Барнс, Джим

Джим Барнс
Jim Barnes
Завершил карьеру
Тяжёлый форвард / Центровой
Прозвища:	Jim, Bad News
Рост:	203 см
Вес:	95 кг
Гражданство:	США США
Родился:	13 апреля 1941(1941-04-13), Такерман, Арканзас, США
Умер:	14 сентября 2002(2002-09-14) (61 год), Силвер-Спринг, Мэриленд, США
Школа:	Стиллуотер (Стиллуотер, Оклахома)
Колледж:	Кэмерон (1960—1962) УТЭП (1962—1964)
Драфт:	1-й (1-й раунд), 1964, Нью-Йорк Никс
Статистика в НБА
Игры:	454
Очки:	3997 (8,8 в среднем за игру)
Подборы:	2939 (6,5 в среднем за игру)
Передачи:	377 (0,8 в среднем за игру)
Выступал за команды
Нью-Йорк Никс (1964—1965) Балтимор Буллетс (1965—1966, 1970) Лос-Анджелес Лейкерс (1966—1968) Чикаго Буллз (1968) Бостон Селтикс (1968—1970)
Личные награды и достижения Чемпион НБА (1969) 1-я сборная новичков НБА (1965)
Медали Олимпийские игры Золото Токио 1964 баскетбол

Велвет Джеймс «Джим» Барнс (англ. Velvet James "Jim" Barnes; 13 апреля 1941 года, Такерман, штат Арканзас — 14 сентября 2002 года, Силвер-Спринг, штат Мэриленд) — американский профессиональный баскетболист.

Карьера игрока

Играл на позиции тяжёлого форварда и центрового. Учился в Университете Кэмерона и Техасском университете в Эль-Пасо, в 1964 году был выбран на драфте НБА под 1-м номером командой «Нью-Йорк Никс». Позже выступал за команды «Балтимор Буллетс», «Лос-Анджелес Лейкерс», «Чикаго Буллз» и «Бостон Селтикс». Всего в НБА провёл 7 неполных сезонов. В сезоне 1968/1969 годов Барнс стал чемпионом НБА в составе «Селтикс». Включался в 1-ую сборную новичков НБА (1965). Всего за карьеру в НБА сыграл 454 игры, в которых набрал 3997 очков (в среднем 8,8 за игру), сделал 2939 подборов и 377 передач.

Карьера в сборной США

В 1964 году Барнс стал в составе сборной США олимпийским чемпионом Летних Олимпийских игр в Токио.

Ссылки

• [www.basketball-reference.com/players/b/barneji01.html Статистика на сайте Basketball-Reference.com] (англ.)
• [www.nba.com/historical/playerfile/index.html?player=jim_barnes Статистика на сайте NBA.com] (англ.)

Отрывок, характеризующий Барнс, Джим

Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.