Университет Эмори

Университет Эмори
По-английски	Emory University
Девиз	лат. Cor prudentis possidebit scientiam англ. The wise heart will possess knowledge рус. Мудрое сердце будет обладать знаниями
Основан	1836
Тип	частный
Президент	Джеймс Вагнер
Место расположения	Атланта, Джорджия, США 33°47′28″ с. ш. 84°19′24″ з. д.33.79111° с. ш. 84.32333° з. д. / 33.79111; -84.32333
Кампус	пригородный (2,6 км²)
Бакалавров	6 980
Магистров и докторов	5 950
Преподавателей	3 777
Цвета
Официальный сайт	[www.emory.edu/ www.emory.edu]
Категория на Викискладе

К:Учебные заведения, основанные в 1836 году

Университет Эмори (англ. Emory University) — частный исследовательский университет США, расположенный в Атланте, штат Джорджия. Основан как Колледж Эмори в 1836 году в Оксфорде, Джорджия небольшой группой методистов и был назван в честь Джона Эмори, известного епископа методистской церкви.

В 1915 году благодаря помощи президента компании Coca-Cola небольшой колледж переезжает в пригород Атланты и получает статус университета. Его миссия заключается в «создании, сохранении, обучении и применении знаний на службе человечеству».

На сегодняшний день в составе университета находятся 9 академических школ и колледжей: Колледж искусств и наук, Оксфордский колледж, Высшая школа Лани, Юридическая школа, Медицинская школа, Школа медсестёр Нилла Ходжсона Вудраффа, Школа общественного здравоохранения Роллинса, Школа богословия Кандлера, Бизнес-школа Роберто Гойзуета.

В 2008 году университет был удостоен премии президента за преданность к общественным работам, образовательные программы и гражданскую активность.

В 2010 году занял 20-ю позицию в рейтинге «Национальные университеты» издания U.S. News & World Report, 61-ю в общемировом рейтинге Times Higher Education World University Rankings, а также входит во вторую сотню лучших вузов в Академическом рейтинге университетов мира.

История

В 1836 году небольшой группой методистов из округа Ньютон было предусмотрено создание нового городка и колледжа. Город назвали Оксфорд, в честь престижного британского университета, который окончили двое основателей методизма Джон и Чарльз Уэсли. А колледж получил имя Джона Эмори, епископа американской методистской церкви, вдохновившего их основать колледж.

События, предшествовавшие основанию Колледжа Эмори начались ещё в 1783 году, когда законодательное собрание штата Джорджия предусмотрело организацию «колледжа или семинарии». Однако поддержка образования в Джорджии была крайне скудной вплоть до 1830-х годов, пока методисты не воодушевились достижениями в образовании Германии, тогда же они решили основать школу для ручного труда. На конференции методистов в 1834 году, проповедник известный как «дядя Аллен» предложил открывать больше своих собственных школ, а не поддерживать колледжи штата Виргиния, председателем конференции был Джон Эмори, скончавшийся в аварии его кареты в 1835 году. В результате школа ручного труда открылась на следующий год в Ковингтоне.

10 декабря 1836 года Генеральная Ассамблея Джорджии утвердила устав Колледжа Эмори. Два года спустя, 17 сентября 1838 года колледж открыл свои двери, первым президентом стал Альфонсо Игнатус, а 15 студентов (первого и второго курсов) обучали трое преподавателей.

В течение XIX века все студенты обязывались беспрекословно соблюдать свод правил «Законы и устав колледжа», который связывал студентов с их комнатами в колледже в течение всего учебного времени и запрещал им покидать пределы города без согласия президента, и участвовать в аморальной деятельности. До председательства Уоррена Кандлера в 1890-х годов в Эмори запрещались любые спортивные соревнования с другими учебными заведениями. Предполагалось, что такая практика это «зло и только зло», так как во-первых программы соревнований затратны, во-вторых искушают к азартным играм и отвлекают от учёбы.

Во время гражданской войны все студенты колледжа находились на фронте, и осенью 1861 года попечительский совет принял решение о временном закрытии колледжа. В этот период здание колледжа использовалось как больница конфедерации и как штаб-квартира союза. Колледж возобновил работу в январе 1866 года, однако его библиотека была полностью разрушена, а её фонд уничтожен. Только с помощью государственных грантов обучение возобновилось в полном объёме.

Первый шаг к финансовой стабильности наступил в 1880 году, когда президент колледжа Эттикус Хейгуд проповедовал на День благодарения и выразил благодарность за отмену рабства. Эта проповедь привлекла внимание Джордж Сени, банкира из Бруклина, и он выделил $ 5 000 на погашение долгов колледжа, $ 50 000 на строительство, $ 75 000 на создание нового библиотечного фонда. Сени инвестировал в общей сложность более четверти миллиона долларов в Колледж Эмори, помогая возводить здания администрации в Оксфорде.

Под руководством президента Хейгуда, колледж начинает предлагать много технических и профессиональных предметов в дополнение к основным курсам. К началу XX века интенсивно развиваются программы в области искусства, технических наук, проводятся исследования в теологии и праве.

Ход истории резко изменился когда в ноябре 1979 года выпускники колледжа Эмори — бизнесмены Роберт и Джордж Вудрафф сделали подарок своему альма-матер в размере 105 млн. долл. акциями Coca-Cola. В то время это был крупнейший дар высшему учебному заведению в американской истории. Что оказало огромное влияние на его развитие в ближайшие два десятилетия, в результате чего Университет Эмори стал одним из ведущих американских исследовательских университетов.

Кампус

Основной кампус Эмори находится на Друид-Хиллс в округе ДеКалб, в пригороде Атланты. А также располагает комплексами в центре города и в районе Бакхед.

На кампусах активно используются энергосберегающие технологии, университет выступает за сохранность окружающей среды. Согласно его политике на одно выкопанное дерево на территории строительства новых зданий, должно приходится одно посаженное дерево. Четверть пищи в столовых кампуса поступает из собственных устойчивых источников. На территории университета находятся небольшие сады, где выращивают свежие фрукты и овощи. Поощряется использование в качестве средств передвижения на кампусе велосипедов и электромобилей, которые легко можно взять в аренду.

Примечательные места

• Музей Майкла Карлоса. Хранит одну из наиболее полных коллекций произведений искусства Юго-Восточной Азии, а также экспонаты древнего Египта, Ближнего Востока, Греции, Рима, древней Америки, Африки и Азии. Музей открыт с 1876 года.
• Библиотека Роберта Вудраффа. По версии журнала The Princeton Review занимает 13-е место в стране. Хранит редкие издание книг, включая первые издания «Робинзона Крузо» Даниеля Дефо, а также произведения Фланнери О'Коннор, Элис Уокер, Джеймса Мёрсера Лэнгстона Хьюза, Уильяма Батлера Йейтса и Шеймаса Хини.
• Заповедник Луллвотер. Занимает около 0,40 км² зелёных насаждений, в числе которых лесопарковые зоны, пешеходные дорожки и озёра. Здесь находится дом президента университета и его семьи.
• Центр Картера. Это некоммерческая правозащитная организация, основанная президентом США Джимми Картером, который очень часто здесь бывает.

Образование

Университет Эмори разделён по модели Оксфордского и Кембриджского университетов, в его состав входят 2 колледжа и 7 выпускающих и профессиональных школ:

• Колледж искусств и наук (1836)
• Оксфордский колледж (1836)
• Бизнес школа Гоизета (1919)
• Высшая школа Лейни (1919)
• Юридическая школа (1916)
• Школа медицины (1854)
• Школа медицинских сестёр Нелла Ходжсона Вудраффа (1905)
• Школа общественного здоровья Роллинз (1990)
• Школа богословия Кендлера (1914)

Выпускники и преподаватели

Преподаватели

• Дебора Липштадт — американский историк, исследователь Холокоста.
• Далай-лама XIV — духовный лидер буддистов Тибета, Монголии, Бурятии, Тувы, Калмыкии и других регионов.
• Джимии Картер — 39-й президент США (1977—1981), от Демократической партии.
• Жан Франсуа Лиотар — французский философ-постмодернист и теоретик литературы.
• Салман Рушди — британский писатель индийского происхождения, лауреат Букеровской премии (1981). Критика относит писателя к магическим реалистам.
• Ха Цзинь — американский писатель китайского происхождения.
• Гарольд Берман — известный американский юрист. Автор ряда книг по праву СССР.
• Михаил Эпштейн — философ, культуролог, литературовед, эссеист.
• Чарльз Хартшорн — американский философ.
• Лейла Денмарк — американский педиатр, одна из разработчиков вакцины от коклюша; являлась старейшим практикующим педиатром в мире, выйдя на пенсию в возрасте 103 лет в мае 2001 года.
• Юрген Мольтманн — немецкий протестантский богослов.

Выпускники

• Кристофер Маккэндлесс — американский путешественник, принявший в ходе своих странствий имя Александр Супербродяга и отправившийся в необитаемую часть Аляски с небольшими запасами еды и снаряжения в надежде прожить некоторое время в уединении. В 2007 году Шон Пенн снял фильм В диких условиях, основанный на этих событиях.
• Дэниел Уоллес — американский художник и писатель.
• Ральф Рид — американский политический и религиозный деятель.
• Ньют Гингрич — американский политик.
• Владимир Гургенидзе — государственный деятель Грузии, премьер-министр в 2007—2008.
• Олбен Баркли — американский политик, один из крупных деятелей Демократической партии США, вице-президент США в 1949—1953.
• Кери Хилсон — американская певица и автор песен в стиле современного R&B.
• Питер Бак — гитарист, один из основателей и самый старший участник американской рок-группы R.E.M.
• Павел Шеремета - министр экономического развития и торговли Украины.

• Keri Hilson 2009-04-10 Adam-Bielawski.jpg

  Кери Хилсон

• AlbenBarkley.jpg

  Олбен Баркли

• Newt Gingrich by Gage Skidmore.jpg

  Ньют Гингрич

• Daniel wallace 2008.jpg

  Дэниел Уоллес

• Peter Buck of REM in looking over shoulder.jpg

  Питер Бак

Ссылки

• [www.emory.edu/ Официальный сайт Университета Эмори]

Отрывок, характеризующий Университет Эмори

Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.


17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.