — № 2. — С. 28-41.

27. Авилов Р. С. «Комиссии предстоит возвести…» Опыт организации работы войсковых строительных комиссий в Иркутском военном округе в 1908—1910 гг. // Известия лаборатории древних технологий.— 2016. — № 1 (18) — С. 42—62.

28. Авилов Р. С. Военные реформы в Приамурском военном округе накануне Первой мировой войны (1910—лето 1914 г.) // Русский сборник. Исследования по истории России. Вып. 19. М.: Модест Колеров, 2016. С. 416—477. ISBN 978-5-905040-18-4

Интернет-публикации:

1. Авилов Р. С., Авилов С. А. Воздушный страж границы // www.damanski-zhenbao.ru/materials.htm
2. Авилов Р. С. Владивостокская крепость: исследователи и книги или как пишется история // Власть книги: библиотека, издательство, вуз. Научно-информационный альманах. — 2015. — № 15. Электрон. изд.:www.dvfu.ru/web/library/almanah-2015-soderzanie

Ссылки

• Имперский опыт в новых реалиях (молодежь в науке). Интервью с кандидатом исторических наук научным сотрудником Отдела истории Дальнего Востока России Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН. // Газета «Дальневосточный Учёный». — 2015. — № 13(1527) — С. 4-5. //[dvuch.febras.ru/images/newspaper/pdf/2015/13-2015-1-6.pdf]
• [ihaefe.org/about/people/avilov Авилов Роман Сергеевич]. Институт истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока Дальневосточного отделения Российской академии наук. Официальный сайт.

Отрывок, характеризующий Авилов, Роман Сергеевич

Положение всего войска было подобно положению раненого животного, чувствующего свою погибель и не знающего, что оно делает. Изучать искусные маневры Наполеона и его войска и его цели со времени вступления в Москву и до уничтожения этого войска – все равно, что изучать значение предсмертных прыжков и судорог смертельно раненного животного. Очень часто раненое животное, заслышав шорох, бросается на выстрел на охотника, бежит вперед, назад и само ускоряет свой конец. То же самое делал Наполеон под давлением всего его войска. Шорох Тарутинского сражения спугнул зверя, и он бросился вперед на выстрел, добежал до охотника, вернулся назад, опять вперед, опять назад и, наконец, как всякий зверь, побежал назад, по самому невыгодному, опасному пути, но по знакомому, старому следу.
Наполеон, представляющийся нам руководителем всего этого движения (как диким представлялась фигура, вырезанная на носу корабля, силою, руководящею корабль), Наполеон во все это время своей деятельности был подобен ребенку, который, держась за тесемочки, привязанные внутри кареты, воображает, что он правит.


6 го октября, рано утром, Пьер вышел из балагана и, вернувшись назад, остановился у двери, играя с длинной, на коротких кривых ножках, лиловой собачонкой, вертевшейся около него. Собачонка эта жила у них в балагане, ночуя с Каратаевым, но иногда ходила куда то в город и опять возвращалась. Она, вероятно, никогда никому не принадлежала, и теперь она была ничья и не имела никакого названия. Французы звали ее Азор, солдат сказочник звал ее Фемгалкой, Каратаев и другие звали ее Серый, иногда Вислый. Непринадлежание ее никому и отсутствие имени и даже породы, даже определенного цвета, казалось, нисколько не затрудняло лиловую собачонку. Пушной хвост панашем твердо и кругло стоял кверху, кривые ноги служили ей так хорошо, что часто она, как бы пренебрегая употреблением всех четырех ног, поднимала грациозно одну заднюю и очень ловко и скоро бежала на трех лапах. Все для нее было предметом удовольствия. То, взвизгивая от радости, она валялась на спине, то грелась на солнце с задумчивым и значительным видом, то резвилась, играя с щепкой или соломинкой.
Одеяние Пьера теперь состояло из грязной продранной рубашки, единственном остатке его прежнего платья, солдатских порток, завязанных для тепла веревочками на щиколках по совету Каратаева, из кафтана и мужицкой шапки. Пьер очень изменился физически в это время. Он не казался уже толст, хотя и имел все тот же вид крупности и силы, наследственной в их породе. Борода и усы обросли нижнюю часть лица; отросшие, спутанные волосы на голове, наполненные вшами, курчавились теперь шапкою. Выражение глаз было твердое, спокойное и оживленно готовое, такое, какого никогда не имел прежде взгляд Пьера. Прежняя его распущенность, выражавшаяся и во взгляде, заменилась теперь энергической, готовой на деятельность и отпор – подобранностью. Ноги его были босые.
Пьер смотрел то вниз по полю, по которому в нынешнее утро разъездились повозки и верховые, то вдаль за реку, то на собачонку, притворявшуюся, что она не на шутку хочет укусить его, то на свои босые ноги, которые он с удовольствием переставлял в различные положения, пошевеливая грязными, толстыми, большими пальцами. И всякий раз, как он взглядывал на свои босые ноги, на лице его пробегала улыбка оживления и самодовольства. Вид этих босых ног напоминал ему все то, что он пережил и понял за это время, и воспоминание это было ему приятно.
Погода уже несколько дней стояла тихая, ясная, с легкими заморозками по утрам – так называемое бабье лето.
В воздухе, на солнце, было тепло, и тепло это с крепительной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе, было особенно приятно.
На всем, и на дальних и на ближних предметах, лежал тот волшебно хрустальный блеск, который бывает только в эту пору осени. Вдалеке виднелись Воробьевы горы, с деревнею, церковью и большим белым домом. И оголенные деревья, и песок, и камни, и крыши домов, и зеленый шпиль церкви, и углы дальнего белого дома – все это неестественно отчетливо, тончайшими линиями вырезалось в прозрачном воздухе. Вблизи виднелись знакомые развалины полуобгорелого барского дома, занимаемого французами, с темно зелеными еще кустами сирени, росшими по ограде. И даже этот разваленный и загаженный дом, отталкивающий своим безобразием в пасмурную погоду, теперь, в ярком, неподвижном блеске, казался чем то успокоительно прекрасным.
Французский капрал, по домашнему расстегнутый, в колпаке, с коротенькой трубкой в зубах, вышел из за угла балагана и, дружески подмигнув, подошел к Пьеру.
– Quel soleil, hein, monsieur Kiril? (так звали Пьера все французы). On dirait le printemps. [Каково солнце, а, господин Кирил? Точно весна.] – И капрал прислонился к двери и предложил Пьеру трубку, несмотря на то, что всегда он ее предлагал и всегда Пьер отказывался.
– Si l'on marchait par un temps comme celui la… [В такую бы погоду в поход идти…] – начал он.
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что только может случиться, все предвидено начальством.
– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.