Александр Вологодский
| Александр Вологодский | |
| Имя в миру |
Александр Николаевич Баданин |
|---|---|
| Рождение |
1846 |
| Смерть | |
| Почитается | |
| Прославлен |
2000 |
| В лике | |
| Главная святыня |
место погребения на Горбачевском кладбище г.Вологда |
| День памяти |
9 (22) февраля, 10 (23) марта |
| Подвижничество |
молитвенник, старчество |
Александр Вологодский (Александр Николаевич Баданин; 1846—1913) — священнослужитель Православной российской церкви, служил при Вознесенской церкви города Вологды.
Местночтимый святой Вологодской епархии, память совершается 9 (22) февраля (день прославления) и 10 (23) марта (день преставления).
Содержание
Жизнеописание
Отец Александр Баданин родился в 1846 году в г. Никольске Вологодской губернии.
Его отец диакон Сретенского собора г. Никольска, доживший до глубокой старости, Николай Баданин отличался набожностью, смирением и удивительной простотой; равно благочестива и проста была и мать отца Александра.
Получил образование в духовном училище и в Вологодской духовной семинарии, курс которой окончил с званием студента в 1868 году.
Служил Александр Николаевич в духовных училищах сначала в качестве преподавателя Солигаличского (Костромской губернии), Вологодского и Тотемского духовных училищ, затем помощника смотрителя Тотемского духовного училища и учителя приготовительного класса Вологодского духовного училища.
В 1883 году преосвященным Израилем Александр Николаевич был рукоположен во священника и назначен клириком кафедрального собора Вологды.
В феврале 1891 г. был переведён клириком Вознесенской церкви. У Вознесенского храма не было прихода, доходы были очень малы. В октября месяце доход составил 3 р. 70 коп. Когда батюшка вышел из храма, одна бедная женщина попросила у него подаяние. Он отдал всё, сказав: «Не стоит такую малость домой нести». Батюшка стал усердно служить и народ пошел к его службам, полюбил его храм, и доход прихода стал лучше других. Отец Александр служил ежедневно и всегда в храме были богомольцы. После обедни служил молебен Животворящему Кресту и читал акафист Страстям Христовым. В воскресенье, после ранней литургии, отец Александр служил молебен пред образом Божией Матери Троеручицы, который он особенно чтил.
По окончании богослужения служил частные молебны каждому святому, память которого была в тот день. Служил панихиды, поминая всех записанных в поминаньях. После завершения службы он долго молился в алтаре, и затем прикладывался ко всем иконам храма.
Проповедовал отец Александр обычно, когда народ прикладывался ко кресту. Подходившие ко кресту слышали именно то, что им особенно было нужно узнать в эту минуту, слышали ответы на волновавшие их вопросы, и уходили утешенными.
Господь за смирение и благочестие даровал отцу Александру дар видеть мысли и намерения людей, с верою приходивших к нему, как к молитвеннику, Богу угодному.
Часто бывавший проездом на родину в Вологде отец Иоанн Кронштадтский, когда его вологжане просили помолиться и поучить жить, говорил: «У вас есть свой молитвенник, к нему обращайтесь», — и при этом называл имя отца Александра Баданина.
Денег у Батюшки никогда на руках не было, потому что всё что было раздавал нуждающимся. Жена его была подобно ему очень доброй и всё, что могла, отдавала бедным.
Друзья отца Александра
Перед смертью он завещал похоронить себя рядом с дочкой Варей и отцом Феодором, близким его духовным другом. Отец Феодор был старцем высокого роста и жил один на краю города во Фрязинове в меленькой келии. Изможденный, худой, с проницательными глазами он выглядел подвижником, жившим в Боге. Говорили, что он был иеромонахом одного монастыря, ушедший от славы человеческой ради подвига в леса, прилегающие к Семигородней пустыни, Кадниковского уезда. Потом он переселился на окраину г. Вологды. Он любил храмы Божии, имел дар умиления и слез и дар прозорливости. Старец Феодор был любимым собеседником отца Александра. Когда Феодорушка серьезно заболел, отец Александр почти ежедневно навещал его и причащал св. Христовых Таин, по смерти похоронил его на Горбачевском Лазаревском кладбище вблизи храма святого праведного Лазаря Четверодневного, где и сам захотел быть погребенным.
Другим духовным другом отца Александра был тогдашний инспектор Вологодской духовной семинарии отец Феофан (Харитонов), истинный монах, подвижник, при исполнении многосложных инспекторских обязанностей, служивший ежедневно литургию, при высоком духовном подвиге обладавший детскою простотою и незлобием. Ради высших подвигов он оставил службу и славную карьеру, которая его ожидала, и ушёл на св. Афон вести скитальческую жизнь и подвизаться в глубоком пустынном уединении.
Часто навещал отца Александра иеромонах Крестовой церкви архиерейского дома отец Симеон, чтобы поучиться у него духовной мудрости. Он был инок редкой доброты, имевший дар утешения. К нему притекали за советом жители Вологды и иногородние.
Приезжал из с. Борка к отцу Александру, чтобы подкрепиться в подвиге пастырском, популярный далеко за пределами своего прихода, отец Василий Соколов.
Вот главные духовные собеседники отца Александра.
Награда
Влияние духовное на народ отца Александра было огромное. Из далеких городов приезжали к нему, чтобы помолиться в храме Вознесения с истинным пастырем и получить добрый совет на пользу души. Епархиальное начальство отметило своё внимание к его деятельности награждением его наперсным золотым крестом, от Синода выдаваемым. С глубоким смирением отец Александр отнёсся к этой награде. Он сказал, что получил её по ошибке, ибо он есть ничто, куча навоза, и повесил крест на келейный образ Царицы Небесной.
Старчество
Отец Александр никогда не отличался здоровьем, был человеком болезненным. Во время служения священником у Вознесения болезнь его так развивалась, что ему в тяготу стало и служить. Заметно, что страдания батюшки были сильны. Это заставило его уйти заштат, но не на покой, так как у отца Александра, со времени выхода заштат, начинался новый период его жизни, продолжившийся до смерти его, время старчества.
Подобно Оптинским старцам Амвросию, Иосифу и другим отец Александр, прикованный болезнью к своему стулу, служил Церкви Христовой молитвою, утешением скорбящих, врачеванием душевных недугов народа.
На одной стене его комнаты висело громадное изображение преподобного Серафима, весьма чтимое отцом Александром. Всех входящих в комнату отец Александр благословлял, но руки целовать не давал, а велел всегда им приложиться к руке преподобного Серафима.
Как спастись
На вопрос: «Батюшка, как спастись?», отец Александр чаще всего отвечал: «Читай жития святых и они научат тебя, как спастись. Каков ты, я могу узнать, когда спрошу, что ты читаешь, все хотящие спастись читали слово Божие и жития святых, делайте и вы тоже».
Прославление
Укрепление веры, благодатная помощь, чудеса, исцеления, не оскудевающие до сих пор — все это способствовало прославлению праведного Александра в лике местночтимых святых Вологодской епархии, которое состоялось в 2000 году.
Напишите отзыв о статье "Александр Вологодский"
Литература
- Архиеп. Никон Рождественский. Молитвенник к Богу усердный. Сергиев Посад, 1916 г.
- Петербургское чудо вологодского святого/ Благовестник. Вологодская епархиальная газета. № 1-3(129—131) 2006 г. с.40-41.
См. также
Ссылки
- [vologda-eparhia.ru/the-great-man-of-prayer-to-god-index.html Молитвенник к Богу усердный]
Отрывок, характеризующий Александр Вологодский
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .
Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
