Аркади

Аркади (греч. Ιερά Μονή Αρκαδίου) — монастырь на острове Крит, расположенный в 25 км юго-восточнее Ретимнона на северо-западном склоне горы Ида на высоте 500 м. Стены монастыря образуют форму, близкую к прямоугольной, и занимают площадь в 5200 м².

История

Дата основания монастыря точно неизвестна. По одной из версий его история начинается со времён Флавия Аркадия (начало V века). По другой версии Аркади основал византийский император Ираклий I. Французский ботаник и путешественник Питтон де Турнефор утверждал, что монастырь находится на месте античного города Аркадии. Монастырская церковь датируется XVI веком.

После захвата Ретимнона в 1648 году турки разграбили монастырь. Однако позже монахам было позволено вернуться. Во времена турецкой оккупации в монастыре проживало около 100 насельников. В 1822 году группа турецких солдат вновь разграбила Аркади. После провозглашения независимости Греции Крит остался под властью Османской империи, хотя христиане и получили некоторые уступки. Арка на входе в монастырь была разрушена в 1866 году, но отстроена заново в 1870 году.

События 1866 года, когда 15 тысяч турецких солдат штурмовали Аркади, и самопожертвование защитников монастыря, сделали монастырь в Греции символом борьбы за независимость, получившего имя "Холокост Аркади".

Сегодня при монастыре имеется музей с уникальными реликвиями.

Интересный факт

При монастыре Аркади до 26 лет жил Святитель Афанасий Цареградский, Лубенский и всея Руси чудотворец.

См. также

• Гавриил (Маринакис)

Ссылки

• Монастырь Аркади: тематические медиафайлы на Викискладе
• [www.arkadimonastery.gr/ Официальный сайт монастыря Аркади]
• [world.lib.ru/s/sokolowa_i_a/crete.shtml Монастырь Аркади] — описание монастыря.

Отрывок, характеризующий Аркади

Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!