Атланта Чифс

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Атланта Чифс
Полное
название
Атланта Чифс
Основан 1967
Расформирован 1981
Стадион Атланта, Тэра
Вместимость 50000 (Атланта), 10000 (Тэра)
Владелец Дик Сесил,

Тед Тёрнер

Соревнование NASL
1980-81 1
Основная
форма
Гостевая
форма
К:Футбольные клубы, основанные в 1967 годуК:Футбольные клубы, расформированные в 1981 годуАтланта ЧифсАтланта Чифс

«Атланта Чифс» (англ. Atlanta Chiefs) — бывшая футбольная команда, базировавшаяся в Атланте, штат Джорджия, которая играла в NPSL и NASL с 1967 по 1972 год. Их домашними аренами были стадион «Атланта» (1967—1969, 1971—1972) и «Тэра стадион» (1970).



История

Клуб был детищем Дика Сесила, вице-президента бейсбольной команды «Атланта Брэйвз», которые были владельцами клуба. Сесил был заинтригован Чемпионатом мира 1966 года в Англии и решил, что профессиональная футбольная команда будет ценным дополнением для Атланты. Он продолжал путешествовать по Европе и Африке, подписывая игроков, включая Фила Вуснама, Вика Кроу и Питера Макпарланда из «Астон Виллы», а также Кайзера Мотаунга, который позже в ЮАР основал свой футбольный клуб «Кайзер Чифс». Название команды и логотип были взяты у клуба из Атланты.

9 августа 1966 года «Атланта Брэйвз Инкорпорейшн» получила франшизу в недавно созданной Национальной Профессиональной Футбольной Лиге. Через месяц корпорация наняла Фила Вуснама в качестве первого тренера команды, которая получила своё название «Чифс» только 8 января 1967 года. К концу февраля 1967 года Вуснам привёл многочисленных игроков из Университета Эмори на просмотр. После выбора подходящих игроков Вуснам провёл команду через несколько выставочных игр, прежде чем «Чифс» начали свой первый сезон с проигрыша со счётом 1:0 против «Балтимор Бэйс» 16 апреля 1967 года. После сезона 1967 года NPSL объединилась с Объединенными футбольными ассоциациями для формирования Североамериканской футбольной лиги[1]. «Атланта» в 1968 году выиграла чемпионат NASL. В том сезоне Чифс дважды обыграл «Манчестер Сити» после того, как тренер англичан Малкольм Эллисон описал местные таланты, как стандарт четвёртого дивизиона.

Фил Вуснам ушёл со скамейки главного тренера «Чифс», чтобы перебраться уже в зал заседаний лиги в качестве комиссара. Он председательствовал в самый критический период в истории NASL (1968—1970 года), когда посещаемость и число клубов резко сократились.

После сезона 1968 года в NASL были расформированы сразу десять команд. 1969 год был разделен на две половины. В первой половине был разыгран Международный Кубок, двойной круговой турнир, в котором оставшиеся клубы NASL были представлены командами, импортированными из Великобритании. «Чифс» были представлены «Астон Виллой». Команда заняла третье место в Кубке. Во второй половине 1969 года команды вернулись к своим обычным составам и сыграли 16 игр по графику без плей-офф.

В то время как «Чифс» были одним из немногих клубов, которые выжили после критического 1969 года, они просуществовали всего ещё несколько лет. Клуб был переименован в «Атланта Аполлос» после того, как был продан владельцам «Атланта Хокс» в 1973 году и играл на стадионе «Бобби Додд» в этом сезоне.

Название «Атланта Чифс» и логотип были возрождены в 1979 году, когда команда «Колорадо Карибус» переехала в Атланту с Сесилом и Тедом Тёрнером в качестве собственников. Команда снова начала играть на стадионе «Атланта», где выступала ещё в течение трёх сезонов, а также на «Омни Колизеум» в течение двух сезонов NASL до расформирования после сезона 1981 года. Среди игроков «Атланта Чифс» были такие звёзды, как Брайан Кидд, Эдриен Брукс, Кит Фёрфи, Виктор Ногейра, Пол Чайлд, Лу Чоффи, Грэм Татт, Джомо Соно, Брюс Севедж и многие другие.

Напишите отзыв о статье "Атланта Чифс"

Примечания

  1. [www.ttfootballhistory.com/node/1643 Atlanta Chiefs to take on Dallas in Rome Sunday]

Отрывок, характеризующий Атланта Чифс

– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.