Анна Саксонская
| Анна Саксонская | |
Анна Саксонская (нем. Anna von Sachsen; 23 декабря 1544, Дрезден — 18 декабря 1577, Дрезден) — саксонская принцесса, дочь курфюрста Саксонии Морица, вторая супруга штатхальтера Нидерландов Вильгельма I Оранского (в 1561—1575).
Биография
После смерти своего младшего брата Альбрехта в 1546 году, Анна росла единственным ребёнком в семье Морица Саксонского и его супруги Агнесы Гессенской. От рождения у девочки было повреждено плечо и она хромала.
В 1553 году скончался её отец, и курфюршество перешло к его младшему брату, Августу. Через два года мать Анны, Агнеса Гессенская, выходит замуж во второй раз, за герцога Саксонского Иоганна Фридриха II, однако через полгода после этой свадьбы она также умирает.
Анна проживала у своих тёток по материнской линии в Веймаре, а затем, в 11-летнем возрасте, при дворе своего дяди-курфюрста в Дрездене. Здесь девочка чувствовала себя одинокой и покинутой. Современники отличали такие черты её характера, как гордость и упорство, а также сообразительность и страстность.
Анна Саксонская по праву считалась самой богатой невестой Германии своего времени. В 1556 году к ней сватался принц Эрик, сын короля Швеции Густава I Ваза, в 1558 году — Вильгельм I Оранский. Дед Анны по матери, герцог Филипп Гессенский, выступил против заключения этого брака, так как не считал Вильгельма ровней своей внучке и считал также, что тот женится на Анне из корыстных побуждений, ради значительного приданого. Тем не менее, через год и Филипп, исходя из различных политических соображений, не стал более мешать этому браку. 2 июня 1561 года в Торгау был подписан брачный договор, приданое невесты составило 100 тысяч талеров. Свадьба состоялась 24 августа того же года в Лейпциге. 1 сентября 1561 года молодая чета уехала в Нидерланды.
Уже в 1562 году между Вильгельмом и Анной начались раздоры. Её Саксонская родня заняла в этом конфликте сторону супруга; курфюрст Август слал ей увещевательные письма, в которых требовал подчиниться мужу. В то же время оба супруга старались скрыть от окружающих и посторонних свои размолвки и ссоры, объявляя сообщения о них лишь злонамеренными слухами. Однако уже к 1565 году при всех владетельных дворах Германии и Нидерландов стало известно, что брак Вильгельма и Анны оказался неудачным. Анна обвиняла перед своим дядей Августом в этом своего шурина Людвига (1538—1574) в том, что тот настраивает против неё её мужа. В свою очередь Вильгельм с 1566 года обвинял свою жену перед её дядьями курфюрстом Августом Саксонским и ландграфом Гессен-Касселя Вильгельмом IV (1532—1592) в склочном характере и постоянной склонности к скандалам. После смерти своего сына, полуторагодовалого Морица, Анна начинает страдать тяжёлой депрессией, у неё впервые появляются мысли о самоубийстве. Чтобы облегчить своё тяжёлое психическое состояние, она начинает злоупотреблять алкоголем.
В 1567 году, после неудачных действий против испанцев в Нидерландах, Вильгельм вместе со своей семьёй был вынужден бежать в Германию, в фамильные владения в Дилленбурге. Здесь Анна родила сына, вновь названного Морицем по имени её отца.
В январе 1568 года в Дилленбурге становится известно, что по указанию императора все бургундские владения Вильгельма Оранского конфискованы, и что такая же судьба ожидает его нидерландские имения. В Дилленбурге, внутри семьи, складывалась весьма конфликтная ситуация; в особенно неприязненных отношениях находились Анна Саксонская и её свекровь. После того, как в августе 1568 года Вильгельм отправился в Брабант для продолжения войны с испанцами, Анна, в октябре того же года, не выдержав бесконечных ссор со свекровью, уезжает из Дилленбурга в Кёльн — во главе свиты из 43 придворных. Дети же, Анна и Мориц, ещё год оставались у матери Вильгельма, и забрать их Анна Саксонская смогла лишь после длительной борьбы. В апреле 1569 года, уже в Кёльне, она родила дочь Эмилию.
В марте 1569 года Анна встречается со своим мужем Вильгельмом в Мангейме. Потерпев поражение в борьбе с испанским главнокомандующим, герцогом де Альба и объявленный вне закона испанским королём Филиппом II, Вильгельм Оранский уезжал во Францию, где впоследствии принял участие в религиозных войнах на стороне гугенотов. Так как её муж более не мог обеспечить её и детей средствами к существованию, Анна решила вернуть себе по крайней мере часть своего приданого — потребовав у братьев своего мужа выплаты ей 12 000 гульденов в год содержания либо возвращения замков Диц или Гадамар, либо подвигнуть герцога де Альбу к тому, чтобы он вернул ей конфискованные у Вильгельма земли. Подобные ежегодные выплаты были восприняты домом Нассау как попытка разорить их, так как средствами родственники Вильгельма не располагали. В свою очередь, Анна наняла бежавшего в 1568 году от религиозных преследований из Антверпена в Кёльн, адвоката-кальвиниста Яна Рубенса, отца художника Петера Пауля Рубенса. В январе 1570 года он подал в Брюсселе при королевском суде жалобу по поводу конфискованных в Нидерландах владений Анны.
В мае 1570 года Анна Саксонская встречается со своим мужем в Буцбахе, затем, в июне, они несколько недель живут вместе в Зигене, на Рождество 1571 года Вильгельм вновь посещает там свою семью. Это было время видимого примирения супругов; при этом Оранский сумел даже уговорить жену вернуться в Дилленбург и отказаться от требований в отношении своего приданого. Анна вновь была беременной. Однако к этому моменту Вильгельм Оранский уже твёрдо решил избавиться от своей второй супруги; тайно разрабатывались планы по обвинению её в супружеской измене. На роль возможного любовника Анны был выбран Ян Рубенс, её ближайший советчик и адвокат, ведший также и финансовые дела своей клиентки. В начале марта 1571 года он был схвачен перед городскими воротами Зигена. После пыток он сознался в том, что состоял в любовной связи с женой штатгальтера. Анна была поставлена перед дилеммой: или она также признает «свой грех», или Рубенс будет казнён. В связи с этим она 26 марта 1571 года объявила себя виновной в прелюбодеянии. 22 августа 1571 года она родила своего последнего ребёнка, дочь Кристину, которую Вильгельм Оранский отказался признать своей дочерью. 14 декабря 1571 года Анна вынуждена была уступить требованию своего супруга о разводе.
В сентябре 1572 года Анна решает бороться в Имперском суде за возвращение своих прав и имущества. К этому моменту её саксонские и гессенские родственники объединились с нассауской роднёй Вильгельма в целью похитить принцессу и заключить её, как прелюбодейку, в замок Бейлштейн. 1 октября 1572 года Анна была туда доставлена вместе со своей младшей дочерью. Спустя 3 года дочь у неё забрали.
В марте 1572 года, ещё до того, как был официально оформлен развод, Анна узнала о подготовке новой женитьбы её мужа — на этот раз его избранницей стала Шарлотта де Бурбон-Монпансье (1546—1582), дочь Луи де Бурбона, герцога де Монпансье. Возмущённая этим явным нарушением всех условностей и приличий, Анна потребовала от своей саксонской родни содействия в возвращении своего приданого, присвоенного Вильгельмом. Её дядя, курфюрст Август, назвав Вильгельма Оранского «Главой всех шельм и бунтовщиков» («Haupt aller Schelme und Aufrührer»), потребовал в виде компенсации одно из нассауских графств — Гадамар или Диц. Кроме этого, он указывал на то, что дело о разводе ещё так и не было закончено. Кроме того, что Анна не признала перед судом своего прелюбодеяния, в то же время она в состоянии доказать, что со стороны принца Вильгельма имелся случай супружеской измены. Август приказал вернуть племянницу из Нассау в Саксонию, чему Вильгельм был только рад, так как таким образом избавлялся от мешавшей его планам супруги.
Когда в декабре 1575 года Анна Саксонская узнала о предстоящем ей переезде в Саксонию, то предприняла попытку самоубийства. 19 декабря того же года её, с применением насилия, всё же усадили в карету и отвезли в Цейц, где принцесса пробыла год, и в декабре 1576 года — в Дрезден. Там она была помещена в закрытое помещение с замурованными окнами, дополнительно ещё и перекрытыми решётками. В верхней части запертой двери было вырезано четырёхугольное отверстие, через которое Анне передавались еда и напитки. В обычное же время это отверстие было закрыто мелкой решёткой. Сама дверь также была защищена дополнительной железной решёткой. Начиная с мая 1577 года пленница страдала длительными кровотечениями.
Анна скончалась, не дожив 5 дней до своего 33-летия. Похоронена без указания имени в Мейсенском соборе, рядом со своими родителями.
Дети
- безымянная девочка (род. 31 октября 1562; скончалась через несколько дней)
- Анна (1563—1588)
- Мориц (1564—1566)
- Мориц (1567—1625) — штатгальтер Нидерландов
- Эмилия (1569—1629)
- Кристина (* 22 августа 1571)
Напишите отзыв о статье "Анна Саксонская"
Литература
- Hans Kruse: Wilhelm von Oranien und Anna von Sachsen. Eine fürstliche Ehetragödie des 16. Jahrhunderts. In: Nassauische Annalen, 54, 1934, S. 1-134.
- Martin Spies: Die Bildnisse Annas von Sachsen. In: Nassauische Annalen, 116, 2005, S. 237—248.
- Otto Rombach: Anna von Oranien. Roman, 1960
Отрывок, характеризующий Анна Саксонская
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.
Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
