Бах, Александр Романович
Значимость предмета статьи поставлена под сомнение. Пожалуйста, покажите в статье значимость её предмета, добавив в неё доказательства значимости по частным критериям значимости или, в случае если частные критерии значимости для предмета статьи отсутствуют, по общему критерию значимости. Подробности могут быть на странице обсуждения.
|
Александр Романович Бах | |
Павел Александр Романович (Робертович) Бах | |
Основные сведения | |
---|---|
Дата рождения | |
Место рождения | |
Дата смерти | |
Место смерти | |
Работы и достижения | |
Учёба: | |
Работал в городах | |
Александр Романович Бах на Викискладе |
Александр Романович (Робертович) Бах (1853—1937) — российский архитектор, автор построек Царскосельского дворцового управления, автор постамента памятника М. И. Глинке на Театральной площади в Санкт-Петербурге.
Содержание
Биография
Родился в Петербурге в 1853 году в семье художника и скульптора Романа Ивановича Баха (нем. Robert-Heinrich Bach). Учился в Главном немецком училище Св. Петра (Петришуле) с 1864 по 1872 годы.
С 1875 года вольнослушатель Петербургской Академии художеств, а с 1878 года — воспитанник Академии художеств. В 1883 году получил вторую золотую медаль за программу «Великокняжеский загородный замок», в 1884 году — звание классного художника 1-й степени.
С 1886 помощник архитектора Царскосельского дворцового управления. В Царском Селе построил здания скотобойни, женской гимназии и другие постройки. В Санкт-Петербурге — постамент памятника М. И. Глинке (1903—1906), зал заседаний Государственной думы в Таврическом дворце (1905—1906).
Похоронен на Казанском кладбище города Пушкина.
Заслуги
В 1916 году «За особые труды по обстоятельствам, вызванным войною», по ведомству Министерства Императорского двора объявлена Высочайшая благодарность заведывающему контролем Министерства, архитектору Царскосельского дворцового управления, статскому советнику Александру Баху.[1]
Работы в Санкт-Петербурге
- Постамент памятника М. И. Глинке (открыт 3 февраля 1906); скульптор — брат Роберт Романович Бах.[2]
- Зал заседаний Государственной думы в Таврическом дворце (1905—1906, при участии архитектора П. И. Шестова).
Работы в Царском Селе
- Памятник «Пушкин-лицеист» (1899); скульптор — брат Роберт Романович Бах.
- Женская гимназия ведомства Министерства Народного просвещения (1910—1912).[3]
Семья
Его братья:
- Роберт Романович (Робертович) Бах (1859—1933) — российский скульптор, академик скульптуры;
- Николай Романович (Робертович) Бах (Иоганн-Николай) (1853—1885) — скульптор, мастер художественного литья, работал в Касли;
- Константин Романович Бах (Франц-Константин) (1857—1918) — рисовальшик;
- Евгений Романович Бах (Карл-Евгений) (1861—1905) — архитектор и акварелист.[4]
Напишите отзыв о статье "Бах, Александр Романович"
Примечания
- ↑ Зодчий: Архитект. и художеств.-техн. журн., изд. С.-Петерб. о-вом архитекторов / С.-Петерб. о-во архитекторов. — Санкт-Петербург: 1872—1924. 1916, № 1 (3 янв.), стр. 11.
- ↑ [encspb.ru/object/2805474232?dv=2853872334&lc=ru Интернет-портал «Энциклопедия Санкт-Петербурга»]
- ↑ [www.citywalls.ru/house18276.html Царскосельская женская гимназия — Дворец детского творчества на Citywalls.RU]
- ↑ [nimrah.ru/exhibitions/old/39/ Династия Бахов в Академии художеств]
Это заготовка статьи об архитекторе. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Бах, Александр Романович
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.