Барон, Арон Давидович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Арон Давидович Барон

Арон Барон, 1911 год
Род деятельности:

Революционер,
анархо-синдикалист

Дата рождения:

1 июля 1891(1891-07-01)

Место рождения:

с. Гнилец, Киевская губерния, Российская империя

Гражданство:

Украинская ССР Украинская ССР
СССР СССР

Подданство:

Российская империя Российская империя

Дата смерти:

12 августа 1937(1937-08-12) (46 лет)

Место смерти:

Тобольск, РСФСР, СССР

Отец:

Давид Иосифович Барон

Мать:

Миндель Авигдоровна Барон (Рабинович)

Супруга:

Фаня Анисимовна (Аароновна) Барон (Грефенсон)

Дети:

Теодор, Вольтерина

Аро́н Дави́дович Ба́рон (1 июля 1891, село Гнилец, Киевская губерния[1] — 12 августа 1937, Тобольск) — видный революционер, анархо-синдикалист, один из основателей организации «Набат». Известен также, как Факторович (или в искажённой форме — Канторович). Литературный псевдоним — Полевой.

Брат анархиста, затем большевика, Михаила Барона.





Из Киева в Чикаго

В 1906 году А. Д. Барон арестован за участие в стачечном движении Киевского союза пекарей, в 1907 сослан в Сибирь, откуда бежал в США.

В США вместе с женой участвовал в анархо-синдикалистском движении. С 1912 — член Индустриальных рабочих мира. Поддерживал отношения с профсоюзными и анархическими организациями, еврейскими и американскими. В Чикаго в 1915 году вместе с Люси Парсонс редактировал газету «Alarm» («Набат»). Во время выступления безработных (в начале 1915) Барон, вместе с женой, шёл в первых рядах демонстрантов и принимал непосредственное участие в столкновениях с полицией, во время которых был жестоко избит. За время пребывания в США несколько раз находился под краткосрочным арестом.

Из Чикаго в Киев

В июне 1917 Арон с женой Фаней вернулись в Киев и погрузились в общественно-политическую жизнь. Профсоюз пекарей выдвинул кандидатуру Барона в Киевский Совет рабочих депутатов.

В июле 1918 он в Курске, где работает над созданием инициативной группы «Набат», которая имела целью объединение всех украинских анархистов. Плодотворно сотрудничает с анархистскими группами и с осени 1918 редактирует газету «Набат».

По инициативе Барона, в Курске с 12 до 16 ноября 1918 состоялась Учредительная конференция Конфедерации анархистов Украины (КАУ) «Набат», одним из лидеров и идеологов которой Барон оставался до конца 1920 года.

При советской власти

В январе 1919 вместе с советскими войсками входит в Харьков, в феврале — в Екатеринослав.

Везде, где только может, создаёт анархистские группы КАУ, что в конце концов приводит к его аресту. 8 февраля 1919 Екатеринославская ЧК арестовывает Барона на несколько суток за лекцию «Анархизм и Советская власть».

После освобождения, 12—16 февраля 1919, Барон участвует во 2-м районном съезде Советов Гуляйпольского района, на котором призывает к созданию беспартийных Советов. После съезда отбыл в Киев, где в начале апреля вновь был арестован ЧК.

На 1-м съезде Конфедерации анархистов Украины, который проходил в Елизаветграде с 2 по 7 апреля 1919, заочно избран в Секретариат.

С апреля 1919 — в Одессе, где издаёт русскоязычную газету «Одесский набат». Последней газетой становится выпуск № 7 от 16-го июня 1919. Точку в деятельности Барона в Одессе поставила советская власть, запретив публикацию газету Одесской Федерации Анархистов.

С июня 1919 — в Москве. В начале октября Барон вновь попадает за решетку — на этот раз по подозрению в причастности к взрыву здания Московского комитета РКП(б) в Леонтиевском переулке. В тюрьме он становится одним из инициаторов создания следственной комиссии, созданной из арестованных легальных анархистов, которая пыталась расследовать обстоятельства взрыва. В ноябре 1919, после доказательства его непричастность к совершённому преступлению, тяжело больного тифом Арона Барона выпускают из тюрьмы.

В начале 1920 года Барон возвращается в Харьков, участвует в феврале и в апреле в подпольных конференциях КАУ. В мае избран представителем Секретариата «Набат» в Совете революционных повстанцев при повстанческой армии махновцев (РПАУ). По словам Ицхака Тепера, в июне Барон ведёт переговоры с Махно о создании безвластной территории (анархической республики) на территории Крыма. Вместе с Яковом Суховольским и Виктором Белашём выступает за создание Комиссии по анти-махновським делам (КАС) — своего рода контрразведки в рядах РПАУ. Летом входит в редакцию газеты «Повстанец», издаваемую культурно-просветительской комиссией, и пытается распространить влияние Секретариата Конфедерации «Набат» на повстанцев Гуляйпольской и Новоспасовской групп анархистов, что становится причиной конфликта с Махно, в результате которого Барон в августе 1920 года покидает РПАУ.

В сентябре 1920 года он перебирается в Москву, где оказывается под арестом. В начале октября, выходит из тюрьмы благодаря военно-политическому соглашению между махновцами и советской властью.

Возвращается к сотрудничеству с РПАУ: с 1 ноября работает в газете «Голос махновца», выступает в Харькове на заводах и фабриках, становится основателем анархо-синдикалистских профессиональных союзов, и занимается планировкой всеукраинского анархического съезда, которому не суждено было состояться. В ночь на 26-е ноября 1920, арестованы сотни анархистов, в том числе Барон и редакция «Голоса махновца».

Арест за арестом

После ареста в ноябре 1920 года в Харькове, А. Д. Барон долгие месяцы оставался в заключении. В начале 1921 года, его вместе с другими анархистами отправляют в Москву. С апреля он находится под стражей в тюрьме Орловского централа. В ноябре 1922 года, его отправляют обратно в Харьковскую тюрьму.

Вскоре Барон освобождён, но уже 18 декабря 1922 снова арестован и 5 января 1923 отправлен отбывать двухлетнее наказание, сначала в Пертоминском и Кемском лагерях, а впоследствии — на Соловках. Протестуя против лагерного образа жизни, введённого администрацией, в июне 1923 года Барон пытался свести счёты с жизнью самосожжением.

В январе 1925 года, постановлением Особого совещания при Коллегии ОГПУ, Барона высылают на три года в Новониколаевск (ныне — Новосибирск). После окончания срока ссылки — новое наказание: высылка в Ташкент сроком на три года.

Когда в 1931 году А. Д. Барон вернулся из Средней Азии в европейскую часть СССР, ему было запрещено проживание в крупных городах, поэтому он устроился работать в Воронеже экономистом местного энерготреста. Но уже 27 января 1934 снова арест: на этот раз по приговору от 14 мая 1934 — три года ссылки.

В Тобольске, Барон работал плановиком в местном торге. Там же 20 марта 1937 состоялся последний в его жизни арест. 5 августа 1937-го года, по приговору Тройки Омского управления НКВД, Барон Арон Давидович был приговорен к смертной казни, а 12 августа 1937 — расстрелян в Тобольске.

Реабилитирован 8 февраля 1957.

Напишите отзыв о статье "Барон, Арон Давидович"

Примечания

Отрывок, характеризующий Барон, Арон Давидович

Все это, так же как и другие пункты диспозиции, не было и не могло быть исполнено. Пройдя Бородино, вице король был отбит на Колоче и не мог пройти дальше; дивизии же Морана и Фриана не взяли редута, а были отбиты, и редут уже в конце сражения был захвачен кавалерией (вероятно, непредвиденное дело для Наполеона и неслыханное). Итак, ни одно из распоряжений диспозиции не было и не могло быть исполнено. Но в диспозиции сказано, что по вступлении таким образом в бой будут даны приказания, соответственные действиям неприятеля, и потому могло бы казаться, что во время сражения будут сделаны Наполеоном все нужные распоряжения; но этого не было и не могло быть потому, что во все время сражения Наполеон находился так далеко от него, что (как это и оказалось впоследствии) ход сражения ему не мог быть известен и ни одно распоряжение его во время сражения не могло быть исполнено.


Многие историки говорят, что Бородинское сражение не выиграно французами потому, что у Наполеона был насморк, что ежели бы у него не было насморка, то распоряжения его до и во время сражения были бы еще гениальнее, и Россия бы погибла, et la face du monde eut ete changee. [и облик мира изменился бы.] Для историков, признающих то, что Россия образовалась по воле одного человека – Петра Великого, и Франция из республики сложилась в империю, и французские войска пошли в Россию по воле одного человека – Наполеона, такое рассуждение, что Россия осталась могущественна потому, что у Наполеона был большой насморк 26 го числа, такое рассуждение для таких историков неизбежно последовательно.
Ежели от воли Наполеона зависело дать или не дать Бородинское сражение и от его воли зависело сделать такое или другое распоряжение, то очевидно, что насморк, имевший влияние на проявление его воли, мог быть причиной спасения России и что поэтому тот камердинер, который забыл подать Наполеону 24 го числа непромокаемые сапоги, был спасителем России. На этом пути мысли вывод этот несомненен, – так же несомненен, как тот вывод, который, шутя (сам не зная над чем), делал Вольтер, говоря, что Варфоломеевская ночь произошла от расстройства желудка Карла IX. Но для людей, не допускающих того, чтобы Россия образовалась по воле одного человека – Петра I, и чтобы Французская империя сложилась и война с Россией началась по воле одного человека – Наполеона, рассуждение это не только представляется неверным, неразумным, но и противным всему существу человеческому. На вопрос о том, что составляет причину исторических событий, представляется другой ответ, заключающийся в том, что ход мировых событий предопределен свыше, зависит от совпадения всех произволов людей, участвующих в этих событиях, и что влияние Наполеонов на ход этих событий есть только внешнее и фиктивное.
Как ни странно кажется с первого взгляда предположение, что Варфоломеевская ночь, приказанье на которую отдано Карлом IX, произошла не по его воле, а что ему только казалось, что он велел это сделать, и что Бородинское побоище восьмидесяти тысяч человек произошло не по воле Наполеона (несмотря на то, что он отдавал приказания о начале и ходе сражения), а что ему казалось только, что он это велел, – как ни странно кажется это предположение, но человеческое достоинство, говорящее мне, что всякий из нас ежели не больше, то никак не меньше человек, чем великий Наполеон, велит допустить это решение вопроса, и исторические исследования обильно подтверждают это предположение.
В Бородинском сражении Наполеон ни в кого не стрелял и никого не убил. Все это делали солдаты. Стало быть, не он убивал людей.
Солдаты французской армии шли убивать русских солдат в Бородинском сражении не вследствие приказания Наполеона, но по собственному желанию. Вся армия: французы, итальянцы, немцы, поляки – голодные, оборванные и измученные походом, – в виду армии, загораживавшей от них Москву, чувствовали, что le vin est tire et qu'il faut le boire. [вино откупорено и надо выпить его.] Ежели бы Наполеон запретил им теперь драться с русскими, они бы его убили и пошли бы драться с русскими, потому что это было им необходимо.
Когда они слушали приказ Наполеона, представлявшего им за их увечья и смерть в утешение слова потомства о том, что и они были в битве под Москвою, они кричали «Vive l'Empereur!» точно так же, как они кричали «Vive l'Empereur!» при виде изображения мальчика, протыкающего земной шар палочкой от бильбоке; точно так же, как бы они кричали «Vive l'Empereur!» при всякой бессмыслице, которую бы им сказали. Им ничего больше не оставалось делать, как кричать «Vive l'Empereur!» и идти драться, чтобы найти пищу и отдых победителей в Москве. Стало быть, не вследствие приказания Наполеона они убивали себе подобных.
И не Наполеон распоряжался ходом сраженья, потому что из диспозиции его ничего не было исполнено и во время сражения он не знал про то, что происходило впереди его. Стало быть, и то, каким образом эти люди убивали друг друга, происходило не по воле Наполеона, а шло независимо от него, по воле сотен тысяч людей, участвовавших в общем деле. Наполеону казалось только, что все дело происходило по воле его. И потому вопрос о том, был ли или не был у Наполеона насморк, не имеет для истории большего интереса, чем вопрос о насморке последнего фурштатского солдата.
Тем более 26 го августа насморк Наполеона не имел значения, что показания писателей о том, будто вследствие насморка Наполеона его диспозиция и распоряжения во время сражения были не так хороши, как прежние, – совершенно несправедливы.
Выписанная здесь диспозиция нисколько не была хуже, а даже лучше всех прежних диспозиций, по которым выигрывались сражения. Мнимые распоряжения во время сражения были тоже не хуже прежних, а точно такие же, как и всегда. Но диспозиция и распоряжения эти кажутся только хуже прежних потому, что Бородинское сражение было первое, которого не выиграл Наполеон. Все самые прекрасные и глубокомысленные диспозиции и распоряжения кажутся очень дурными, и каждый ученый военный с значительным видом критикует их, когда сражение по ним не выиграно, и самью плохие диспозиции и распоряжения кажутся очень хорошими, и серьезные люди в целых томах доказывают достоинства плохих распоряжений, когда по ним выиграно сражение.
Диспозиция, составленная Вейротером в Аустерлицком сражении, была образец совершенства в сочинениях этого рода, но ее все таки осудили, осудили за ее совершенство, за слишком большую подробность.
Наполеон в Бородинском сражении исполнял свое дело представителя власти так же хорошо, и еще лучше, чем в других сражениях. Он не сделал ничего вредного для хода сражения; он склонялся на мнения более благоразумные; он не путал, не противоречил сам себе, не испугался и не убежал с поля сражения, а с своим большим тактом и опытом войны спокойно и достойно исполнял свою роль кажущегося начальствованья.


Вернувшись после второй озабоченной поездки по линии, Наполеон сказал:
– Шахматы поставлены, игра начнется завтра.
Велев подать себе пуншу и призвав Боссе, он начал с ним разговор о Париже, о некоторых изменениях, которые он намерен был сделать в maison de l'imperatrice [в придворном штате императрицы], удивляя префекта своею памятливостью ко всем мелким подробностям придворных отношений.
Он интересовался пустяками, шутил о любви к путешествиям Боссе и небрежно болтал так, как это делает знаменитый, уверенный и знающий свое дело оператор, в то время как он засучивает рукава и надевает фартук, а больного привязывают к койке: «Дело все в моих руках и в голове, ясно и определенно. Когда надо будет приступить к делу, я сделаю его, как никто другой, а теперь могу шутить, и чем больше я шучу и спокоен, тем больше вы должны быть уверены, спокойны и удивлены моему гению».