Беликов, Константин Владимирович

Константин Беликов
Общая информация
Полное имя	Константин Владимирович Беликов
Родился	1909(1909) дер. Зуево, Российская империя
Умер	3 июля 1987(1987-07-03) Волгоград, РСФСР, СССР
Гражданство	СССР
Позиция	правый защитник
Карьера
Клубная карьера*
	Красный Текстильщик
1932	Динамо (Саратов)
1932—1938	Динамо (Сталинград)
1939—1946	Трактор (Сталинград)	65 (0)
1947—195?	Динамо (Сталинград)
Тренерская карьера
1975	Ротор	нач.ком.
Правительственные награды
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов.

Константи́н Влади́мирович Белико́в (1909, деревня Зуево, Российская империя — 3 июля 1987, Волгоград, РСФСР, СССР) — советский футболист, защитник, затем судья всесоюзной категории. Мастер спорта СССР. Участник Сталинградской битвы и «Матча на руинах Сталинграда». Капитан команды «Трактор» и сборной Сталинграда. Сотрудник УНКВД СССР по Сталинградской области.

Карьера

Уроженец и воспитанник подмосковного Орехово-Зуева. Играл в команде «Красный текстильщик», где получил прозвище «Коммунист».

В начале 30-х годов служил в армии, потом переехал в Сталинград.

В 1932 году играл за «Динамо» (Саратов).

С 1932—1938 год выступал за футбольную команду «Динамо» (Сталинград). Именно из этой команды попал в сборную Сталинграда и сборную Нижне-Волжского края.

В 1938 году стал обладателем кубка Сталинграда по хоккею с мячом в составе команды спортобщества «Трактор».

В 1939 году дебютировал в классе сильнейших команд страны и помог команде «Трактор» занять 4-е место в чемпионате страны.

Годы войны

Когда война подступала к Сталинграду тракторный завод эвакуировали в Челябинск, а вместе с ним уехали многие футболисты «Трактора», ставшие рабочими, бойцами трудового фронта. Константин Беликов остался в рядах защитников города. Он пробыл в городе от первого до последнего дня обороны. Сражался в группе особого назначения.

В книге Леонида Горянова «Бессмертный марафон» описан подвиг Константина Владимировича Беликова в дни Сталинградской битвы:

Более тридцати раз уходил в разведку знаменитый защитник «Трактора» К. Беликов, пробирался в ближайший и глубокий тыл гитлеровцев. Однажды группа, в которой действовал этот отважный воин, захватив «языка» и важные документы, двигалась в своё расположение. Внезапно советские бойцы попали в засаду. Автоматной очередью наповал сразило командира: «Всем отходить! Приказываю всем отходить именем Родины. Я остановлю гадов», — крикнул отважный футболист. Он залёг за камни сталинградских развалин и в течение 40 минут сдерживал огнём автомата и гранатными залпами натиск взвода фашистов. Падали, сражённые его меткими выстрелами, оккупанты. Но вот уже на исходе боеприпасы. Вот уже почти сжалось кольцо. И выхода, кажется, нет. Но в этот момент над полем боя раздалось родное, русское «Ура!». Это товарищи, доставив пленного в штаб и получив подкрепление, пошли в атаку. Чудо случилось — живой и совершенно невредимый Беликов вернулся к своим.

3 февраля 1943 года награждён медалью «За боевые заслуги».

Описание подвига из наградного листа:

С первых дней боев в районе города Сталинграда т. Беликов, выполняя специальное задание Управления НКВД, проявил себя храбрым и стойким работником. Пренебрегая опасностью для жизни, под сильным огнём противника, он не покидал своего поста, выполняя порученное ему задание, связанное с подготовкой промышленных объектов города к обороне. Тов. Беликов успешно провел работу по минированию порученных ему участков.

Матч «На руинах Сталинграда»

Ровно через три месяца, после окончания Сталинградской битвы, в разрушенном городе состоялся футбольный матч между местными футболистами и московским «Спартаком». Капитаном сталинградцев в том матче был лейтенант Константин Беликов, который потом так вспоминал ту встречу:

Мы, футболисты, хорошо понимали, что это не просто игра и должны были показать, что жив Сталинград. И в спорте — тоже. Игроки искали друг друга по всему городу. Когда собрались, начали тренироваться. Отвыкли, понятно, от этого дела, а сроки поджимают. Две недели всего занимались. Но — каждый день. За тренера у нас был Серёжа Плонский. Он закончил до войны Московский институт физкультуры, грамотный парень, следил за тем, чтобы нагрузки росли постепенно, а то ведь можно и «сорваться». На усиленное питание нас посадили: пшённая каша, селёдка, всего этого — вдоволь. Тяжеловато, конечно, входили в форму. Но услышишь, как мяч звенит, — сердце прыгает! Футбол ведь! Дело любимое. Почему на южной окраине играли? Там только и осталось что-то похожее на футбольное поле, бомбежек было поменьше. Но все равно пришлось поработать изрядно: осколки убирать, воронки, ямы для зенитных установок засыпать... Ко 2 мая, однако, и футбольное поле, и даже небольшие трибуны были готовы. Народ, помню, стоял вокруг поля стеной! Я думаю, тысяч девять пришло, не меньше. Гимнастерки в основном зеленели, гражданских было не так много. До игры я встретился со спартаковцами, перебросились парой слов с Акимовым. О чём? Он спросил, как дела. Я сказал — нормально. Он говорит, мол, тяжело вам придется сегодня. Я ответил — посмотрим. Игра покажет. Мы и в самом деле на снисхождение не рассчитывали. Раз вышли на поле — надо играть. Спартаковцы? Они тоже не собирались нас щадить. В те времена это было не принято! Дpyroe дело, что они не поверили, будто мы способны на серьезное сопротивление.

Встреча прошла интересно и была насыщена острыми моментами. Мы вышли на поле в таком составе: В. Ермасов, С. Плонский, К. Беликов, А. Колосков, Г. Шляпин, В. Зуев, Л. Шеремет, А. Моисеев, Ф. Гусев, И. Фролов, С. Пиликян. За «Спартак» выступали такие призванные мастера советского футбола, как А. Акимов, Вик. Соколов, Вас. Соколов, К. Малинин, Г. Глазков, В. Степанов, О. Тимаков, Н. Морозов, С. Холодков и другие. Как потом мне сказали спартаковцы, они не ожидали встретить с нашей стороны серьёзного сопротивления — ведь у нас был по существу несыгранный коллектив. Но сталинградцы не только выстояли, но и сумели победить. Во время одной из контратак с подачи Г. Шляпина сильным ударом в верхний угол ворот А. Моисеев забил единственный в этом матче гол. 1:0! Несмотря на отчаянные усилия, «Спартаку» не удалось сравнять счёт. Великолепно сыграл В. Ермасов, много раз выручавший команду от, казалось бы, безнадёжных мячей...

Статистика выступлений в высшем дивизионе

Команда	Сезон	Чемпионат			Кубок		Итого
		Уров.	Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы
Трактор (Сталинград)	1939	I	22	0	1	0	23	0
	1940	I	23	0	—	—	23	0
	1941	I	9	0	—	—	9	0
	1945	I	4	0	?	0	4*	0
	1946	I	7	0	0	0	7	0
Всего			65	0	1*	0	66*	0

Примечание: знаком * отмечены ячейки, данные в которых возможно больше указанных.

Судейская и тренерская карьера

Завершив карьеру игрока, Константин Беликов работал футбольным и хоккейным судьей.

11 февраля 1961 году получил всесоюзную судейскую категорию по футболу.

27 сентября 1962 обслуживал матч-открытие Центрального стадиона в Волгограде между национальной и олимпийской сборными СССР.

В 1975 году был начальником команды «Ротор».

После окончания карьеры стал тренером, учил детей футболу и хоккею, возглавлял волгоградскую областную федерацию хоккея, городскую — футбола, областной штаб клуба «Золотая шайба».

После 70 лет, продолжал работать судьей, являлся арбитром областных первенств, турниров на призы «Кожаный мяч» и «Золотая шайба».

После выхода на пенсию принимал активное участие в жизни волгоградского «Ротора». Его регулярные встречи с молодыми футболистами оказали большое влияние на укрепление патриотического духа команды.

Семья

Сын — Рудольф Беликов, вратарь сталинградских ФК «Динамо» и «Трактор» и астраханского «Волгаря». Дочь — Елена Константиновна, преподавала в педагогическом институте.

Ссылки

• [footballfacts.ru/players/105525 Профиль на сайте FootballFacts.ru]
• [www.footbook.ru/index.php?type=3&pid=10556 Профиль на footbook.ru]  (рус.)

Отрывок, характеризующий Беликов, Константин Владимирович

– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.