Александрович, Андрей Иванович

Андрей Иванович Александро́вич
белор. Андрэй Іванавіч Александровіч
Псевдонимы:	А. А-віч, А. Андр., Андр. Ал-іч, А. Худніцкі, Чыгуначнік Бэцін
Дата рождения:	22 января 1906(1906-01-22)
Место рождения:	Минск, Российская империя
Дата смерти:	6 января 1963(1963-01-06) (56 лет)
Место смерти:	Московская область
Гражданство:	СССР СССР
Род деятельности:	поэт, критик, переводчик
Язык произведений:	белорусский
Дебют:	1921

Андрей Иванович Александро́вич (белор. Андрэй Іванавіч Александровіч; 1906—1963) — белорусский советский поэт, критик, переводчик, государственный и общественно-политический деятель. Один из организаторов белорусского литературно-художественного объединения «Маладняк». Член-корреспондент Академии наук Белорусской ССР (1936). Член Союза писателей СССР (1934).

Биография

Родился 22 января 1906 года в рабочей семье в Минске. Окончил Минский педагогический техникум (1925), Белорусский государственный университет (1930).

В 1923 году явился одним из шести поэтов-организаторов первого в Белорусской ССР литературного объединения «Маладняк». В 1920-х годах проживал в Полоцке. В 1925 году — редактор журнала «Малады араты», работал в редакциях региональных и минских изданий («Наш працаўнік», «Чырвоная Полаччына», «Бальшавік Беларусі», «Заклік»).

С 1928 член белорусского литературного объединения «Маладняк», позже в Белорусской ассоциации пролетарских писателей (БелАПП).

Участвовал в подготовке реформы белорусского правописания 1933 года и работе Политической комиссии для пересмотра русско-белорусского словаря и новых правил правописания белорусского языка. Под его редакцией вышла книга «Пісьменнікі БССР аб рэформе правапісу беларускай мовы» (Минск, 1934).

Директор Института языка Академии наук Белорусской ССР. С 1932 года заместитель председателя оргкомитета, в 1934—1937 годах — заместитель председателя правления Союза писателей БССР. С 1936 года член-корреспондент Академии наук Белорусской ССР. Член ЦИК Белорусской ССР (1931—1937). Являлся делегатом VIII чрезвычайного Съезда Советов СССР (1936), членом Редакционного комитета Конституции СССР, кандидатом в члены ЦК КП(б)Б (1936—1938).

В июне 1937 года исключен из правления Союза писателей. 2 июля 1938 года арестован, осуждён на 15 лет лагерей. В 1938—1947 годах отбывал наказание на строительстве Норильского металлургического комбината. В 1947 году был досрочно освобождён. С 1947 года — литработник многотиражки Минского тракторного завода. В 1948 году ему было запрещено работать в средствах массовой информации. С 1948 года — бригадир «Белтракторостроя».

26 февраля 1949 года вновь арестован и выслан в Красноярский край. Реабилитирован в 1955 году. Проживал в Минске. Умер в санатории в Подмосковье. Похоронен в Минске.

Творчество

Первые публикации датированы 1921 годом: в газете «Савецкая Беларусь» и журнале «Полымя». В 1924 издал первый сборник стихов «Комсомольская нота» (совместно с А. Вольным). Основная тематика произведений — строительство социализма, классовая борьба в деревне в период коллективизации, подвиг народа в годы Великой Отечественной войны, борьба за мир.

Библиография

Поэтические книги

• Сборник стихотворений белор. «Камсамольская нота» (вместе с А. Вольным; «Комсомольская нота») (1924)
• Сборник стихотворений белор. «Па беларускім бруку» («По белорусской мостовой») (1925)
• Сборник стихотворений белор. «Прозалаць» («Прозолоть») (1926)
• Сборник стихотворений белор. «Угрунь» («Угрунь») (1927)
• Сборник стихотворений белор. «Фабрыка смерці» («Фабрика смерти») (1929)
• Поэма белор. «Цені на сонцы» («Тени на солнце») (1930)
• Поэма белор. «Паэма імя Вызвалення» («Поэма имени Освобождения») (1930)
• Сборник стихотворений белор. «Устаноўка» («Установка») (1930)
• Сборник стихотворений белор. «Гудкі» («Гудки») (1930)
• Сборник стихотворений и поэм белор. «Вершы і паэмы» («Стихотворения и поэмы») (1931)
• Сборник стихотворений и поэма белор. «Нараджэнне чалавека» («Рождение человека») (1931)
• Поэма белор. «Напор» («Напор») (1933)
• Сборник стихотворений белор. «Узброеныя песні» («Вооружённые песни») (1936)
• Сборник стихотворений белор. «Вершы» («Стихотворения») (1970)
• Сборник стихотворений белор. «Галубінае крыло» («Голубиное крыло») (1976)
• Избранное белор. «Выбраныя творы» («Избранные произведения») (1934)
• Избранное белор. «Выбранае» («Избранное») (1958)
• Избранное белор. «Збор твораў» у 2 тамах («Собрание сочинений» в 2 томах) (1981)

Книги прозы

• Роман белор. «Ваўчаняты» (соавторы А. Дудар, А. Вольный; «Волчата») (1925)
• Сборник рассказов белор. «Сутарэнне» («Подземелье») (1925)

Книги для детей

• белор. «Рыбак» («Рыбак») (1928)
• белор. «Горад раніцой» («Город утром») (1930)
• белор. «Калыханка» («Колыбельная») (1930)
• белор. «Хлопчык і певень» («Мальчик и петух») (1930)
• белор. «Як дзеці памагалі будаваць самалёт» («Как дети помогали строить самолёт») (1931)
• белор. «Шчаслівая дарога» («Счастливая дорога») (1935)
• белор. «Казка пра пана Жываглота» («Сказка о пане Живоглоте») (1935)
• белор. «Падарунак дзеткам-малалеткам» («Подарк деткам-малолеткам») (1936, 1973)

Переводы

Переводил на белорусский язык с русского, украинского, литовского языков. Автор перевода на белорусский язык «Интернационала», поэмы А. С. Пушкина «Руслан и Людмила», отдельных произведений Д. Бедного, М. Исаковского, А. Суркова, поэмы С. Маршака «Пожар» и других.

Фильмография

• 1931 — Поэма имени освобождения (реж. Юрий Тарич)

Литература

• Час ветровея. — Мн., 1987.
• Токарев, Н. В. Возвращенные имёна. — Минск : Навука i тэхнiка, 1992. — С. 17-18.
• С.Грахоўскі «З кагорты першых» Зб. «Так і было» Мн. «Мастацкая літаратура»,//www.grahouski.org/

Ссылки

• [nasb.gov.by/rus/members/correspondents/aleksandrovich.php Член-корреспондент Александрович Андрей Иванович]

Отрывок, характеризующий Александрович, Андрей Иванович

Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.