Ань Лушань
| Ань Лушань |
Ань Лушань (кит. трад. 安祿山, упр. 安禄山, пиньинь: Ān Lùshān; ок. 703 — 29 января 757) — китайский военачальник (цзедуши) согдийско-тюркского происхождения, который в 755 г. возглавил масштабное восстание с целью свержения царствующей династии Тан и захватил столицу империи, Чанъань. Восстание Ань Лушаня стало фоном царствований трёх танских императоров и, по некоторым оценкам, унесло жизни 36 млн жителей Китая, или одной шестой части тогдашнего населения Земного шара.
Ранние годы
Отец Ань Лушаня принадлежал к согдийцам на службе у тюркского кагана (Ань — китайское название Бухары). Распад Тюркского каганата и сопровождавшие его междоусобицы понудили семейство Аней бежать ко двору танского императора Сюаньцзуна.
Китайцы издавна ценили военные таланты степняков и охотно продвигали их по службе. Покровителем новоприбывших считался первый министр Ли Линьфу, опасавшийся, что высокопоставленные китайцы, будучи более опытными в придворных интригах, смогут пошатнуть его положение.
Связи в столице
Ань Лушань впервые упоминается в династической хронике под 736 годом, когда, командуя разведывательным отрядом в южной Маньчжурии, он своим опрометчивым поведением растерял всех солдат, за что был приговорён к казни. Благодаря вмешательству влиятельных покровителей при дворе он был помилован и даже повышен в должности. Как отмечает Л. Н. Гумилёв, «зная продажность дворцовых прихлебателей, он не жалел денег на взятки, и поэтому возвышение его шло быстро».[www.kulichki.com/~gumilev/OT/ot28.htm#ot28text5] Так, в 741 году Ань Лушань получил начальство над корпусом в Ин-чжеу. В 742 году, когда пограничные войска преобразованы были в десять корпусов, он стал цзедуши округа Пинлу; в 744 году получил начальство ещё над округом Фаньян, а в 751 году ещё и Хэдун. В 754 году Ань Лушань испросил себе также главное начальство над казенными табунами и получил его.
Ань Лушань часто покидал армию и приезжал в столицу, где его благосклонно принимал не только сам император, но и его любимая наложница Ян Гуйфэй (одна из четырёх красавиц древности). Необычайно тучный генерал готов был разыгрывать перед нею роль шута. Как-то на день рождения он нарядился в детские подгузники и, прибыв в гарем, был прилюдно «усыновлён» Ян Гуйфэй. Подобные шуточные церемонии порождали слухи о том, что конкубину и военачальника связывает нечто большее, чем простая приязнь.
Мятеж
Когда Ли Линьфу умер в 752 году, под начальством Ань Лушаня находились три приграничные провинции из 10, что делало его самым могущественным человеком в армии. Распоряжение казёнными табунами и доходами от подчинённых областей позволяли Ань Лушаню вербовать в своё войско отборных ратников из кочевников, и особенно киданей. Он находил поддержку и среди согдийских купцов, которые повсюду действовали как его соглядатаи, и среди чиновной бюрократии Внутреннего Китая.[www.kulichki.com/~gumilev/OT/ot28.htm#ot28text5]
В преемники Ли Линьфу в качестве фактического диктатора при слабом императоре метил родственник Ян Гуйфэй по имени Ян Гочжун. Его попытки сместить Ань Лушаня и уравновесить его силу на северо-востоке созданием военной группировки на юге озлобили военачальника. Писавший в середине 755 года поэт Ду Фу сравнил Ань Лушаня с соколом:
Смотрит насупившись, точно дикарь невеселый,
Плечи приподнял, за птицей рвануться готов он;
Кажется, крикнешь, чтоб он полетел за добычей,
И отзовется тотчас же душа боевая.
Скоро ль он бросится в битву на полчище птичье,
Кровью и перьями ровную степь покрывая?[www.kulichki.com/~gumilev/OT/ot28.htm#ot28text5]
В конце 755 г. Ань Лушань объявил своим закалённым в битвах воинам о поручении императора избавиться от лукавого царедворца и повёл их на столицу империи — Чанъань. В ответ придворные схватили и казнили жившего в столице сына полководца. Всего за месяц бунтовщики овладели восточной столицей Лояном, после чего Ань Лушань перестал прикрываться именем танского правителя и провозгласил себя первым императором новой династии Янь.
Танская армия была мобилизована и заняла удачную позицию в узкой расщелине по руслу Хуанхэ, закрывая тем самым доступ в провинцию Шэньси. Военачальники готовили оборону столицы от повстанцев, однако Ян Гочжун подозревал их в измене. По его указанию танские войска были брошены на восток и в первой же битве смяты повстанцами. Узнав о поражении, император оставил столицу и бежал на запад.
Гибель
Пока войска Ань Лушаня победоносно продвигались вдоль Великого канала и занимали столицу, законный император находился в плену у собственной стражи, которая отказалась следовать приказам Ян Гочжуна и умертвила его. Стражники потребовали также смерти прекрасной Ян Гуйфэй. После раздумий император согласился. Её смерть была воспета поэтом Бо Цзюйи в знаменитой поэме «Вечная печаль».
Между тем Ань Лушань не покидал Лояна, то ли из-за обострения диабета, то ли из-за другой болезни, которая грозила ему полной слепотой. Внезапные приступы гнева он вымещал кулаками и палкой на приближённых, включая доверенного евнуха Ли Чжуэрра. В начале 757 года последний, заручившись поддержкой слабоумного сына Лушаня, заколол спящего хозяина мечом. Некоторое время его смерть скрывали от солдат, потом императором был провозглашён сын Лушаня Ань Цинсюй.
Значение
Восстание Ань Лушаня, главную роль в котором играли не столько тюркюты, сколько уйгуры, вскрыло слабость Танской державы, которая для охраны своих границ полагалась на степняков-наёмников. Через шесть лет после смерти Ань Лушаня восстание утихло и танский император вернулся в столицу своих предков, да и то ценой прощения вождей повстанцев, которые признавали его власть лишь номинально.
Ань Лушань сделался героем тюркских наёмников, которые охраняли северо-восточные рубежи Танской державы. Многие полководцы держали в уме его успехи и надеялись повторить их. Отношение китайцев к иноземцам после Ань Лушаня окрасилось подозрительностью. Вся последующая история династии вплоть до воцарения Сунского дома в 960 году представляет собой непрерывную цепь мятежей и междоусобиц.
Напишите отзыв о статье "Ань Лушань"
Литература
- E. G. Pulleyblank. The Background of the Rebellion of An Lu-Shan. London: Oxford University Press (1955).
- Howard S. Levy, Biography of An Lu-Shan (1960).
- Н. Я. Бичурин (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. М-Л. АН СССР, Институт этнографии им. Миклухо-Маклая. (1950)
Отрывок, характеризующий Ань Лушань
– Это то и было бы прекрасно, – сказал Пьер.Князь Андрей усмехнулся.
– Очень может быть, что это было бы прекрасно, но этого никогда не будет…
– Ну, для чего вы идете на войну? – спросил Пьер.
– Для чего? я не знаю. Так надо. Кроме того я иду… – Oн остановился. – Я иду потому, что эта жизнь, которую я веду здесь, эта жизнь – не по мне!
В соседней комнате зашумело женское платье. Как будто очнувшись, князь Андрей встряхнулся, и лицо его приняло то же выражение, какое оно имело в гостиной Анны Павловны. Пьер спустил ноги с дивана. Вошла княгиня. Она была уже в другом, домашнем, но столь же элегантном и свежем платье. Князь Андрей встал, учтиво подвигая ей кресло.
– Отчего, я часто думаю, – заговорила она, как всегда, по французски, поспешно и хлопотливо усаживаясь в кресло, – отчего Анет не вышла замуж? Как вы все глупы, messurs, что на ней не женились. Вы меня извините, но вы ничего не понимаете в женщинах толку. Какой вы спорщик, мсье Пьер.
– Я и с мужем вашим всё спорю; не понимаю, зачем он хочет итти на войну, – сказал Пьер, без всякого стеснения (столь обыкновенного в отношениях молодого мужчины к молодой женщине) обращаясь к княгине.
Княгиня встрепенулась. Видимо, слова Пьера затронули ее за живое.
– Ах, вот я то же говорю! – сказала она. – Я не понимаю, решительно не понимаю, отчего мужчины не могут жить без войны? Отчего мы, женщины, ничего не хотим, ничего нам не нужно? Ну, вот вы будьте судьею. Я ему всё говорю: здесь он адъютант у дяди, самое блестящее положение. Все его так знают, так ценят. На днях у Апраксиных я слышала, как одна дама спрашивает: «c'est ca le fameux prince Andre?» Ma parole d'honneur! [Это знаменитый князь Андрей? Честное слово!] – Она засмеялась. – Он так везде принят. Он очень легко может быть и флигель адъютантом. Вы знаете, государь очень милостиво говорил с ним. Мы с Анет говорили, это очень легко было бы устроить. Как вы думаете?
Пьер посмотрел на князя Андрея и, заметив, что разговор этот не нравился его другу, ничего не отвечал.
– Когда вы едете? – спросил он.
– Ah! ne me parlez pas de ce depart, ne m'en parlez pas. Je ne veux pas en entendre parler, [Ах, не говорите мне про этот отъезд! Я не хочу про него слышать,] – заговорила княгиня таким капризно игривым тоном, каким она говорила с Ипполитом в гостиной, и который так, очевидно, не шел к семейному кружку, где Пьер был как бы членом. – Сегодня, когда я подумала, что надо прервать все эти дорогие отношения… И потом, ты знаешь, Andre? – Она значительно мигнула мужу. – J'ai peur, j'ai peur! [Мне страшно, мне страшно!] – прошептала она, содрогаясь спиною.
Муж посмотрел на нее с таким видом, как будто он был удивлен, заметив, что кто то еще, кроме его и Пьера, находился в комнате; и он с холодною учтивостью вопросительно обратился к жене:
– Чего ты боишься, Лиза? Я не могу понять, – сказал он.
– Вот как все мужчины эгоисты; все, все эгоисты! Сам из за своих прихотей, Бог знает зачем, бросает меня, запирает в деревню одну.
– С отцом и сестрой, не забудь, – тихо сказал князь Андрей.
– Всё равно одна, без моих друзей… И хочет, чтобы я не боялась.
Тон ее уже был ворчливый, губка поднялась, придавая лицу не радостное, а зверское, беличье выраженье. Она замолчала, как будто находя неприличным говорить при Пьере про свою беременность, тогда как в этом и состояла сущность дела.
– Всё таки я не понял, de quoi vous avez peur, [Чего ты боишься,] – медлительно проговорил князь Андрей, не спуская глаз с жены.
Княгиня покраснела и отчаянно взмахнула руками.
– Non, Andre, je dis que vous avez tellement, tellement change… [Нет, Андрей, я говорю: ты так, так переменился…]
– Твой доктор велит тебе раньше ложиться, – сказал князь Андрей. – Ты бы шла спать.
Княгиня ничего не сказала, и вдруг короткая с усиками губка задрожала; князь Андрей, встав и пожав плечами, прошел по комнате.
Пьер удивленно и наивно смотрел через очки то на него, то на княгиню и зашевелился, как будто он тоже хотел встать, но опять раздумывал.
– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.
Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
